Урсула Дойль - Любовные письма великих людей. Женщины
Жозефина удалилась в поместье Мальмезон неподалеку от Парижа, где, по-видимому, жила счастливо, принимая друзей и покровителей (в том числе царя Николая I) и при этом сохраняя дружеские отношения с Наполеоном, который продолжал оплачивать ее счета. К этому периоду относится письмо, приведенное ниже. Жозефина умерла от пневмонии четыре года спустя и была похоронена в ближайшей церкви Рейля. В числе ее потомков – королевские семьи Голландии, Люксембурга, Швеции, Бельгии, Греции и Дании. Последними словами Наполеона, умирающего в изгнании на острове святой Елены в 1821 г., были «Франция, армия, Жозефина».
Мари-Жозефа-Роз Таше де ла Пажери (императрица Жозефина) – Наполеону Бонапарту
(апрель 1810 года, отправлено из Наварры)
Тысячи, тысячи нежных благодарностей за то, что не забываете меня. Мой сын только что доставил мне Ваше письмо. Прочитав его с пылом, я провела над ним немало времени, ибо в нем не нашлось ни единого слова, которое не вызвало бы у меня слез. Но как сладки были эти слезы! Мое сердце вновь стало прежним и всегда будет таковым; в нем есть чувства, которые являются самой жизнью и могут прекратиться только вместе с ней.
Я была бы в отчаянии, если бы доставила Вам недовольство моим письмом от 19-го; не помню точно, в каких выражениях оно было написано, но знаю, что оно было продиктовано на редкость мучительными чувствами – горечью, вызванной отсутствием вестей от Вас.
Я написала Вам по отъезде из Мальмезона, и с тех пор сколько раз мне не хотелось Вам писать! Но Ваше молчание казалось мне небеспричинным, и я боялась, что надоела Вам письмами. Ваши же послания – бальзам на мое сердце. Будьте счастливы настолько, насколько Вы этого заслуживаете, я говорю Вам это всей душой. Вы только что подарили мне мою толику счастья, которая ощущается очень остро: ничто я не ценю так, как свидетельство тому, что Вы помните обо мне.
Прощайте, мой друг; благодарю Вас так же нежно, как всегда буду любить.
Жозефина
Мэри Хатчинсон (Вордсворт)
(1782–1859)
…любимый, письмо стало для меня высшим блаженством, дало мне новые чувства, ибо это первое любовное письмо, принадлежащее только мне.
Мэри Хатчинсон вышла замуж за великого поэта-романтика Уильяма Вордсворта в 1802 г. Она была давней школьной подругой сестры Вордсворта Дороти (Доротеи), которая до брака оставалась компаньонкой поэта. Дороти так описывала эту свадьбу в своем дневнике:
«В понедельник, 4 октября 1802 г., мой брат Уильям женился на Мэри Хатчинсон. В ту ночь я хорошо спала и утром проснулась свежей и отдохнувшей. В девятом часу я проводила их в церковь. Уильям простился со мной наверху. Я отдала ему обручальное кольцо с глубочайшим благословением! Кольцо я сняла со своего указательного пальца, на котором оно провело всю предыдущую ночь. Он надел его снова на мой палец и горячо поцеловал меня. Когда они ушли, моя милая крошка Сара [Хатчинсон, сестра невесты] приготовила завтрак. Я старалась вести себя как можно тише, но, когда увидела двух мужчин, бегущих по аллее сказать нам, что все кончено, не выдержала и бросилась на постель, где затихла неподвижно, ничего не видя и не слыша, пока Сара не поднялась ко мне и не сказала: «Они идут!» Эти слова заставили меня подняться. Не знаю, как я сумела выйти навстречу быстрее, чем позволяли мои силы, приблизилась к моему возлюбленному Уильяму и припала к его груди. Вместе с Джоном Хатчинсоном они ввели меня в дом, где я поздравила мою дорогую Мэри».
Итак, в день своей свадьбы Мэри Вордсворт пришлось терпеливо смотреть, как сестра ее мужа доводит себя до истерики, во время которой она «ничего не видит и не слышит», а затем, приглашая Мэри в ее новый дом, ухитряется сама перешагнуть вместе с братом через порог, предоставив новобрачной следовать за ними.
О взаимоотношениях Вордсворта с сестрой и ее влиянии на его творчество написано немало, а подробности его отношений с женой оставались неизвестными, пока в 1977 г. на аукцион Сотбис не выставили письма Вордсворта и Мэри. Эти письма подтвердили, что их брак был исполнен страсти и любви, что особенно удивительно, если учесть обстоятельства их домашней жизни. Им не хватало денег, они были вынуждены жить под одной крышей с Дороти и сестрой Мэри, Сарой, а также с компанией поэтов и критиков, в том числе с Кольриджем, который, пристрастившись к опиуму, постепенно превращался в тяжкую обузу. В промежуток с 1803 по 1810 г. Мэри родила пятерых детей, смерть двоих из которых в 1812 г. повергла ее в глубокую депрессию. С годами жизнь супругов стала немного легче, Вордсворт добился успеха (в 1845 г. он стал поэтом-лауреатом), семья перебралась в более просторное жилье, где каждому было обеспечено уединение, но сам факт сохранности этого брака свидетельствует в первую очередь о недюжинном терпении Мэри.
В 1835 г. у Дороти развилось старческое слабоумие. Последние двадцать лет ее жизни за ней ухаживала Мэри. Вордсворт умер в 1850 г., Мэри пережила и мужа, и его сестру и умерла в 1859 г. Все трое похоронены на кладбище при церкви Сент-Освальд в Грасмире, в Озерном крае, пейзажи которого на протяжении всей жизни дарили Вордсворту вдохновение.
Мэри Хатчинсон (Вордсворт) – Уильяму Вордсворту
(понедельник 1 августа – утро среды 3 августа, ок. 1810 года, отправлено из Грасмира)
О мой Уильям!
Не могу высказать, как меня потрясло это милейшее из всех писем. Оно оказалось таким неожиданным, так ново было видеть биение твоего сердца на бумаге, что я ошеломлена. И теперь, когда я сижу и пишу тебе ответ в одиночестве и со всей глубиной любви, которая нас объединяет и которую не может ощутить никто, кроме нас самих, я так взволнована и мои глаза так затуманены, что я не знаю, как писать дальше. Я принесла бумагу, уложив детку на твою священную подушку в моей, в ТВОЕЙ комнате, и пишу за столиком Сары, отвернувшись от окна, за которым девушки ворошат сено под несмелым солнцем. <…>
Я смотрю на твое письмо и дивлюсь тому, как тебе удается писать так разборчиво, ибо в нем нет ни слова, в значении которого я могла бы усомниться. Но как вышло, что я не получила его раньше? Оно же было написано в позапрошлое воскресенье утром, как я понимаю. Одно из писем милой Дороти написано в понедельник, вечером того же дня пришло написанное в четверг, оба уже после того дня, когда мой добрый ангел надоумил тебя доставить мне радость. Застав меня сегодня утром с твоим письмом, Дороти несколько раз спросила, о чем это я плачу, я ответила, что счастлива, но она не поняла моей радости. И вправду, любимый, письмо стало для меня высшим блаженством, дало мне новые чувства, ибо это первое любовное письмо, принадлежащее только мне. Неудивительно, что я так растрогана им.
