Пьер Брантом - Галантные дамы
Вот как добра оказалась эта принцесса к стране, которая ее призвала и приютила. Мне говорили, что накануне резни, случившейся на святого Варфоломея, она, вовсе не подозревая ничего дурного, как обычно, спокойно улеглась в постель и лишь на следующее утро, пробудившись, узнала обо всем, что произошло. «Увы! — простонала она и внезапно спросила: — А ведомо ли то королю, моему супругу?» — «О да, сударыня, — ответствовали ей. — Не только известно, но он сам во главе всего». — «Бог ты мой! — воскликнула она. — Что же делается? И что за советчики те, кто подтолкнули его к сему? О Господи! Молю Тебя и прошу все ему простить, ибо без Твоего всемилостивого снисхождения, боюсь, такого прегрешения не извинить никому». Тотчас она попросила принести ей часослов, встала на колени и со слезами на глазах принялась возносить моления Господу.
Пусть читатель сам оценит доброту и мудрость монархини, не пожелавшей одобрить кровавого празднества и его буйных игрищ, хотя и стремившейся всем сердцем к упразднению и полному изгнанию и господина адмирала, и его единомышленников, чья вера во всем была враждебна ее собственной, вызывавшей у нее ни с чем на свете не сравнимое преклонение и почтение. А с другой стороны, она, конечно, видела, какой вред они наносят ее коронованному супругу, сея в стране смуту, и помнила слова, сказанные ее родителем, императором, когда она прощалась с ним, отправляясь во Францию. «Дочь моя, — сказал он тогда. — Вы станете королевой в самом прекрасном, обширном и могущественном королевстве из существующих в этом мире, а из того я полагаю, что вам очень повезло; но вы бы сделались доподлинно счастливее всех прочих, когда бы увидели его нераздельным и столь же процветающим, каким оно было издревле; но, увы, вас ожидает раздираемая смутой и междоусобицей страна, потерявшая покой и лишенная благодати; учтите притом, что хотя одной ее частью владеет его величество, ваш супруг, другая — и немалая — в руках принцев и сеньоров-реформатов», — и то, что она здесь нашла, во всем сошлось с его предупреждением.
Однако, когда она овдовела, немало придворных — притом из числа самых проницательных дам и сеньоров, каких я знавал, — предсказывали, что король по возвращении своем из Польши женится на ней, хотя она и приходилась ему невесткой: ведь он мог добиться разрешения Папы, всемогущего в этих делах, особенно когда шла речь о великих мира сего и о благе государственном, каковое из подобных союзов проистекало. Много приводилось доводов в пользу предполагаемого брака — перечислять их все не мое дело, я оставляю это на откуп тем, кто рассуждает о более возвышенных материях. Но одной причины не обойду: таковой союз мог быть данью признательности за те благодеяния, что оказал королю император при его отъезде из Польши во Францию: ведь нельзя сомневаться, что, пожелай отец царственной вдовы измыслить хотя бы самомалейшее препятствие его возвращению, тот не смог бы ни выехать из польских земель, ни добраться хотя бы до границ Французского королевства. Поляки страстно желали задержать его — и ему пришлось бежать, не попрощавшись с ними; да и немцы спали и видели, как бы его полонить, как то когда-то произошло со славным Ричардом Английским по его возвращении со Святой земли, о чем мы сейчас можем прочесть в хрониках. А захватив польского беглеца, немцы могли удержать его в плену и заставить выплатить выкуп, а то и поступить с ним куда хуже, ибо после праздника святого Варфоломея они точили на него зуб, по крайней мере принцы протестантской веры. Но тот по своей доброй воле и без всяких церемоний поспешил прибегнуть к покровительству императора, принявшего его весьма милостиво и с почтением, выразив ему дружеское расположение, как брату, и задавая в честь его пиры и празднества; а продержав его у себя несколько дней, сам проводил гостя, пробыв с ним в дороге день или два, и дал ему на весь путь по своим землям весьма крепкую охрану, благодаря чему тот смог добраться до Каринтии, а оттуда до пределов венецианских владений — и уже из Венеции попасть в собственное королевство.
Вот чем король был обязан императору, а отсюда многие, как я уже говорил, предполагали, что он пожелает воздать за добро, завязав более тесные узы. Но по пути в Польшу он встретил в Бламонте, что в Лотарингии, мадемуазель Водемон, Луизу Лотарингскую — одну из самых прекрасных, добросердечных и совершенных принцесс христианского мира; нескольких его жарких взглядов в ее сторону оказалось достаточно, чтобы сердце его воспламенилось настолько, что, до поры скрывая свой замысел, он не остыл и за время пребывания в Польском королевстве; а по возвращении своем, уже из Лиона, отослал в Лотарингию господина де Гуа (одного из своих любимцев, впрочем вполне достойного монаршьего благоволения), где тот предложил, а там и подписал от королевского имени брачный договор, что, как вы сами понимаете, не составило ему большого труда: отцу невесты выпадала ни с чем не сравнимая честь сделаться зятем властителя Франции, а дочери — его супругой. Но о ней речь пойдет в ином месте.
Что до нашей вдовствующей королевы, ей очень не хотелось оставаться доле во Франции — по многим причинам, не говоря уже о той, что у нас ей перестали оказывать почести и признательность, коих она была достойна; и она решилась возвратиться в отчий дом, к императору и императрице, чтобы при них скоротать остаток своих прекрасных дней; когда она очутилась там, его католическое величество испанский король, потерявший к тому времени свою супругу Анну Австрийскую, родную сестру нашей королевы Елизаветы, вознамерился предложить ей руку и отправил засим послов к императрице, приходившейся ему родной сестрой. Послы стали вести предварительные речи о союзе; но вдовствующая принцесса ни тогда, ни в другой, ни в третий раз не пожелала их выслушать, клянясь прахом покойного мужа, что не может нарушить повторным замужеством святость ее первого союза, и приводя еще ту причину, что меж нею и испанским владыкой слишком тесное кровное родство, а потому брак меж ними нарушит запрет Господа нашего и Отца и может навлечь на них Божью кару. Тогда императрица и ее коронованный брат прибегли к посредничеству весьма ученого и многоглагольного иезуита, каковой истощил весь запас своего красноречия, не упустив ничего, приводя обширные отрывки из Священного Писания и Отцов Церкви, могущие послужить его цели; однако она смутила его иными, но столь же прекрасными и истинными изречениями, ибо, овдовев, истово изучала святые книги и слово Божие; а ее непреклонная решимость остаться во вдовстве и не изменять мужу повторным браком послужила ей надежнейшей обороной; так что бедняга иезуит возвратился ни с чем, несмотря на понукавшие его послания испанского короля, не удовольствовавшегося решительными ответами отвергнувшей его избранницы; в конце концов святой отец так досадил ей, что, устав его оспоривать, она обратилась к нему с суровой отповедью и даже прибегла к угрозе: ежели он не перестанет забивать ей голову все новыми словесными наскоками, она заставит его в сем раскаяться, повелев высечь его на кухне. Слышал я и еще кое о чем, хотя не знаю, следует ли этому верить: например, тому, что, когда иезуит в третий раз явился к ней с тем же, она вышла из себя и велела прогнать его с глаз. Тем не менее я не склонен слишком уж принимать на веру подобные слухи, памятуя о ее добросердечии и уважении к людям святой жизни, к числу коих относился и тот, о ком идет речь.
