Хескет Пирсон - Бернард Шоу
Друзья толковали ему, что уж без ордена «За заслуги» ему, во всякой случае, не обойтись, на что он сказал:
— А я себя уж наградил. Правда, сейчас этот орден дают просто «за старость», а в могиле я всего только одним пальцем…
Подобно Диккенсу, Карлейлю, Августу Мэинсу (знаменитому руководителю концертов классической музыки в Кристалл-пэлас), Шоу приравнивал свое имя к титулу. Не было, нет и не может быть сэра Бернарда Шоу или барона Эйот-Сент-Лоренского. Шоу придерживался того взгляда, что титулы придуманы для тех людей, чьи заслуги перед страной бесспорны, но самой стране не известны.
Точно такого же мнения был он и о торжественных обедах. Когда О’Коннор пригласил его на обед в честь Рамзея Макдональда, Шоу ответил: «Одна деловая поездка и хорошо развитое чувство юмора мешают мне принять Ваше приглашение отобедать в знак уважения к политическим заслугам Рамзея Макдональда. Принимая во внимание то обстоятельство, что оный джентльмен состоял в английских премьер-министрах, мне думается, его политические заслуги едва ли остались незамеченными. Если обед пройдет гладко, я бы рекомендовал в следующий раз отобедать в знак уважения к набожности папы Римского; еще раз покушать для утверждения Эйнштейна в его математических способностях; наконец, собраться за тарелкой супа, дабы обратить внимание на большое число верстовых столбов, стоящих на дуврской дороге. И уж совсем удачным начинанием может стать завтрак, где собравшиеся скушали бы напоминание о том, что я недурной драматург. Конечно, эти пиршества были бы как нельзя кстати скорее полвека назад, но что ж, в них греха нет, и, будем надеяться, вы неплохо повеселитесь».
Меня интересовало, нравился ли Шоу Макдональд: «Он не из тех, кто может нравиться или не нравиться. Много лет назад он был членом Фабианского общества. Тогда же он первенствовал и в Независимой рабочей партии. Так вот, все фабианцы считали его шпионом «независимых», а у «независимых» он слыл за фабианского агента. Мне вдруг пришло в голову, что так он себя погубит, и я очень откровенно описал ему сложившуюся ситуацию. Вы, надеюсь, согласитесь, что любого другого человека моя откровенность привела бы в ярость. Я ждал, что Макдональд порвет со мной окончательно и бесповоротно. И что же Вы думаете — он ничуть не обиделся за «шпиона», ответил мне умно, тактично, умиротворяюще — как настоящий дипломат. Тогда я понял, что его ждет большая политическая карьера».
В 1925 году Шоу была присуждена Нобелевская премия по литературе. Он расценил это как «знак благодарности за то облегчение, которое он доставил миру», ничего не напечатав в текущем году. Свой отказ от премии он мотивировал в письме постоянному секретарю шведской Королевской Академии: «Эти деньги — в сущности говоря, спасательный круг, брошенный пловцу, когда он уже благополучно выбрался на сушу». В этой связи хочется напомнить, что писал Честерфилду доктор Джонсон: «Покровитель, милорд, это человек, с равнодушием взирающий на беднягу, вступившего в смертельную схватку с волнами, но стоит тому достичь суши, от всей души дарующий ему помощь».
Вместе с тем Шоу дал понять, что премия «может быть использована на укрепление связей и взаимопонимания между литературой и искусством Швеции и Британских островов». Проведав, что Шоу отказался от премии, сотни людей, в особенности американцы, стали писать ему, что раз уж он так богат, пусть поделится с имярек избытками своих доходов. Жизнь осложнилась: «Я сейчас отрабатываю сложное, двойственное выражение лица. Оно у меня должно выражать бесконечную душевную щедрость и в то же время — зверскую готовность на все, лишь бы не спасать никого из американцев от разорения, высылая по почте пятьсот долларов. Изобретение динамита еще можно простить Альфреду Нобелю, но только враг человеческий способен на изобретение Нобелевской премии!».
Отказ Шоу создал непредвиденную и неразрешимую проблему: семь тысяч фунтов оказались неприкаянными. Дело кончилось тем, что Шоу принял премию и владел ею ту долю секунды, что отделяла его расписку в получении денег от его же подписи под документом об их передаче срочно организованному расторопным бароном Палмстиерна Англо-шведскому литературному союзу.
Слава вынудила Шоу даже вступить в Пен-клуб, созданный для сближения литераторов разных стран. Он стойко сопротивлялся попыткам вовлечь его в это предприятие, но Джон Голсуорси убедил пойти на мировую: «Честный шантажист! Ладно, я Ваш — только без шума! И только ради Вас! Пусть не ждут от меня по гинее в год, не дождутся — нервы не выдержат. Вот вам двадцать гиней — я расплатился до конца своей жизни (мне 68). Если это кого-нибудь не устроит, можете сделать меня почетным членом, чтоб Вам было пусто!.. Почему я против клуба? Я был и остаюсь того мнения, что литераторам не пристало объединяться в какую бы то ни было организацию — не только из-за врожденной им групповщины, взаимной неприязни и зависти, но главный образом потому, что от этой кровосмесительной духовной связи бывают одни только болтунчики… Я не склонен менять свои взгляды. Лишь соображения высшего, международного порядка, а не приманка Ваших обедов заставляют меня подчиниться Вашему декрету о всеобщей воинской повинности».
К этому времени известность Шоу дошла, наконец, до сознания разного рода администраторов, официальных лиц. Его пригласили в Бат открыть памятник Шеридану и в Стрэтфорд — чествовать «вечную славу» Шекспира.
После пожара в стрэтфордском театре он послал телеграмму, поздравляя всех «заинтересованных лиц с гибелью отвратительного здания». На ежегодном банкете множество стрэтфордцев были крайне смущены, когда он разнес в пух и прах старое здание и дошел до того, что выпил «за вечную славу» простую воду.
Тринадцать лет спустя его попросили принять документы на владение земельным участком, выделенным в Южном Кенсингтоне, напротив Музея Виктории и Альберта, для постройки Национального театра. Передавая затем эти документы исполнительным властям, он выразил удовлетворение по поводу того, что Национальному театру есть теперь где пустить корни: «Англичанам Национальный театр не к спеху. Раньше км не были нужны ни Британский музей, ни Национальная галерея. Но возникновение этих учреждений англичане приняли как должное и с этих пор уверены, что без этого Британская империя не будет Британской империей. Точно так же, если мы организуем Национальный театр, он станет официальным учреждением, и правительству придется по неисповедимой для него причине это учреждение поддерживать». Вслед за этими словами он с достоинством принял «вещественные доказательства» совершенной операции: дерн и веточку. Это была дань предрассудку, с которым он впервые познакомился еще мальчишкой, работая в ирландском земельном агентстве. Для англичан были в диковинку и дерн и веточка, но организаторы Национального театра смекнули, какие шикарные газетные заголовки сулит им этот дикий обычай, и с восторгом предались такому, можно сказать, языческому обряду.
