Людмила Бояджиева - Москва Булгаковская
Варвара Афанасьевна — третья сестра Михаила — энергичная, привлекательная блондинка, ставшая прообразом «Елены рыжей», вышла замуж весной 1917 года за кадрового офицера, капитана Леонида Сергеевича Карума. С осени 17 года супруги жили в Петрограде, затем переехали в Москву. В мае 1918 года вернулись в Киев. Леонид Сергеевич Карум, менявший свои убеждения вместе со сменой власти, стал в романе Тальбергом. Он имел все основания получить в описании Булгакова черты неприятного человека и махрового подлеца.
Летом того же года вышла замуж и Надя — третья в семье, самая близкая Михаилу сестра. Ее муж — Андрей Михайлович Земский, выпускник филологического факультета Московского университета, был мобилизован в Киевское военное училище. Окончив его, уехал по назначению в тяжелый артиллерийский гарнизон, расположенный в Царском Селе. Там и застал супругов Земских октябрьский переворот. В Киеве во время событий, происходящих в романе «Белая гвардия», Нади и Андрея не было.
Кроме Вари и ее мужа на Андреевском спуске жили трое младших детей — окончивший весной 1917 года гимназию Николай, семнадцатилетний Ваня и пятнадцатилетняя Леля, еще учившаяся в гимназии. В гостеприимном доме остановился некий дальний родственник — Илларион.
Комнат, правда, небольших, в квартире имелось семь, не считая кухни, ванной и большой застекленной веранды, выходящей во двор. План квартиры Булгаковых точно соответствует описанному в романе дому Турбиных. В романе «Белая гвардия» так много подлинных деталей и почти полной идентичности отдельных персонажей с их прообразами, что следование реальности можно было бы принять за общий принцип. Но не всегда реальный прототип соответствует литературному образу.
Николка — обаятельный, непосредственный, искренний — и в самом деле прекрасно играл на гитаре, с обожанием смотрел на старшего брата. Закончив гимназию, поступил в Киевское военное училище, а после его расформирования — на медицинский факультет Киевского университета. Николку трудно представить иным — для истории он остался пылким юношей, отчаянно защищавшим смертельно раненного Най-Турса в «Белой гвардии».
Литературный Карась и в реальности был Карасем — кадровым офицером, выписанным с фотографической точностью. Мышлаевского «сыграл» Коля Сынгаевский — давний друг семьи, породистый красавец, мечтавший стать балетным танцором, но с приходом петлюровцев ушедший в юнкеры.
У Шервинского был реальный прототип — довольно близкий дому Булгаковых бывший гвардейский офицер с мощным баритоном. При гетмане он служил адъютантом особы высокого сана, был невысок, широк в плечах, живописно красив и носил великолепную форму с аксельбантами. У Булгаковых бывал часто, пел под Варин аккомпанемент, но флиртовал с влюбленной в него пятнадцатилетней Лелей. Варваре Михайловне пришлось, как матери, вмешаться в этот «роман», и визиты баритона прекратились.
Так что за Варварой Афанасьевной (Еленой рыжей) — любящей женой всем не симпатичного Л.С. Карума, вряд ли кто-то в те времена ухаживал.
Иллариону — Лариосику — Булгаков сохранил имя и портретное сходство, с наслаждением описывая обаятельную нелепость провинциального увальня.
Был и реальный Александр Александрович Глаголев — священник церкви Николая Чудотворца (в романе — Николы Доброго), венчавший Митю и Тасю. Он появляется в «Белой гвардии» в своем сане и, видимо, со свойственными ему характерными чертами.
Гимназисты Иван, Леля и живущая в это время в Царском Селе Надежда — просто остались за рамками и без того густо населенного дома Турбиных.
А вот с главными персонажами жизни Булгакова дело обстоит сложнее.
Начинается роман с похорон матери Турбиных — «светлой королевы», безвременно ушедшей из жизни и завещавшей детям: «дружно живите». Варвара Михайловна Булгакова, однако, пребывала в добром здравии и проживала все это время рядом — на Андреевском спуске, № 38, в доме Ивана Павловича Воскресенского, за которого вышла замуж летом 1917 года. (Почти в это же время простились с умершей матерью Турбиных.) Варвара Михайловна взяла фамилию второго мужа, но продолжала заботиться об оставшихся в Киеве детях.
Нет в романе и Таси, пережившей все события страшного года рядом с Михаилом. На первый взгляд — странно. Однако вполне понятно, что Тася, как свидетель и участник не вошедшей в роман негативной стороны жизни героя, не могла вписаться в сюжет. «Бесстрашие и достоинство» — девиз Алексея Турбина и собственное подлинное жизненное кредо Михаила Афанасьевича сильно дискредитировала история с морфинизмом.
«Нет ничего хуже, чем малодушие и неуверенность в себе…», «Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков… Нет, это самый страшный порок», — упорно внушает нам и себе писатель на страницах своих произведений. Он испытал это сам и вправе выступать в роли наставника. Но свидетель его испытаний и бедствий в лице все претерпевшей мученицы-жены писателю не нужен. Его беда и позор остаются «за кадром», вместе с разделившей их Тасей.
Тася — жертва слабости, жесткости мужа — персонаж совсем иной истории, в которой один из супругов добровольно принимает жертву другого, пользуется его жизнью, его преданностью. Такого романа Булгаков не написал.
2Снова Тася бегала по аптекам, с ужасом понимая, что болезнь мужа не ушла от возвращения в родной город. Там была глушь, нервные перегрузки, непомерная усталость. Здесь — ненависть к власти красных, все больше проявлявшая себя.
Но произошло чудо, о котором горячо молилась Варвара Михайловна: Иван Павлович Вознесенский начал консультировать Михаила, сам он наконец-то наглел силы скрутить себя в бараний рог — доза наркотика стала постепенно снижаться. Он все увереннее чувствовал себя, ощущая, как ослабевает зависимость.
«Главное — занять его интересным делом!» — решила Тася и спешно продала столовый серебряный сервиз, подаренный отцом к свадьбе. Михаил мечтал открыть собственный кабинет — в уездных больницах он собрал большой материал по распространению охватившей глубинки России эпидемии сифилиса. Денег хватило на обустройство кабинета и маленькой приемной. Над дверями кабинета появилась табличка: «Доктор М.А. Булгаков. Лечение венерических болезней».
Тася надеялась, что болезнь отступит, и день за днем в издерганном, замученном человеке будет возрождаться прежний умница, весельчак, балагур.
В 1918 году Михаил полностью отказался от впрыскиваний. С морфином было покончено. Но прежним он не стал. Наркотик истощил его нервную систему. В характере произошли тревожные изменения, проявилось то, что ранее скрывалось под здоровым оптимизмом и бурлящей веселостью: скрытность, мнительность, жесткость.
