Альбом для марок - Сергеев Андрей Яковлевич

У кухни были свои словечки (старпер, пердикуку́, шедеврально), свои клише (выплывают расписные – всегда про Бернариху – и из советских песен: догадайся, мол, сама; согласна на медаль), стишки:

басня Михалкова Лиса и Бобер,

загадка про трамвай:

свои нестрашные анекдоты:

– Кавалер ухаживает: – Вы такая интересная, вы не полька? – Я не Полька, а Танька – Полька срать пошла.

– Генеральская жена хвастается новым роялем. Ей говорят, что у нее резонанса нет. – Ничего. Мой Ваня все купит. Он и резонанс купит.

– Идут две расфуфыренные. Про них говорят: – Крали! – а они: – Это не мы крали, это наши мужья крали.

– Вокруг газ, в середине гадина – что такое? Это моя жена в газовом платье (вариант неуклюжий: Это моя жена торгует газировкой).

– Меняю жену сорокалетнюю на двух двадцатилетних!

– Меняю жену на комнату!

– В военное время приходит иностранец в нашу баню. При входе ему дают кусочек мыла – знаете, какой дают? Он говорит: – Что это? – Ему говорят: – Это хорошее яичное мыло. – А он скромно так: – Да мне, знаете, всему надо мыться.

– Рузвельт с Черчиллем говорят: – Мы вам помогали, вы нам за это после войны Крым отдайте. – Сталин говорит: – Хорошо. Только угадайте, какой палец средний, – и показывает им большой, указательный и средний. Рузвельт думает: средний и есть средний. Черчилль думает: средний из этих трех – указательный. А Сталин сложил три пальца и показал фигу.

– Начерчилли планы и ждут рузвельтата, – по образцу революционного: – Крыленко встал на дыбенко и как заколлонтает!

Екатерина Дмитриевна рассказала мне, чтобы Клара Ивановна не услышала:

– После войны в Москве откроют новые театры. В театре имени Калинина будет идти Слуга двух господ, в театре имени Сталина – Не в свои сани не садись и в Народном театре – Без вины виноватые.

После постановления услужливое:

– Бетховен выпил Чайковского, съел Мясковского в Сметане, стало ему Хренников, ощутил он Пуччини, вышел во Дворжак, остановился у ящика с Мусоргским, присел на Глинку, сделал Бах, пошло Гуно, но не Могучая кучка, а Девятая симфония Шостаковича.

Не слышал ни одного анекдота от Клары Ивановны, даже нестрашного: она пересказывала фелетён из газеты.

У кухни было свое общественное мнение!

Она бесстрашно разочаровалась новым гимном: не как Боже, царя храни, а надоевшая песня: Партияа Ленина, партияа Сталина, мудрая партия большевиков. Интернационал хоть красивый был.

Кухня участвовала во всеобщей тяжбе Лемешев – Козловский. Предпочтения никому не отдавалось, пока Козловский сам не нанес себе смертельный удар: спел Юродивого. Кухня ахнула: – До чего дошел!

На операх прямо из Большого кухня тонкачествовала, злорадно ловя шепот суфлера.

Кухня вздрагивала каждый раз, когда радио произносило: Марина Козолупова, класс профессора Козолупова. Специально для кухни транслировалось культурное и понятное:

и, чтобы не отставать от солнечной Грузии:

Прямой принудассортимент: Хренников, Будашкин, Гомоляка, Мейтус, Подковыров, Брусиловский, Ряузов, карело-финский композитор Пергамент, Сиркка Рикка, Ирма Яунзем, трио баянистов всесоюзного радиокомитета в составе Кузнецов, Попков и Данилов, квартет имени Комитаса, еще квартет: Жук, Вельтман, Гурвич и Гуравский, и все на скрипке, – тягомотина, жилы тянут.

После победных салютов – увертюра и концерт мастеров искусств:

Козловский,

Лемешев,

Михайлов,

Пирогов,

Рейзен,

Алексей Иванов,

Андрей Иванов,

Петров,

Нелепп,

Норцов,

Бурлак,

Максакова,

Преображенская,

Шпиллер,

Барсова,

Пантофель-Нечецкая,

Шумская,

Ирина Масленникова,

Леокадия Масленникова,

Хромченко,

Орфёнов,

Александрович,

Бунчиков,

Лебедева и Качалов.

Под праздники – эстрадные концерты – песни советских композиторов, конферанс. Под новый сорок четвертый или сорок пятый – с единственным повторением – передали – продерзостно – Артиллерийскую колыбельную:

Граф Борис Федорович Юркевич взял Клару Ивановну из заведения. В советской Москве он был бухгалтером простого домоуправления, в царской Варшаве – следователем по особо важным делам.

Кухня считала: по особо важным, значит… Клара Ивановна вставала на дыбы:

– Особо важные – ну, уголовные, если кого убили… Как можно – Борис Фэдорович!

Борис Федорович произносил: