Ольга Власова - Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией
Однако революционные шестидесятые требовали нечто большее, чем мистицизм. Лэйнг был одновременно и мистиком, и пророком. Память о голосе бытия никогда не оставляла его, и о том, что этот голос можно услышать в безумных, он рассказывал другим людям, он рассказывал о бытии, о том, что он увидел за пределами этой жизни, этого разума – он проповедовал им. Эта проповедь оказывалась революционной.
Надо признать, что революционность Лэйнга была во многом именно революционностью проповедника-экзистенциалиста. Так, знакомый Лэйнга Винченцо Каретти говорил, что в Италии его работы занимают место где-то между Кастанедой и Карлом Марксом. Если Купер был революционером-подрывником, Базалья – революционером-реформатором, а Сас – революционером-правозащитником, то Лэйнг – это революционер-пророк. Он боролся за идеалы истины. Для него главным была не борьба против (как для Купера), не борьба ради изменений (как для Базалья) и не борьба ради идеалов демократии (как для Саса), борьба для него – это борьба за истину, ради истины, ради свободы как возможности выбора. Такая чисто сартрианская, экзистенциалистская борьба. На пути того, за что Лэйнг боролся, и возникала социальная фантазия общества, никак не совмещавшаяся с истиной, к которой он так стремился.
Лэйнг во многом был революционером-одиночкой, поскольку отождествление с какой-либо организованной группой всегда претило ему. Однако общество всегда стремилось навесить ему какой-нибудь из ярлыков. Его часто отождествляли с движением битников, но он никогда не испытывал ни влияния, ни чувствительности этой культуры. Он несколько раз пересекался и был знаком с Гинзбергом, с Керуаком же никогда не общался: «Это напоминало звуки поезда, проносящегося в ночи мимо станции. Я был весьма далек от того ощущения, на основании которого развивалось битничество, и его социальный контекст был абсолютно чужд мне»[519].
Точно так же связывали его имя и с левыми. Он был знаком с главным редактором «New Left Review» Перри Андерсоном, знал многих левых активистов, но никогда не отождествлял себя с ними. Дэниэл Берстон отмечает, что отношение Лэйнга к «левым» менялось в течение его жизни: близкое взаимодействие с ними и бурная социальная активность в 1960-х гг. в середине семидесятых отошло на второй план, и он «не упускал возможность подчеркнуть, что многим обязан Кьеркегору, Ницше и Фрейду, дистанцируясь от марксистской политики»[520].
В чем-то стратегия Лэйнга напоминала стратегию Фуко. Его деятельность и борьба с современным ему обществом шла через проблематизацию безумия. Если Фуко использовал эту проблематизацию с целью вскрытия мыслительных практик различных эпох, с целью воссоздания истории систем мысли, Лэйнг прибегал к этой проблематизации для выявления практик социальной фантазии и механизмов функционирования власти. Борьба Лэйнга была более пристрастной, более этически окрашенной. В этой стратегии проблематизации Лэйнг был преимущественно марксистом, Фуко – преимущественно гегельянцем.
Во многом Лэйнг перевернул сознание интеллектуалов: после него сама тема безумия стала восприниматься уже всегда с оговоркой, оговоркой относительно его социального и экзистенциального статуса. Он, если можно так сказать, посеял сомнение, и безумие уже перестало восприниматься так однозначно, как оно воспринималось до шестидесятых. Разумеется, достижения Лэйнга не стоит преувеличивать: он не перевернул парадигмы психиатрии, не перевернул общественного сознания, однако это сомнение и допущение неоднозначности было уже очень многим.
Поп-звезда
Лэйнг попал в струю, уже само это удается немногим. Он выражал эпоху, и эпоха ответила ему немалым, сделав его одним из самых известных людей десятилетия. Збигнев Котович отмечает:
Интеллектуалы редко становятся знаменитыми за такое короткое время, как Рональд Д. Лэйнг. И когда этот интеллектуал-психиатр, это действительно очень редкое явление. Его публичность была настолько широка, что он стал именем, известным каждой семье[521].
На пике своей карьеры в конце 1960-х – начале 1970-х гг. Лэйнг был самым известным психиатром в мире и одновременно одним из самых популярных интеллектуалов. Как пишет М. Томпсон:
В те времена, когда все фигуры власти, вне зависимости от убеждений, попадали под подозрение, так называемая контркультура словно подчинила себе этого обезоруживающего всех шотландца и доверила ему объяснить всем, как и зачем нас мистифицируют. Возможно, из-за войны американцы оказались особенно восприимчивы к посланию Лэйнга, превратив его в социальную икону для целого поколения студентов-психологов, интеллектуалов и художников, тогда как его влияние в Европе было ограничено интеллигенцией[522].
В начале семидесятых, после возвращения с Востока, во время лекционного тура в Америку в Санта-Монике Лэйнг выступал на сцене перед четырьмя с половиной тысячами своих поклонников. За неделю до него там же давал концерт Боб Дилан. Осознавать это было тем более приятно, что Боба Дилана Лэйнг очень любил, его музыка постоянно звучала в Кингсли Холле, да и было в их судьбах что-то общее. Как отмечает Мартин Ховарт-Вилльямс,
его статус в этом отношении напоминает мне статус Боба Дилана: внезапная известность превратила их обоих в миф, на который различные группы, субгруппы и индивиды проецировали свои собственные фантазии, несмотря на то, что происходило на самом деле[523].
Удивительно, но Лэйнг был одним из немногих людей, не включенных в рок-культуру, которого постоянно сравнивали с ее идолами. Говоря о нем, часто вспоминают не только Дилана, но и Сида Баррета, Мика Джаггера, и многих других. В конце 1960-х – начале 1970-х гг. к Лэйнгу приезжали многие знаменитости, чтобы увидеть его, обсудить проблемы современного общества или поговорить о его книгах. Так он познакомился с Крисом Стампом, менеджером рок-группы «The Who». Стамп среди прочего поведал ему, что «The Who» восторженно отзывались о нем, и что битлы тоже как-то его вспоминали. Лэйнг не был рок-звездой, но то, что он был звездой – несомненно. Все-таки его лекционные туры организовывали профессионалы шоу-бизнеса: именно Стамп, если вспомнить, разрабатывал концепцию его лекционного тура в США.
У Лэйнга все было точно так же, как в рок-мире: он расширял сознание с помощью психоделиков, он работал на пределе своих возможностей, у него были фанаты по всему миру, а после выхода его книги обсуждали точно так же, как обсуждают рок-альбомы, в чем-то они таковыми и были. Яркость, призывность, понятность каждому слушателю и фрагменты, которые так и хочется напевать, – его работы были максимально приспособлены для широкой аудитории. В середине 1960-х гг. Лэйнг перестает писать книги, готовить их и работать над книгой как проектом. Теперь его книги – это сборники сыгранных ранее вещей: если хочешь, можешь купить альбом, а можешь сходить на лекционный концерт и увидеть гуру живьем, и если тебе повезет, сегодня он пробренчит новую мелодию.
