Владимир Архангельский - Фрунзе
До Самары — поездом, оттуда — быстроходным военным катером. Домой — в маленький дачный деревянный домик — заглянул на минуту, чтоб повидаться с женой и надеть новый костюм.
Весна буйствовала: в деревеньках доцветала сирень, в лозняках — соловьиные трели; зеленя подбирались в трубку, в полях копошились старики, женщины и дети, совсем как пятнадцать лет назад, когда он впервой увидел Волгу в дни японской войны. Солнце уходило назад и появлялось спереди, когда огибали живописную жигулевскую луку. В Ставрополе — голодные дети, беженцы, и кругом зелено от гимнастерок: очередной полк выгружался из барж на левом берегу и разводил пары на походной кухне.
Кажется, впервые за все дни 1919 года выдались два-три часа для приятного кейфа — без вызова в аппаратную, без спешной диктовки приказов. И как ни красива была бегущая весенними струями полноводная Волга, Михаил Васильевич прилег отдохнуть, чтобы со свежей головой вести разговоры в Симбирске… И спал мертвецки, пока Сиротинский не положил ему руку на плечо:
— Подходим, Михаил Васильевич!..
Первой была встреча с Даннемарком питерских времен 1905 года, с Сергеем Ивановичем Гусевым.
Человек еще не старый — ему шел сорок шестой год — заметно сдал: и похудел, и ссутулился, и сединой были пересыпаны коротко остриженные волосы. И неизменными остались только пенсне да черный шнурок к нему от правого ушка.
— Бог мой! — он с удивлением разглядывал Фрунзе. И этот плотный шатен с бесхитростным лицом — простым и светлым, этот славный теперь командующий — тот самый мальчик, который был связным у Оли Генкиной и что-то порывался сделать в студенческой среде!
— Почему вы пошли на поводу у Троцкого и согласились пожертвовать Сергеем Сергеевичем? — спросил Фрунзе в упор.
— Каменев — полковник, Самойло — генерал. У меня были шаткие основания не соглашаться на его приезд, тем более что о нем есть решение ЦК. Но я вижу, что мы променяли ястреба на кукушку, и потому держу Каменева в резерве и сыграю им ва-банк, когда сочту необходимым.
— Это деловой разговор! А как быть с моей группой? Ведь отбирают целую армию, хотя разгром Колчака не за горами.
— Гусев пока не будет дразнить гусей в штабе фронта. Но не остановиться ли нам на компромиссе: левую половину армии Тухачевского отдать Шорину, правую — вам?
— Жаловаться на вас у меня язык не повернется! Однако так ли слаб Шорин, что не может своими силами разделаться с Гайдой?
— Давайте все обсудим спокойно. Надо испробовать Самойло с его новым планом. Он хочет забрать всю Пятую, дадим половину. Уверен, что вы обойдетесь. Чапаева вы успели взять сами, еще перейдет к вам вторая дивизия. Генерал носился с идеей вообще ликвидировать Южную группу, но мы его успокоили. Так что соглашайтесь с моим предложением и действуйте в белебейском направлении Понимаю, что легко вам не будет: вокруг Оренбурга восстание, к городу рвется Дутов. Кстати, мне передали из ЦК, что Ленин послал вам телеграмму по этому поводу.
— Что в ней сказано?
— Не знаю. Запросите свой штаб. Но что бы ни было, Самойло не помешает вашей операции на Белебей — Уфу…
В кабинете у Самойло спорили два дня. Генерал казался туповат. И — напуган: пока был у него Фрунзе, трижды телеграфировал Троцкий об Оренбурге и Уральске, о Чистополе и Сарапуле, ни разу не упомянув Южной группы. Но Гусев исподволь делал свое дело, и договорились, как решил он.
Новицкий 14 мая сообщил по телеграфу текст депеши Владимира Ильича: «Знаете ли вы о тяжелом положении Оренбурга? Сегодня мне передали от говоривших по прямому проводу железнодорожников отчаянную просьбу оренбуржцев прислать 2 полка пехоты и 2 кавалерии или хотя бы на первое время 1000 пехоты и несколько эскадронов. Сообщите немедленно, что предприняли и каковы ваши планы. Разумеется, не рассматривайте моей телеграммы, как нарушающей военные приказания».
Хорошо, Федор Федорович, я отвечу сам, как только прояснится положение. Выезжаю сегодня в десять часов вместе с двумя батальонами Казанского полка. Буду в Самаре утром пятнадцатого. На шестнадцатое число подготовьте состав Казанскому полку для отправки на Оренбург.
В Самару он вернулся с твердыми решениями: после Белебея сразу же брать Уфу, гнать Колчака за Урал; самому возглавить Уфимскую операцию в качестве командующего Туркестанской армией.
И Куйбышев и Новицкий не вдруг поняли, что в его сокровенных планах «верховный» был уже разбит на главном направлении наголову. И уже теперь настало время готовить либо всю Южную группу, либо одну армию для боев на линии Оренбург — Уральск — Ташкент.
Фрунзе наглухо закрылся в своем кабинете и в двадцать два часа тридцать минут положил на стол Новицкому новый приказ. В нем предусматривались две важные операции: разгром белебеевской группы Ханжина и подавление восстаний в окрестностях Оренбурга и Уральска.
— Отдыхайте, Федор Федорович, завтра на передовой мы порадуем сердца победным маршем войск нашей группы!..
Но Федор Федорович не смог уснуть в ту ночь. Все вспоминал, по каким незримым ступеням так уверенно шагал молодой командующий, для которого был он крестным отцом. И как появился полгода назад в его кабинете этот бородатый крепыш, и как они ездили в Москву «наниматься» на фронт и Михаил Васильевич не поднимался в мыслях выше «конного полчишка», и какой твердокаменный характер большевика обнаруживал всякий раз, когда ему шли наперекор, и как неуклонно продолжал свое дело в интересах революции.
— А все же, Федор, ты пророк! — говорил он себе. — Но… дорогой мой, плохой пророк! Не догадался, что Михаилу Васильевичу давно бы пора отдать весь Восточный фронт!
К вечеру 16 мая Фрунзе был завален донесениями. В районе Талды — Булак 31-я стрелковая дивизия размолотила крупный отряд полковника Мандрыки; от Чапаева шли вести одна лучше другой. Командир 75-й бригады Потапов разбил Стерлитамакский полк белых; Домашкинский и Пугачевский полки форсировали реку Ик и ликвидировали пехотный Уфимский полк; под Баймурзином Василий Иванович разнес Уфимский гусарский полк и разведывательные части 50-го Орского полка Капнеля.
День был светлый: враг дрогнул и побежал к Уфе.
И только одно сообщение опечалило Фрунзе: на реке Ик погибла молодая ткачиха из Иваново-Вознесенского полка Маруся Рябинина. Она была отличным политбойцом и первая ворвалась в окопы беляков…
Белебейская операция победно окончилась на исходе 18 мая: генерал Каппель не принял решительного боя и успел вывести часть своих войск из-под удара. Начался неожиданный для Самойло перелом на позициях Северной группы Шорина — генерал Гайда остановился и все чаще поглядывал назад, опасаясь, что ему вот-вот отрежут путь к отступлению.
