Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью
Вырубился я не сразу, помню, как поднимался по ступенькам, помню, как все-таки оказался на почте, зачем она была мне нужна - это так и осталось тайной. Однако, выйдя на улицу, я смутно понял, что передо мной стоит практически неразрешимая задача: попасть домой и не угодить в милицию. Потому что чувствовал, что нормально идти не могу, и в то же время упорно искал свои перчатки, причем меня для этого постоянно выносило на проезжую часть Заневской площади, на которую выходила почта (перчатки спокойно лежали у меня в кармане). Сколько времени я затратил на дорогу от почты до дома, я, конечно, не помню, но первые слова, которые я произнес, были: “Ты знаешь, Нонночка, я таким пьяным еще никогда не был”.
На самом деле я уверен, что не был пьяным, во всяком случае, в обычном смысле этого слова. Я, видимо, отравился какой-то самопальной водкой, в России и поныне ведется борьба с этим страшным злом, а в сочетании с крабовыми палочками, тоже, скорее всего, не первой свежести, эффект оказался в полном смысле “с ног сшибающим”. Слава Богу, не умер, а только один день поболел и запомнил это событие на всю жизнь.
Павел, как потом выяснилось, пострадал похожим образом. Ну и чем же закончилась моя, так блистательно начавшаяся карьера предпринимателя? Несколько дней я упорно ходил по аппетитным заведениям Некрасовского, Смольного и Красногвардейского районов Петербурга. Районы родные, хорошо знакомые, да и встречали меня нормально, сразу не выгоняли, как очередного “сына лейтенанта Шмидта”. Но ответ на мое предложение был однозначным, вернее, двузначным: или у них только что закончилась проверка, или сейчас они не могут этим заниматься, а когда смогут - пока не известно. Возможно, я чем-то не внушал доверие деловым людям, а, возможно, эти дела проводились лишь под очередную противопожарную кампанию. Будем считать, что мне не повезло. С Павлом мы расстались друзьями, но больше не выпивали.
В 1990 году вышел первый номер журнала “Вестник новой литературы”. Препятствий этому было очень много, но и реакция на это событие, особенно у людей пишущих, была значительной. Впервые с начала тридцатых годов независимая от государства и от партии общественная организация, Ассоциация Новой Литературы, получила юридический статус и начала выпускать литературный журнал. Председателем Совета Ассоциации и редактором-составителем журнала стал Михаил Берг. На обложке первого номера журнала несколько известных русских писателей высказали свое мнение о новом издании15. Через пару лет журнал “Вестник новой литературы” был награжден Малой Букеровской премией.
В этом же 1990 году выходит в Риге роман “Вечный жид” — первая в СССР официальная публикация Миши, а за последнее десятилетие века он выпускает семь романов. Да, Миша стал известным писателем в Ленинграде и Москве и кое-где за границей, он выступает на международных конференциях и симпозиумах, избирается членом исполкома Российского Пен Клуба. Но все помнят, что уже к середине девяностых резко упал ажиотажный спрос на еще недавно запрещенные в Советском Союзе и ранее печатавшиеся только в самиздате и на западе книги. “Вестник новой литературы” постигла та же участь - после выхода шестого номера он закрывается. И перед Мишей опять возникает проблема устойчивого материального обеспечения своей семьи.
Он стал значительно больше заниматься журналистикой, работает на радиостанции “Свобода”, пишет и публикует много литературоведческих и критических статей. Но самое удивительное случилось для меня почти неожиданно: его, не имеющего официального гуманитарного образования, принимают. в докторантуру Хельсинкского университета.
Добрые люди и счастливые животные
Это не исследование о взаимоотношениях людей и домашних животных — это просто воспоминание о спутниках жизни нашей семьи. Написав этот заголовок, я понял, что его утвердительная форма, по крайней мере, не всегда соответствовала действительности. Даже в масштабах нашей семьи. Поставить вопросительный знак или два отрицания?
Иметь в доме животное — обычная ситуация. Люди привязываются к постоянным бесхитростным и заинтересованным свидетелям их жизни, любят и заботятся о них почти как о своих детях. Но это почти имеет очень широкий диапазон.
Все довоенное время в нашей семье в Ростове-на-Дону жила одна кошка. Обычная русская кошка, не красавица. Она была черно-белая, скорее белая, с несимметричными черными пятнами. Мне кажется, что ее звали Муркой, а может быть, у нее вообще не было имени. Родители рассказывали, что она появилась у нас одновременно с рождением моей старшей сестры Инны. И благополучно прожила почти до самого начала войны. Ею никто не занимался, и до многих, я бы сказал, непростых решений, она доходила собственным умом. Она уверенно пользовалась унитазом и по прямому назначению, и в качестве поилки, самостоятельно открывала форточку в кухонном окне (однажды моя мама, рассказывая о ней, по инерции добавила “и закрывала”), была абсолютно чистоплотна.
Кошка пользовалась большим успехом у мужской половины кошачьей компании нашего района. Окно на кухне, выходившее на открытую лестничную площадку во дворе нашего дома, было мутным — страстные любовники не выносили ее вида даже за стеклом. Поэтому Таня, наша домработница, бывшая украинская крестьянка, добрая женщина, держала наготове кружку воды, чтобы остудить пыл влюбленных. Но это не мешало тому, что котята у нас появлялись регулярно, несколько раз в году.
Места, которые кошка выбирала для родов — если ей заблаговременно не готовили мягкую подстилку — порой оказывались непредсказуемыми. Было несколько случаев, когда ночью или под утро я обнаруживал в своей кровати, слегка намокшей, обычно многочисленную компанию. Мамаша с азартом вылизывала своих детей, а что может быть симпатичнее счастливого кошачьего семейства? И, несмотря на то, что судьба большинства из них была предрешена, многие кошки, жившие у наших соседей по двору и по улице, носили нашу “фамилию”. Именно с тех пор я с особым интересом всю жизнь относился к черно-белым кошкам, хотя до появления первой кошки, уже в моей семье, прошло более сорока лет.
Мурка была по-настоящему домашней кошкой, кормили ее тем, что ели сами. Но годы шли, а для кошек они идут в семь раз быстрее, чем для человека, и наша Мурка состарилась. Она никогда не болела, за ней не нужно было ухаживать, но старость есть старость. Она стала меньше гулять, больше спать.
Чистая и спокойная. Но однажды кошка исчезла. Когда я это заметил, я стал ее искать во дворе, на улице, но тщетно. Потом я узнал, что наша добрая Таня, очевидно, по указанию хозяйки, посадила кошку в кошелку, забралась в какой-то отдаленный от нас район города и там ее оставила. Мурке было тогда восемнадцать лет.
