Эдуард Лимонов - Балканский Андрей

Передовица гласила:

«“Лимонка” обязана своим рождением оппозиционным газетам, а точнее, тому обстоятельству, что после выборов 12 декабря 1993 г. они перестали быть свободными изданиями всей оппозиции, но поддерживают лишь официозный истеблишмент ее. “Лимонка” обязана своим рождением настроениям революционной молодежи, напору масс, требующих все большего радикализма в оппозиционной политике.

“Лимонка” обязана своим рождением расколу оппозиции на “старых” — консерваторов и “новых” — революционеров. Да здравствуют раскол, ампутация, чистка! “Лимонка” появилась потому, что время верхушечных заговоров вельмож номенклатуры (гэкачеписты, октябристы 93-го г.) прошло и наступило время выйти на авансцену истории вершителям и созидателям НАЦИОНАЛЬНОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ.

Потому вот “Лимонка”. Цель — сделать ее еженедельным изданием, а пока она будет выходить настолько часто, насколько будет возможно. Партайгеноссе Александр Дугин работает для нас, точнее, для себя, так как “Лимонка” после “Элементов” ему второй дом родной. С нами — и ведет рубрику — товарищ Егор Летов. Рубрику “Железный марш” обещал вести Сергей Троицкий (Паук). С нами наглый хулиган Ярослав Могутин. Женское начало представляет Марго Фюрер. Редактор газеты — я, лидеры Национал-большевистской партии в Ростове-на-Дону — Олег Гапонов и Иван Трофимов — будут курировать культуру. Уверен, приблудятся и еще талантливые люди. А кто не с нами — тот против нас».

Могутин — поклонник Лимонова, прибывший в столицу из Кемерова. Этот молодой скандальный журналист и стал автором названия газеты. Его тексты считаются одним из выдающихся образцов трэш-журналистики начала девяностых. После выхода в 1994 году в газете «Новый взгляд» статьи «Чеченский узел, 13 тезисов» против него было возбуждено уголовное дело за разжигание национальной розни. Могутин уехал в США, где получил политическое убежище, и оттуда продолжал слать в «Лимонку» желчные тексты теперь уже об американской жизни.

Как-то банально даже писать о том, что влияние «Лимонки» на поколение 1990-х, причем не только на партийцев, было огромным. Большинство тех, кто позже заняли важные позиции в журналистике, пиаре, культуре, а иногда и в государственных структурах (от либерального журналиста Олега Кашина до кремлевского политтехнолога Павла Данилина), были ее внимательными читателями.

Газета — как часы, особенно в первое время — выходила раз в две недели. Лимонов уделял ей массу времени: он редактировал ее, сам писал «колонки вождя», исторические тексты под своей фамилией и под псевдонимами, вычитывал и правил макет, а также лично, вооружившись ножницами, вырезал и выклеивал крупные лозунги и фотографии (первые номера были клееными, а потом уже это все переводилось на пленку). Особенно круто выглядели первые 30 номеров: крупный рубленый шрифт, большие фотографии, необычная для газет толстая бумага, большой формат — А2. «Лимонку» и сегодня приятно взять в руки, Интернет такого эффекта не дает, хотя большинство из 345 номеров газеты выложены в сетевом архиве.

Так продолжалось до 1999 года, когда на посту редактора Эдуарда сменил Алексей Волынец. Но то была уже другая эпоха, и газета тоже серьезным образом изменилась.

А тогда, поскольку партия еще только создавалась, в газете было мало текущих новостей. По сути ранние «Лимонки» — чистый образец стиля, формировавшего новое сознание.

Примером изменения сознания является и сам автор. Однажды я приобрел газету у одной из бабушек, продававших оппозиционную прессу на Невском возле Гостиного Двора, у так называемой «стены плача». Власти периодически пытались разогнать собиравшихся там завсегдатаев коммуно-патриотической тусовки, затевая различные ремонты, а петербургские либералы совершали против продавцов агрессивные вылазки. Так, однажды парни из организации «Молодые христианские демократы», близкой к либеральной депутатше Госдумы Галине Старовойтовой, во главе с ее помощником, будущим депутатом от «Единой России» и столпом православной духовности Виталием Милоновым, напали на одну из пенсионерок, побили ее, а газеты отняли. Однако бабки оказались очень живучи и стоят на Невском до сих пор.

Так вот, «Лимонка»… Оппозиционную прессу я читал и раньше. Но «Лимонка» отличалась от нее кардинальным образом. На ее фоне даже прохановские «День» и «Завтра», не говоря уже о чикинской «Совраске», выглядели как нечто совершенно замшелое и скучное.

В моей коллекции первыми идут номера 24–25 «Лимонки», это конец 1995 года. В рубрике «Легенда» там публиковались истории из жизни «красной валькирии» Ларисы Рейснер, румынского железного капитана Корнелиу Кодряну, последнего камикадзе Юкио Мисимы, лимоновского приятеля Боба Денара. А дугинская апология Савинкова содержала строчки, которые сегодня точно были бы признаны экстремистскими: «Мы так хотим, так страстно желаем Утреннюю звезду. На дворе 1905 год. И нам снова и снова кажется, что губернатор все еще жив. Выйди на улицу и…» В общем, каждый номер прочитывался от корки до корки.

«Лимонкой», а также газетой «Завтра» автор троллил учителей в школе. Дело в том, что я учился тогда в петербургской Классической гимназии, основанной известным историком Львом Лурье. Заведение весьма специфическое, где по усиленной программе проходили математику, историю, иностранные языки, а также — латынь и древнегреческий. Если с историей было все в порядке и я с удовольствием изучал царские династии Ура и Аккада, а слова «ассирийские военные зверства» и вовсе звучали для моего уха как музыка, то с мертвыми языками дело не задалось. Латынь еще можно было как-то освоить, и «Записки о Галльской войне» Цезаря с его сухим языком «первый легион идет сюда, второй — туда», в общем, стоили того, чтобы быть прочитанными в оригинале, то с древнегреческим все было очень плохо.

Вообще именно изучение древних языков навсегда привило автору отвращение к античности как фундаменту западной цивилизации с ее представлениями о демократии, праве и человеческой индивидуальности. Вслед за Константином Леонтьевым, описывавшим похожие ощущения при знакомстве с древней историей, я всегда сопереживал персам в боях с греками (хотя общепринятой является прогреческая версия), Карфагену и парфянам — в войнах с римлянами и шире — Востоку против Запада. Тот же Леонтьев, Василий Розанов, русские евразийцы, Лев Гумилев: все это было тогда мною прочитано, после чего вполне логичным образом появился и Дугин с национал-большевизмом. А учителя в Классической гимназии были поголовно питерская либеральная интеллигенция, и высшим удовольствием было, сидя на первой парте, демонстративно открыть газету «Завтра», где на первой полосе написано что-то вроде «Тель-авиденье», и смотреть, как у них глаза наливались кровью. В итоге, как написал в своей книге «Путь хунвейбина» Дмитрий Жвания, «Дмитриев ушел оттуда из-за “засилья либералов”. В гимназии он прослыл антисемитом». Антисемитом я, разумеется, не был и с тем же Лурье всегда поддерживал хорошие отношения. Но гимназию вскоре действительно бросил.

Одновременно с «Лимонкой» в 1994 году была отпечатана небольшая книжка кисельного цвета (или, как шутили нацболы, цвета «женских трусиков эпохи сталинизма») — первая программа партии. Она практически полностью копировала опубликованный в «Советской России» летом 1993 года лимоновский «Манифест российского националиста».

В 1996 году в «Лимонке» был напечатан расширенный вариант программы — Дугин добавил туда пункты о геополитике и основанной на принципе прогрессивной национализации экономике. Та программа действовала до 2004 года, когда на съезде приняли новую, но и старая по настоянию председателя партии при этом не была отменена и осталась своеобразным партийным каноном.

Провозглашалось, что «сущность национал-большевизма — испепеляющая ненависть к античеловеческой  СИСТЕМЕ троицы: либерализма/демократии/капитализма. Человек восстания, национал-большевик видит свою миссию в разрушении СИСТЕМЫ до основания». В качестве врагов обозначены внешние: «Большой Сатана — США и мондиалисты Европы, объединенные в НАТО и ООН». И внутренние: «Класс “пиджаков” — бояр-чиновников, мародеры — новые русские, космополитическая интеллигенция».