Михаил Лямин - Четыре года в шинелях
На выручку взводу Попова уже собрался с группой бойцов комсорг дивизии Григорий Перевозчиков. В это время на деревню налетела стая "мессеров". Они били с бреющего полета. Укрытий у наших солдат не было...
Всему есть предел, в том числе и человеческому мужеству. Грешно и неблагородно обвинять мертвых. Героев Пызино никто не обвинил. Они были представлены посмертно к наградам. В их честь дали залпы гвардейские минометы и наши пушки. Но Сычевка все-таки не была взята.
Вторая атака
Я пишу не военное исследование и не берусь судить, насколько было правильным продолжать штурм города после неудачной первой атаки. Но приказ на такой штурм был опять получен.
Снова всю ночь не спала дивизия. У нее даже не было времени как положено похоронить павших. Дивизия не получила ни боеприпасов, ни одного штыка для пополнения своих сил.
У каждого человека бывают в жизни часы и дни, когда он спрашивает себя: так ли жил на свете и все ли сделал, что мог, для Родины? Эти тяжелые часы раздумий наступили тогда для всех солдат и офицеров нашей дивизии.
Взявшись руками за голову, сидел не шелохнувшись командир дивизии. Перед ним лежала хорошо изученная карта. Предстояло снова идти в наступление.
Теперь главный удар будет наносить 1192 стрелковый полк под командованием майора Коновалова. Направление удара - южнее деревень Букатино и Красное.
Давно отданы все необходимые приказания. Установлена связь с дивизионом гвардейских минометов. Ничего особенного комдив обещать не может. Снаряды ограничены и у "катюш". Подвоза нет. Он затруднен и бездорожьем, и особым положением 39 армии, вклинившейся далеко в тыл противника.
А приказ о наступлении, вот он, на столе. Повторяется старое: взять любой ценой Сычевку.
Любой... Эта цена, очень дорогая, уже выплачена в первый день. А что сулит вторая атака? Где гарантия, что не повторится сегодняшняя трагедия?
Но кому об этом скажешь? Только самому себе да вот еще военкому Кожеву. Он, конечно, понимает и сам. Приходилось бывать во всяких переплетах. Дрался в гражданскую. Служил в ЧК. Тоже было несладко. Учился в военной академии. Освобождал Западную Украину. Был большим партийным работником. Влюблен, как ребенок, в свою Удмуртию. Часами может рассказывать о многоводной Каме, о комдиве Азине, о боях в 1919 году под Глазовом.
Но и Кожев ходит по избе мрачнее тучи.
- Ну что, Андрей Ефимович, будем командиров собирать? - спрашивает комдив военкома.
- Лучше пойти к ним, - советует Кожев.
- Ты прав. Пошли, - соглашается комдив.
Оба чертовски устали. Столько горя вместили их сердца за одни сутки. Писаря уже составляют похоронные - "пал смертью храбрых". Завтра-послезавтра их дадут на подпись. И придется подписывать...
Молчалив, суров, бледен командир артполка капитан Засовский. У него мало снарядов. За первый день израсходована уйма боеприпасов. И самое обидное - пехота не имела успеха.
Засовский - кадровый военный. Сын енакиевского железнодорожного рабочего, сам рабочий. Он с двадцати лет связал свою судьбу с армией и вот уже тринадцатый год носит шинель. Окончил артиллерийское училище, был слушателем академии имени М. В. Фрунзе, собирался вот-вот кончить ее - и вдруг война.
- Ну как, капитан, возьмем завтра Сычевку? - настраивая себя на бодрый лад, спрашивает комдив.
- Нет, не возьмем, - очень серьезно отвечает Засовский.
- А если об этом настроении сообщить командарму?
- Сообщайте.
- И он вас прикажет расстрелять, как паникера.
- Он обязан прежде выслушать.
- Он слушать не будет.
- Хватит, - останавливает обоих военком. И обращаясь к командиру полка: - Вы скажите лучше, Николай Дмитриевич, поскольку снарядов осталось у вас на ствол.
- По шесть, - не меняя тона, отвечает капитан.
- Шесть на двадцать четыре. Так? - вздыхает военком.
- Так точно.
- Не жирно.
- Но ты держись, - хлопает по плечу капитана комдив - Вас поддержат "катюши". А насчет паники и прочей чепухи - забудь.
Еще более сдержанно ведет себя в разговоре с начальством командир стрелкового полка майор Коновалов. Он знает все о судьбе соседнего полка, растрепанного противником в первом наступлении. Знает и о гибели майора Малкова. Они уважали друг друга.
Оба кадровые военные, участники гражданской войны, они не строили радужных планов, направляясь на передовую. И вот пришел час раскрыться полностью и этим людям. Майор Малков не успел это сделать, ушел из строя слишком рано.
- Ну как, майор, настроение? - спрашивает комдив, внимательно рассматривая плотную фигуру командира полка.
- Нормальное, товарищ полковник, - отвечает Коновалов.
- Выполним задачу?
- Я сделаю все для этого.
- А полк?
- И полк.
- Ошибки Малкова учел?
- По-моему, их не было.
Комдив смотрит на военкома. Тот понимает взгляд и говорит, обращаясь к командиру полка:
- Правильно, товарищ майор, не было. Но вам придется драться все же лучше.
- Будем лучше.
- Надеемся.
Так проходит эта ночь. Утром все повторяется. Повторяется, к сожалению, без больших изменений, если не считать, что 1192 полк атаковал врага еще отчаяннее и дружнее. Но эта атака опять не принесла желаемого результата. Не стало майора Коновалова. Командование взял на себя комиссар полка Прахно. Потом один за другим вышли из строя по ранению комиссар батальона Константин Антропов, политрук минометной роты Александр Хомяков, командир взвода 76-миллиметровых пушек Сергей Рыбин, добрый великан-человек, ижевский лесничий. Осколком ранило топографа полка Василия Яковлева, очень спокойного, очень старательного, бывшего сотрудника Управления землеустройства Наркомзема Удмуртии, и ижевского учителя Михаила Глухова. Тяжело был ранен молодой отважный командир стрелковой роты Леонид Воронцов, уроженец Шаркана.
Поредели ряды нашей дивизии. Поредели в первых двух боях. Чертовски горько было расставаться с друзьями-земляками. Столько было планов, надежд. И вот, пожалуйста, все летело вверх тормашками.
Вот такие дела сложились в следующие дни нашего наступления. Дивизия опять не выполнила своей задачи. Сычевка и пригородные деревни оставались в руках противника.
Было больно это сознавать. Минутами я успокаивал себя: может, все так и должно быть. Мы изматываем силы противника, не даем ему покоя, сдерживаем от возможных новых наскоков на Москву. Ведь нельзя же на войне вообще ничего не делать, отсиживаться, ждать у моря погоды. Правда, бывает, когда войска уходят в оборону. Но на нашем участке, значит, не наступила эта пора. Не может быть, чтобы нас сознательно толкали на безрассудные действия.
Так я думал. А мимо проходили вереницы раненых и обмороженных. Оказывается, успеха не имели и соседние дивизии. Начали распространяться слухи об окружении нашей армии, вторгшейся в калининские и смоленские леса.
