Эдуард Лимонов - Балканский Андрей
Второй после газеты важнейшей составляющей партийного строительства стал бункер. После выхода первых же номеров «Лимонки» руководство «Советской России» во главе с бессменным Валентином Чикиным попросило Лимонова с Дугиным освободить занимаемое ими в редакции помещение. Те отправились в Москомимущество — и (о либеральные ельцинские времена!) — получили по символической цене в аренду подвал неподалеку от центра столицы, на 2-й Фрунзенской улице, дом 7. До этого там располагались коммунальные службы, и Лимонов вместе с Дугиным и первыми нацболами сам клал бетон, ставил двери и расширял окна, чтобы приспособить подвал для жизнедеятельности радикальной партии.
Спустившись по железным ступенькам, всяк входящий в логово НБП попадал в зал, где висел огромный плакат «Вставай, проклятьем заклейменный!» с направляющим на тебя пистолет Фантомасом работы Александра Лебедева-Фронтова. Под плакатом находился стол с печатной продукцией — «Лимонками», дугинским журналом «Элементы» и его же книжками. За столом размещался принимавший посетителей дежурный.
Слева от входа находился небольшой кабинет Лимонова (в нацбольском просторечии — «вождяцкая»), где Эдуард работал и принимал посетителей. Далее коридор вел мимо кухни, оклеенной старыми «Лимонками», где партийцы обычно ели бомж-пакеты с лапшой, пили чай и беседовали, к другим помещениям — залу для собраний и занятий спортом и комнатам, где жили завсегдатаи бункера. При необходимости помещение могло вместить довольно много народу, что и происходило в дни партийных съездов и иных общероссийских мероприятий, когда сюда съезжались сотни молодых людей из разных российских городов.
Для того чтобы следить за порядком среди нередко буйных обитателей штаба и поддерживать сухой закон, была введена должность «бункерфюрера». Первым был Максим Сурков, а затем его бессменной преемницей стала Ольга Шалина.
Бункер обживался, в партию пошли люди, стали появляться региональные отделения. К осени 1995 года, когда были назначены внеочередные выборы в Думу (предыдущая выбиралась на два года — переходный период после расстрела Белого дома), Лимонов и Дугин решили баллотироваться в депутаты соответственно по 194-му московскому округу, к которому были приписаны избиратели Севастополя и Крыма, и в Питере по 213-му округу.
Одним из знаменитых эпизодов той дугинской кампании стал приказ мэтра питерским нацболам и сочувствовавшим, работавшим на него, перед днем голосования разрезать по яблоку и медитировать, глядя на него. Планировалось, что это неминуемо приведет к поражению кандидата от «Яблока» Анатолия Голова (который выборы в итоге и выиграл).
Затея оказалась не слишком удачной, а результаты — провальными. Лимонов получил 1,91 процента (13-е место в округе); Дугин — 0,87 процента (18-е место). Лозунги, вроде «У Лимонова честное лицо» или «Тайное станет явным», избирателей не тронули. Лидеры НБП оказались слишком экзотичны и радикальны для масс, предпочитающих выбирать между привычными чиновниками, как тогда говорили, «крепкими хозяйственниками», и коммунистами, а в случае Петербурга — демократами яблочного типа.
Забегая вперед отметим, что все без исключения попытки Лимонова участвовать в выборах — а он предпримет их еще несколько — будут провальными. Как и для его соратников (исключения, вроде избранной мэром города Коврова Владимирской области в конце 1990-х Ирины Табацковой или депутата Законодательного собрания Ленинградской области Владимира Леонова — эпизоды, в данном случае лишь подтверждающие правило). Вероятно, большего успеха могла бы достичь партия — самостоятельно либо в составе блока, — однако тут уж государство позаботилось о том, чтобы этого не произошло и во времена Ельцина, не говоря уже о Путине, буквы НБП так в избирательных бюллетенях и не появились.
«Демократические выборы — отвратительное зрелище, вот тут уж “кухарки” действительно суммой своих копыт залавливают все разумное и живое, — писал Эдуард в тексте под названием «Лимонка в стадо избирателей». — Почему все же НБП и я лично участвовали в выборах? Надеялись на случайность, на то, что парнокопытных удастся провести, обмануть, притворившись парнокопытными. Парламент (Дума) на сегодня, увы, единственное политическое пространство в России, и для выживания партии очень нужно было бы НБП иметь своих представителей в Думе. Более того, и впредь НБП будет участвовать в выборах, одновременно испытывая и к этому процессу, и к избирателям презрение и отвращение. Лучшие люди нации (а только они нам и нужны) понимают нас и разделяют с нами отвращение к выборам, а стадо все равно боится нас».
Тем временем приближались выборы куда более важные — президентские. Стремительно дряхлеющий Ельцин имел рейтинг на уровне статистической погрешности, наиболее вероятным кандидатом на пост президента выглядел Геннадий Зюганов, но в целом будущее страны находилось в тумане. На этом фоне развернулся следующий виток политической активности новорожденной НБП.
Поддержать Зюганова, который был одним из главных объектов его критики в последние три года, Лимонов не мог и стал искать другие возможные варианты. В феврале 1996-го в Петербурге состоялся съезд русских националистов, созванный бывшим милиционером, а затем лидером Национал-республиканской партии Юрием Беляевым. На нем несколько дней дебатировался вопрос, кого поддержать на президентских выборах — Зюганова или Ельцина. На ночном совещании лидеров выяснилось, что поддерживать Геннадия Андреевича желанием никто не горит, найти единую кандидатуру в своих рядах вожди националистов не смогли из-за взаимной ревности, а потому было принято парадоксальное решение выступить за Ельцина (по логике, как выразился Дугин, «чем х…евей, тем лучше»).
«Я смотрю на это как на неловкий эпизод, который был спровоцирован скорее Дугиным и каким-то количеством нациков, в том числе, по-моему, и Беляевым, кто там был. Я просто оказался в данном случае козлом отпущения, самым храбрым. Потому что мы целую ночь сидели в помещении, курили, вопили, кричали и решили — пусть будет уж хуже некуда. Но я был зеленый политик еще, понимал, что политика не понимает парадоксов. Она апеллирует простыми вещами, как дважды два четыре. Я не снимаю с себя вины, но одновременно можно отдать мне должное, что я был храбрый человек. Уже к утру я обнаружил, что никого нет, кто со мной совещался. Они попрятались и испугались. А я взял команду НТВ или что-то, во-первых, сказал это в зале, а потом дал интервью. Потому что я так устроен: был договор между пацанами — договорились. Все понимали, что будет это неприятно, но так решили. Но парадоксы в политике невозможны, не надо начинать от противного… Ну, они и будут вспоминать, так же как мою книгу, негров, кого угодно. Эти вещи придают мне человеческое измерение. У всех великих — у Игнатия Лойолы — были какие-то такие вещи».
Вероятно, никакое другое решение в политической жизни не стоило Лимонову такого количества критики, отвернувшихся соратников и сторонников, а также прочих проблем. Некоторые оппозиционные активисты поминают ему это до сих пор.
Первым ударом стал выход в знак протеста из партии Летова. 17 марта в «Советской России» появилось «Соглашение о совместных действиях в поддержку Зюганова на президентских выборах», под которым стояла его подпись как лидера рок-движения «Русский прорыв».
Летов назвал Лимонова «страдающим вождизмом человеком» и объявил, что «нужно отнять у него красное знамя». В интервью «Лимонке» он (в общем-то справедливо) возмущался, что ему никто не позвонил и не предупредил о таком решении: «Ельцин — это враг номер один. Он из этого сброда, жопья, типа Старовойтовой, вся эта мразь гайдаровская. После этого все от него (Лимонова) отвернулись. Он в политике ничего не соображает». Эдуард в ответ назвал поступок Летова «обыкновенным предательством» и списал его эмоции на творческие метания: «Мне, конечно, следовало бы быть осторожнее и не давать артисту партбилет».
Так Егор первым из трех отцов-основателей покинул партию.
