Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
П0РТ0-АДЗУРР0, 30 АПРЕЛЯ 1968 ГОДА
Рано поутру отъезд на остров Эльбу. Вдоль железнодорожной линии и, главным образом, на окраине столицы высотные новостройки, частью завершенные, частью in costruzione[728], с лесом кранов. Мысль: тут делаются дома, в домах дети — когда же мировой дух придумает что-нибудь новое? И повсюду нечеловечески вопящие динамики. Кроме того кинорекламы — почти ни одной, где бы в криминальных сюжетах главную роль не играл пистолет или другое огнестрельное оружие. Предзнаменования каннибализма.
Во второй половине дня в Пьомбино, оттуда в Порто - Адзурро, где мы разминулись с друзьями, поскольку договаривались сойтись в Портоферрайо. В конце концов, мы их встретили, художника Далвита[729] и доктора Вайдели, и отпраздновали встречу в «Зеленом дельфине».
ЭЛЬБА, 1 МАЯ 1968 ГОДА
Мы поехали в Портоферрайо и сделали привал среди этрусских каменных стен. Археологи раскопали даже плавильные печи. Этруски были не первыми жителями Эльбы; еще аргонавты, должно быть, высаживались на здешний берег. «Счастливые острова» были, пожалуй, возможны только до тех пор, пока не появилось судоходство.
Взгляд на Портоферрайо с этого места почитается «самым суггестивным на свете». То, что он красив, оспаривать не приходится, хотя сам оборот, вероятно, придумал человек, бродивший тут мало. Силуэт побережья похож отсюда на гигантскую ящерицу с вытянутой вперед головой и очень тонкой шеей. Такая форма повторяется на многих побережьях, где горы постепенно понижаются к уровню моря.
У маленькой гавани с фортом и маяком рыбацкие лодки, над ней конденсационный след. Почему Наполеон не остался здесь? Правда, союзникам не понравилось, что он расположился так близко к побережью, и они решили отослать его глубже. В первую очередь беспокоился Блюхер и, как оказалось, не без основания.
Пикник в саду на террасах, круто нисходящих к морю. Белые и алые ладанники, дикие гладиолусы, гадючий лук, вика, опунции, эвкалипты, приморские сосны, маслины, фиговые и миндальные деревья, за ними каменистая macchia[730]. Она была прекрасна в цвету, но не так богата, как два года назад на Корсике. Большие площади заросли белыми ладанниками и желтыми маргаритками, дальше вверх светящимся дроком, который может вырастать очень высоким. Вегетативная сила особенно удивила меня здесь буйными зарослями инжира и виноградной лозы. Герхард Маркс[731] сумел схватить этот момент в иллюстрациях к «Georgica»[732] — дух пластики здесь тоже, видимо, обостряется. Плод — квинтэссенция этой буйной поросли: инжир и виноградная гроздь в своей вакхически наливающейся силе.
Вдоль обрывистого побережья. Здесь, как и у нас в микротопонимах, в названиях мысов, бухт и полуостровов сохраняются детали истории; нередко сберегается память о мимолетных эпизодах. Punta della Testa, Punta le Tombe, Sedia di Napoleone, Spiaggia dell' Innamorata[733] и другие. Marciano
Alto[734], скалистое гнездо. Многие дороги проведены как лестницы. Мы выкупались у Marciano Marina[735], прыгая с гранитных скал. Вода была свежей и чистой.
ЭЛЬБА, 2 МАЯ 1968 ГОДА
В Каполивери, мимо Вольтеррайо, господствующей над местностью горы, конус которой напомнил мне Монте Уголино на Сардинии. В городе был гончарный рынок. Посуда из Тосканы лежала на соломе, краски великолепно играли на ярком солнце. То, что мы находимся в раю геологов, сразу видно по минералам, которые предлагаются всюду, даже в обувных магазинах. В каждой витрине выставлен серный колчедан[736], который на острове вырастает в виде особенно красивых кристаллов.
У подножия города мы (в том числе с энтомологической целью) вошли в совершенно разрушенную часовню, вероятно, апсиду церкви, которая давно исчезла. Руины некоторое время служили кладбищем. Кованые кресты были увиты lentisco[737] и ежевикой; на одной могильной плите были высечены перекрещенные косами песочные часы, на другой — венок из коробочек мака. Место для людских размышлений, подходящее также для гекко, которые грели свои брюшки в романском фризе.
Остров обильно изрезан мысами и бухтами; мы выбрали себе для купания Spiaggia Grande[738]. К сожалению, сюда нагнало массу комков отвратительной смолы, которая, вероятно, скоро совсем отравит всякое удовольствие. Мне вспомнился разговор с Эрнстом Ровольтом[739], во время которого он сказал мне, что к каждой книжке карманного формата нужно бы давать в придачу муравья. Но от смолы не поможет даже термит.
РИМ, 3 МАЯ 1968 ГОДА
Нельзя покинуть остров Эльба, не засвидетельствовав свое почтение Наполеону; так мы поступили на Корсике. В итоге, исходив старинные кварталы Портоферрайо — портовые укрепления, форты, лестницы, в том числе узкий подъем Gradinata Forte Stella[740] к одной из оседлавших каменную стену угловых башен — мы решили совершить прогулку в casa Napoleone[741]. Обстановку его составляла отполированная до блеска, но довольно неуклюжая мебель в стиле ампир. На стенах картины и карикатуры того времени, с террасы открывается великолепный вид на бухту с маяком и фортом. Я снова подумал: не лучше ли ему было остаться здесь? Не думалось ли ему стать королем Корсики? Это, возможно, решило бы все проблемы.
От casa Napoleone к городу ведет via Napoleone, продолжением которой, естественно, является via Garibaldi.
Перед одним домом в гавани следующее изречение, которое я записал не столько из-за его смысла, сколько ради его односложности:
si fa quel che si sa
ma si sa quel che si fa[742]
На корабле в Пьомбино. С борта вид на дома, которые, тесно прижавшись друг к другу, поднимаются к форту. Коричневая, золотисто-желтая, черепично-красная симфония.
Сойдя на берег, мы расстались с друзьями и поездом возвратились в Рим, куда прибыли вечером.
РИМ, 4 МАЯ 1968 ГОДА
Сирокко. Проснулся от гула машин. Так люди не разговаривают. Угроза отовсюду.
После обеда в Музей терм. Мы подошли незадолго до закрытия, когда смотрители томились перед избавлением. Следовательно, мы смогли отдать дань уважения лишь главному экспонату: трону Людовизи. Он этого определенно заслуживает. Удача: рассматривая правую сторону, я сказал Штирляйн: «Эту сидящую на подушке девушку я знаю в лучшем исполнении — как играющую на свирели рабыню». Потом, зайдя с левой стороны, я увидел, что упомянутый рельеф также изображен на троне. Мое воспоминание восходило к иллюстрации в «Истории греческой культуры» Буркхардта[743].
