Филарет Чернов - Темный круг

Измучен сменой настроений,
Хотел бы волей неземной
Остановить тщету волнений, —
Приять божественный покой; —

Проникнув в таинство покоя
До сокровеннейшей черты,
Так посмотреть на все земное,
Как смотрят звезды с высоты.

По сединам моим ползет
Ленивый будний день…
Кто там меня без зова ждет,
Поникнув на плетень?

Дымит лесок — не лес большой, —
Овял, очах и слег.
Кто это там с пустой кошмой
Туманит у дорог?

Кто это там устал цвести
И будто нем и глух,
И мне ни здравствуй, ни прости
Сказать не может вслух?

Уходит солнце, пламень остужая
Своих лучей. Не жарко, не светло.
Прохладных вод чуть зыбится стекло,
Два солнца в них — два лика отражая.

В лесу простор и светлость, но пустая,
Как будто здесь бессмертие прошло,
И душу взяв, и тело, и тепло,
Оставило лишь мертвый отблеск рая.

Но сердцу жаль… жаль смертного тепла, —
Мятущейся земли горячей силы!
И светлость мне бесплотных не светла,

И райские селения унылы.
Я сын земли, рожден земным теплом,
И жажду я бессмертия в земном.

Далеко зазвонили к вечерне…
Над полями плыла тишина…
И все выше, все глубже, бессмертней
Голубая росла вышина…

И вечерние звезды дрожали
В голубой, в голубой тишине…
Была радость в закатной печали,
Было счастье в затихнувшем дне.

Пело сердце чуть слышно, устало…
О чем пело? Не знаю, о чем!
Только знаю: не мука звучала
В замирающем сердце моем.

Уходил я без жалоб, без стона…
С тишиной в тишину уплывал…
Тихий трепет далекого звона,
Как родного меня провожал…

Все громче детства голоса,
Все ярче милых лица.
Младенческие небеса,
Младенчество мне снится.

Бегу росой по зеленям,
И сам росист и светел.
Качель небес вон там, вот там —
За пашнями заметил; —

Спустилась там: скорей! скорей!
Перебегу ли пашни?..
Ах, все росистей, все синей, —
И радостно, и страшно!

В полночный час над Библией склонясь,
Над книгою, идущей век от века,
И в мглу времен душой переселясь,
Я чувствую величье человека.

Там жизнь прошел он таинством живым,
И было все ему — святыня:
Огонь и воздух, свет и дым,
Зыбь моря и песков пустыня.

Охвачен путь его был огненным столпом,
Сходило творческое слово, —
Там ветры говорили, гром, —
Карала молния сурово.

Теперь стал мир, как склеп, немым, —
Как остов, он стоит угрюмо,
И дух наш носится над ним
Всё отрицающею думой…

Уж жизнь моя бросает тень,
И тень длинна, как ночь.
Там, где закат, мой меркнет день,
Уходит прочь.

Уже туман с реки ползет,
Кропит лучи росой.
Закат потух, и ночь растет,
Пора домой.

Но где ж мне дом себе найти?
И шепчет глухо ночь:
Вон там погост, туда иди,
От жизни прочь.

Люблю монастырей я сумрачных покой
За тихою, пустынною оградой, —
Их корпусов высокий ряд немой,
Их келейки с Распятьем и лампадой.

Я сам в них жил — в тех келейках простых, —
Вкушал покой — безмолвия отраду;
За белую высокую ограду
Ходил мечтать о сладостях мирских…

Мир звал к себе… и были властны зовы…
И были дни, так горько было мне,
Что жизнь пройдет под схимою суровой,
В молитвенной и строгой тишине.

И в эти дни душа рвалась на волю —
В толпу и гул шумящих городов…
И, сетуя, я клял свою неволю, —
Был нелюдим, и мрачен, и суров…

Я уходил далеко в глушь лесную
И там блуждал в безмолвии один…
Задумчивый, я слушал шум вершин
И жизнь свою жалел я молодую…

………………………………………………………..
И я ушел. Пусть будет проклят он,
Тот день, когда с котомкой за плечами
Я покидал такой чудесный сон!..
Шагал, спешил в шумящий вавилон,
Чтоб мир души навек смутить от страстояний…

Вот когда даже слов не придумаю,
Как проклясть тебя, город-палач!
Всею мукой и злобой угрюмою
Комариный мой чувствую плач…

Сердце города, — сердце бетонное,
Пусть тебя воспоет кремень!
Мое сердце, в бескрайность влюбленное,
Рвется в зыбкую мглу деревень…

Зыбит, зыбит дорога туманная,
А за ней скитской дали затон.
Ах, душа ты моя покаянная, —
В замирающих сумерках — звон…

Никому не отдам заповедное,
Что стаилось чистейшей слезой, —
Лишь тебе, память детства, нетленная:
Только ты и осталась со мной!

Вот они, мои радости тихие:
Тихий дом… моя тихая мать…
И тогда еще песни — стихи я
Сам собой научился слагать…

Я впивал себя грусть непонятную,
Не ребячье, ребенок, вдыхал,
Чуял тайну во всем необъятную
И — недетски душой притихал…

Ты влекла меня, Русь сладкозвонная
Уводила печально в скиты…
То не пыль, а кадило иконное
По тропам опыляло цветы.

Как темнели глаза мои жадные,
Когда вечер мне в душу глядел,
Когда тихились звезды лампадные,
Когда месяц над ветлой немел.

Ни о чем тогда разум не спрашивал!
Сердцем слушать, таиться и ждать,
Как идет… как растет эта, страшная,
Божья тайна, родная, как мать…

Притихал… замирал… одиночеством
Сердце грелось и тайной цвело…
Ах, теперь одного только хочется,
Чтобы всё — и навек — отошло…

В камнях буден душа истомилася,
Мать и детство — на том берегу.
Неземному душа отмолилася,
А земное — принять не могу.

Вот когда даже слов не придумаю,
Как проклясть тебя, город-палач!
Всею мукою сердца угрюмою,
Мой бессильный я чувствую плач…