Людмила Бояджиева - Москва Булгаковская
— Умница, умница… верная жена моя. Друг мой, друг. Справлюсь, когда в самом деле почувствую опасность.
Он закрыл глаза, через некоторое время тихо сказал: — Слыхала, говорят, Николая Второго свергли…
3Революцию 1917 года в Никольском проморгали. Вроде были какие-то слухи о бунте в городах, но мужики ничего не поняли. В сущности, все оставалось по-прежнему. Лишь раз, съездив в Москву на консультацию к дядьке-врачу, Михаил видел поразившие его картины бунта: зверств, разрухи, нищеты. Но где она — Москва? Где бунг? Здесь своя жизнь, вековая, беспросветная тьма.
— Миш, — с надеждой посмотрела на него Тася, — у меня уже три месяца, поди. Что будем делать-то?
— Как — что? — Он пожал плечами. — Разве сама не понимаешь? Какой ребенок может получиться у морфиниста?
Тяжело больным он тогда еще не был, но издевка, прозвучавшая в его вопросе, отрезвила Тасю. Надежды нет и не будет. Просто надо понять, что есть жизнь ушедшая — в ней бодрая, здоровая молодость, благополучие, любовь, мечты и планы… И есть то, что есть — глушь, полная неопределенность и больной муж. А от любви не осталось и капелюшечки.
Спокойно и отстраненно, как надоевшей больной, Михаил объявил Тасе, что рано утром сделает операцию сам.
В тот момент никто из них двоих не знал, что решалась судьба обоих: у Булгакова никогда не будет детей. Останется бездетной Тася и вторая жена писателя. У Елены Николаевны Булгаковой — третьей жены, будут расти сыновья от первого брака с Шиловским. Но родить от второго мужа она не могла — тяжело болевший Булгаков уже был не способен иметь детей.
Чернота сгущалась. Доза морфия увеличилась. Вид Михаила был ужасен: бледен восковой бледностью, худ до истощения. На предплечьях и бедрах непрекращающиеся нарывы. Они появились на месте тех уколов, которые он делал сам: в неудержимой поспешности не следил за стерильностью раствора, не кипятил шприц.
Позже, в рассказе «Морфий» Булгаков подробно проанализирует этап за этапом весь кошмар овладевшей им болезни. Сделает это якобы от лица другого, покончившего самоубийством, земского врача — доктора Бомгарда. Бомгард одинок, его единственный друг — медсестра Анна пытается предотвратить катастрофу, но не может устоять перед мучениями любимого ею человека. Легко догадаться, что речь идет о Тасе. Но в историю вымышленного одинокого Бомгарда не вошли жестокие эпизоды семейной трагедии — история гибели любви и надежд.
…И не было выхода из этого тупика. В больнице стали догадываться о болезни доктора. Перевод Булгакова в больницу уездного города Вязьмы оказался очень кстати.
Казалось бы, произошел спасительный для него перелом: вполне приличная больница, врачи-специалисты, электричество, чистота. Только душевного подъема от прибытия в Вязьму хватило ненадолго. Михаил изо всех сил старался сократить дозы морфия, но неизбежно срывался, выплескивая на Тасю вспыхивающее от нехватки наркотика бешенство.
Они жили при больнице, расположившись в двух комнатах — столовой и спальне.
Едва проснувшись, Тася слышала голос мужа, с трудом сдерживающего истерику:
— Морфий кончился. Иди, ищи аптеку.
— Так ведь уже нигде не дают. Меня запомнили, — пыталась сопротивляться Тася.
— Печать есть — отказать не могут.
И Тася бродила по окраинам городка в поисках маленьких аптек, в которых она еще не примелькалась с постоянным заказом большой дозы морфия. Зачастую Михаил, измученный нетерпением, плелся за ней в тусклой ноябрьской мути. Он ждал ее на улице у дверей и жадно накидывался на добычу. Страшный, жалкий, дрожащий, как уличный попрошайка — лицо исхудавшее до крайности, волосы слежались липкими прядями, в ввалившихся глазах искра безумия.
— Скорее, скорее поворачивайся! — торопил он ее, обнажая бедро. Колоть Тасе приходилось где попало — в подворотне, в грязном углу за сараями. Который раз она принимала решение: уехать, бросить все, но, ощутив руку Михаила, цепляющуюся за рукав ее пальто, решение отменяла. Вела нетвердо ступающего мужа домой, а он бормотал что-то невнятное про Фауста, рыжую Елену, про стальное горло и звездную сыпь. Не любовь уже, жалость заставляла ее остаться. Понимала — пропадет вскорости никому не нужный морфинист.
Вечерами, когда наркотик разливался по жилам, Булгаков много писал. О чем? Тася уже не спрашивала.
Он был так похож на загнанного, попавшего в ловушку зверя, что у Таси от жалости сжалось сердце.
— Так больше нельзя, пойми же, Мишенька!.. Посмотри на свои руки, посмотри!
Позже, в рассказе «Морфий», якобы о медсестре Анне, Булгаков напишет: «Она была желта, бледна, глаза потухли. Доконал я ее. Доконал. Да, на моей совести большой грех».
А жене, грызя ногти, сверкая исподлобья опасливым взглядом, Булгаков скажет:
— За тебя меня Бог покарает! Эх, Таська!
Отставку по болезни все же Булгакову дали. В феврале супруги уехали в Киев.
На Андреевском спуске
Окна дома № 13 на Андреевском спуске светились знакомым мандариновым светом, и выпархивало в снежную канитель веселое бренчание пианино.
— Не может быть… — Прислонясь к металлической колонне, поддерживающей балкон, Михаил поднял лицо, впитывая этот незабвенный свет, эти звуки, означавшие жизнь.
С декабря 1918 года по август 1919 года Михаил и Тася будут жить здесь, в семье Булгаковых, переживая обрушившуюся на город череду переворотов. За город дрались немцы, поляки, «желто-блакитная» армия петлюровских националистов, большевики и созданная, наконец, армия Деникина. Снова и снова перехватывали власть над городом враждующие стороны, и всякий раз за вторжением следовали жертвы, чистки, погромы, страшная неизвестность и полное непонимание происходящего.
«Велик был год и страшен по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй» — так начинается знаменитый роман «Белая гвардия», охвативший события этого времени. Действие происходит здесь, в Киеве, в доме на Андреевском спуске (переименованном в романе на Алексеевский). Роман — не документальная хроника — гуще, ярче прописаны происходящие в городе события, близок, но далеко не идентичен реальному состав действующих лиц. Двадцативосьмилетний Алексей Турбин — «доктор, переживший испытания и тяготы, бритый светловолосый и мрачный с 25 октября 1917 года» — конечно же Михаил Булгаков. А в его друзьях и домашних легко узнаются почти не измененные портреты близких людей.
Варвара Афанасьевна — третья сестра Михаила — энергичная, привлекательная блондинка, ставшая прообразом «Елены рыжей», вышла замуж весной 1917 года за кадрового офицера, капитана Леонида Сергеевича Карума. С осени 17 года супруги жили в Петрограде, затем переехали в Москву. В мае 1918 года вернулись в Киев. Леонид Сергеевич Карум, менявший свои убеждения вместе со сменой власти, стал в романе Тальбергом. Он имел все основания получить в описании Булгакова черты неприятного человека и махрового подлеца.
