Георгий Косарев - Сердце прощает
- А к чему об этом спрашивать? - с раздражением, как почудилось Лаврову, ответил один из бойцов. - От этого самочувствие не улучшится.
- А может быть, и улучшится, - возразил Лавров.
- Все нормально у нас, товарищ командир, - спокойно, низким глуховатым голосом сказал немолодой красноармеец.
- Верю, что нормально... Не спускайте глаз с немцев. Нам осталось здесь пробыть всего два часа.
Бойцы промолчали, и Лавров подошел к первому бойцу.
- Кто тут у нас затосковал так?
- Это я, рядовой Косолапый, - вполголоса доложил боец и, вероятно, по привычке добавил: - Это у меня такая фамилия - Косолапый.
- Ну как же, знаю вас и по фамилии, и в лицо, не первый день вместе воюем...
Взвившаяся неподалеку немецкая ракета осыпала едким светом мгновенно оцепеневших людей, и Игнат Зернов увидел у бойца, назвавшегося Косолаповым, темную ямку на подбородке. Игнат узнал в нем того красноармейца, который вчера рядом с ним рыл окоп и жаловался, что ему тошно.
Когда ракета, прошипев и рассыпавшись на излете, погасла и стало вроде еще темнее, Игнат тронул Косолапого за плечо:
- Ты, друг, вот что, ты скажи лучше командиру прямо: страшновато... Товарищ младший лейтенант такой же человек и поймет, не осудит. Всем, может, страшновато, а что поделаешь...
- Конечно, я понимаю, - тихо произнес Лавров. - Надо перебарывать в себе страх, не падать духом, тогда и смерти меньше будешь бояться.
- А верно, товарищ командир, что мы все должны здесь умереть? неожиданно спросил еще один боец, и Лавров понял, что до его прихода люди обсуждали этот вопрос.
- Товарищ Цыганюк, кажется? - справился Лавров. - Вы?
- Цыганюк, - подтвердил боец.
- Вы, товарищ Цыганюк, будете представлены к правительственной награде за то, что подбили фашистский танк, мне об этом сказал командир полка... - Лавров прервал себя, прислушался и договорил: - Но на войне, конечно, не только награждают, на войне и умирать людям приходится... А вообще-то, Цыганюк, откуда у тебя такие скорбные мысли?
Боец помялся с ноги на ногу и шепотом ответил:
- Неравные силы, товарищ командир, вон их сколько! - махнул он рукой в сторону немцев. - А там, где сила, там и верх. Разве нам удержать их, если попрут?
- Обязаны удержать, Цыганюк, обязаны. Знаешь, что говорил в таких случаях Суворов?
- Нет, не знаю.
- Русские воюют умом, а не числом. Умом - значит, умением. Ясно?
- Да это как не ясно.
- Остается меньше двух часов. У нас и пулеметы и автоматы... да и гранаты имеются, Цыганюк. Гранатами ты хорошо действуешь. Все понял?
- Понял, товарищ командир... А вы не хуже политрука разъясняете.
- Спасибо за похвалу. А теперь по местам, ребята.
Ночь была темной, мглистой. Немцы по-прежнему кидали над своим передним краем осветительные ракеты. В их холодном мертвящем зареве четко обозначались контуры двух подбитых и полусожженных танков, груды развороченной земли, изуродованный, иссеченный стальными осколками березняк. То тут, то там потрескивали короткие автоматные очереди, порой, будто проснувшись, басовито отстукивал тяжелый пулемет, и снова, оставляя за собой дымный хвост, взвивался слепящий шар осветительной ракеты.
В редкие минуты наступавшей вслед за тем полной тишины и сгустившейся мглы до слуха Лаврова долетало отдаленное громыхание артиллерийской канонады. Оно доносилось не то с востока, не то с северо-востока. Вероятно, бои там не прекращались и в ночное время. Лавров тревожился в душе и за свой полк, и за вверенных ему людей, которых надо было привести после выполнения задачи в расположение своего батальона.
Когда погасла очередная немецкая ракета, Лавров подумал, что пора дать о себе знать; полное молчание с нашей стороны противник мог истолковать двояко: или как подготовку к контратаке, по меньшей мере - к разведке боем, или как попытку уйти от соприкосновения с противником, оторваться от его головных сил; в обоих случаях враг мог перейти к активным действиям, а этого как раз и не следовало допускать.
- Товарищ Цыганюк, ну-ка дай по своему сектору заградительный, медленный с интервалами огонь, - приказал Лавров.
- Есть! - ответил с явным облегчением боец, который, по-видимому, не прекращал томиться от сознания того, что у немца здесь огромное превосходство в силах, и от своего бездействия.
Цыганюк, крепко сжав рукоятки, повел станковым пулеметом из стороны в сторону. Резкий гулкий треск, пульсирующие огоньки выстрелов "максима" были восприняты взводом как команда открыть по врагу огонь. Тотчас звонко проговорил на правом фланге ручной пулемет "Дегтярева", пропели короткими прерывистыми очередями автоматы, неспешно застучали по всей линии винтовки. Немцы, будто того и ждали, ответили шквалом плотного ружейно-пулеметного огня. В небо взлетело сразу около дюжины ракет. Длинная дугообразная строчка трассирующих пуль протянулась к тому месту, где стоял "максим" и за ним Цыганюк со вторым номером и командир взвода Лавров.
Как только огонь немцев поутих, Лавров приказал перетащить станковый пулемет на запасную площадку, а ручной пулемет переместить на левый фланг. Просвистела и остро рванула, выбросив столбик земли у самого бруствера, немецкая мина. Еще одна светящаяся трасса пуль пронеслась к основной пулеметной площадке, и еще, дважды просвистев, разорвались неподалеку от нее немецкие мины.
Прижавшись к передней крутости окопа, Лавров глянул на часы. Минут через пятнадцать следовало повторить обстрел немцев, потом еще разок, и, если все будет нормально, можно сниматься.
Время тянулось медленно. Второй раз на огонь взвода немцы реагировали спокойнее; вражеский миномет молчал. Но вот появились первые признаки приближения рассвета - на фоне серого мглистого неба прочертился силуэт одиночной ели в логу, - и Лавров передал по цепи приказание отходить.
Перекинув за плечи раму станкового пулемета, Цыганюк шел напряженной порывистой походкой и тяжело дышал. Его давно не бритое лицо блестело от пота. Он отирал его ладонью, и тогда на лбу и на щеках появлялись грязные следы от его пальцев.
- Слава богу, кажется, выбрались из ада, - сказал он своему соседу, бойцу с ямкой на подбородке, по фамилии Косолапый. - Понимаешь, не чаял уж света белого увидеть...
- А ты что думаешь, теперь рай ждет нас? - с какой-то угрюмой отрешенностью и в то же время с жгучим укором спросил Косолапый.
- Рай не рай, а страха такого не будет. Когда немцы прошлым утром с танками двинулись на нас, и то не было так жутко, как в эту ночь. Тогда нас было сколько?.. Дрались почти на равных.
- Помирать сильно боишься, вот тебя и изводит страх, - внушительно заметил Горбунов, сутуловатый красноармеец с черной родинкой чуть пониже правого глаза.
