Владимир Архангельский - Фрунзе
В сложном деле контрнаступления, да еще в такой момент, когда многие потеряли веру в победу от сплошных неудач последних недель, нет цены лихой решимости и отчаянной смелости.
Этими качествами и обладал чапаевец первой руки, командир 73-й бригады Иван Кутяков. Именно его разведчики захватили колчаковских вестовых в Карамзихе. И он, формально подчиненный Зиновьеву, отправил приказы Колчака своему «батьке» Чапаеву в Бузулук. Он же и начал прощупывать беляков с 16–17 апреля, да так удачно, что его локальная победа стала началом прорыва фронта белых.
На малом плацдарме Кутяков развернулся отлично и обнаружил все те качества, которые Фрунзе считал залогом победы: и толковую разведку, и крепкую связь между полками, и дерзкий фронтальный бой, и глубокие рейды по тылам врага, и политическую работу среди крестьян в освобожденных районах. 11-я дивизия белых, потеряв два полка, начала пятиться.
Вслед за Кутяковым бросил в бой две свои бригады Василий Чапаев. Но это было 28 апреля 1919 года, когда Фрунзе начал контрудар по Колчаку, обрушив на армию Ханжина 40 тысяч штыков и сабель.
И начались три славных этапа наступления Красной Армии на Восточном фронте: операция Бугурусланская (28 апреля — 13 мая), Белебейская (15–19 мая) и Уфимская (25 мая — 19 июня 1919 года).
На каждом этапе Фрунзе был в гуще боя, следуя суворовской тактике: быстрота, глазомер, натиск, победа. «Неприятель думает, что мы за сто, за двести верст, а ты налети на него как снег на голову: стесни, опрокинь, гони, не давай опомниться…»
С командармом сроднились бойцы и командиры, потому что видели, «с какой неистовой радостью он всего себя, целиком, до последнего, отдавал — и мысль, и чувство, и энергию в такие исключительные дни», — отмечал в дневнике Дмитрий Фурманов.
Появлялся Фрунзе в части неожиданно, как ясный день при долгом ненастье. Кого-то благодарил, отмечал в приказе, награждал орденом; кого-то разносил в пух и в прах — перья летели по всей дивизии. Но делал это с тактом, потому что был в кругу близких товарищей, единомышленников: и не перехваливал и не втаптывал в грязь. И бойцы словно перерождались. Когда же в трудный час боя кто-то замечал командарма в самом жарком месте и кричал восторженно: «Братцы, Фрунзе с нами!» — порыв наступающих не знал предела.
Но на каждом этапе контрудара подстерегали Фрунзе досадные огорчения, обида. То приходилось преодолевать упорное сопротивление Троцкого и его чиновников. То бороться с головотяпством работников штаба фронта и нерасторопностью подчиненных командиров. А однажды пришлось пережить и горечь измены.
В самый разгар Бугурусланской операции его предал командир 74-й бригады Аваров и едва не поставил под угрозу весь план контрудара.
Этот бывший полковник — дюжий, бравый, но с хитрыми бегающими глазами — появился в Самаре с рекомендательным письмом Троцкого. И при первой встрече с Фрунзе дал понять, что ему по силам было бы руководить 4-й армией, где должность командарма оставалась вакантной.
Михаил Васильевич — человек кристально-чистый, иногда излишне доверчивый к военным специалистам, которые шли под его руку, — на этот раз насупился и замкнулся. То ли хвалебное письмо Троцкого насторожило; то ли не в меру самонадеянным показался полковник; то ли не вызывали доверия его плутовские глаза и ничем не скрытое желание новичка получить как можно больше секретной информации о Южной группе войск.
Сам Фрунзе не мог объяснить причины явного недоверия. И по совету с Куйбышевым дал ему 74-ю бригаду в Чапаевской дивизии и оставил ее до времени в самарском резерве.
Когда же вошел в силу секретный приказ № 021 и 74-я выдвинулась на передовую, Авалов перебежал к белым с оперативными планами Фрунзе.
Омерзительной была эта минута, словно больному командарму вместо соды всыпали в стакан лошадиную дозу яда!
Он схватился за голову, мучаясь от приступа боли, и крикнул страдальчески:
— Расстрелять без суда, как только этот мерзавец окажется в наших руках!
Колчак знал теперь замыслы Фрунзе и торопился сделать прорыв на Сергиевск, в слабом месте Северной группы Шорина. Но события на фронте Южной группы развивались неотвратимо, и нельзя было думать о том, чтобы пересечь или изменить инерцию движения вперед. Выход был один: подстегивать наступление, выполнять за сутки то, на что отводилось три дня, и с ходу менять направление к северо-западу. А командарму не слезать с коня, забыть даже о кратком сне и подписывать приказы не в самарском штабе, а на командных пунктах дивизий, бригад и полков.
Фурманов был направлен в 74-ю бригаду для расследования. К счастью, предатель действовал в одиночку, и о его преступном замысле не знали даже ближайшие помощники. Бойцы горели желанием поймать гадину и повесить на первой осине. Часть оказалась боеспособной и в районе реки Ик с честью выполнила свою задачу.
Западная армия генерала Ханжина великолепно научилась отступать. Она кое-как вырвалась из мешка и сдала Чапаеву Бугуруслан (при взятии города отличился Иваново-Вознесенский полк). Очистила пространство до ста пятидесяти верст в глубину и стремилась удержаться на двух рубежах: на севере — у Бугульмы и на востоке — у Белебея.
Возле Бугульмы Колчак задумывал создать новую группу. Но натиск Чапаева, поддержанный соседней, 27-й дивизией, расстроил планы «верховного»: 13 мая он сдал город.
Возле Белебея скапливался корпус генерала Каппеля. И удар по нему был вторым этапом наступления Фрунзе.
11 мая 1919 года Михаил Васильевич писал в донесении командующему Восточным фронтом:
«Я сейчас вместе с членом Реввоенсовета Куйбышевым на пути из расположения 25-й дивизии в Туркестанскую армию. Сегодня на фронте 25-й дивизии закончился полным разгромом врага встречный бой с его частями, сосредоточившимися в районе к востоку от Бугульмы и обрушившимися на 25-ю дивизию. Нами разгромлена 4-я Уфимская дивизия; целиком уничтожена Ижевская бригада и разбита отдельная Оренбургская бригада. Взято свыше 2000 пленных, три орудия и много пулеметов. Преследование врага энергично продолжается.
Настроение войск выше похвалы: крестьянство, озлобленное поборами белогвардейцев, отбиравших без всякой платы хлеб, фураж и лошадей, оказывает Красной Армии всемерную помощь. Войска Южной группы уверены в близости полного и окончательного крушения колчаковщины».
Правда, окружить и полностью уничтожить врага пока не удалось. Но его «почерк» беспорядочного драпа на восток давал право заявить: «Инициатива у нас!»
В умах бойцов и командиров наступил перелом: значит, можно бить «верховного» в хвост и в гриву и успешно гнать его «непобедимую»; значит, можно уводить в плен тысячи беляков с офицерами и генералами. И можно вливать в свои ряды сдающиеся части, насильно мобилизованные Колчаком, и привлекать под красное знамя русских и башкирских крестьян, вырвавшихся из неволи.
