Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью
Это же надо: в девятнадцать лет с меня полезли волосы. Все мои попытки приостановить этот процесс, кроме шуток со стороны моих товарищей по общежитию, ни к чему не привели. При этом с волосами в это время произошла одна интересная метаморфоза — они начали кучерявиться. Да так сильно, что я помню случай, это было в Ленинграде, когда за мной по улице бежали мальчишки и кричали: “Пушкин, Пушкин”. Возможно, что дополнительной причиной такого “обидного” сходства были небольшие бакенбарды, которые я в то время завел. Поверьте, такое “узнавание” на улице никак не тешило мое самолюбие. Примерно к сорока годам остатки моих волос стали приобретать дополнительное положительное качество — они начали седеть. Мне кажется, что я достаточно объективно нарисовал свой портрет.
Однако справедливости ради надо отметить, что были, видимо, и некоторые черты, которые привлекали ко мне внимание. Иногда совершенно непонятное. Вспомню только один случай. Однажды, это было в семидесятые годы, я вошел в зал ожидания Московского вокзала со стороны перрона и почувствовал чей-то взгляд. Я присмотрелся и во встречном потоке людей увидел знаменитого актера Кирилла Юрьевича Лаврова очень внимательно глядевшего мне в глаза. Я сделал еще шагов десять и обернулся — Лавров стоял и смотрел на меня. Но реакция у меня не сработала и я, не задерживаясь, пошел дальше. Потом я себя за это ругал, а что если Кирилл Юрьевич искал исполнителя для какой-то характерной роли и ему что-то во мне показалось? Но, скорее всего, это показалось мне. Должен сказать, что я не очень страдал и от невнимания со стороны девушек и женщин. Даже в пик отрочества, когда мои “качества” были особенно заметны. Своей будущей жене на фотографии, до знакомства, я совсем не понравился. В дальнейшем, уже после женитьбы, я в этом плане вел довольно спокойный образ жизни, но, как любой нормальный мужчина, не мог не поглядывать на симпатичных женщин. И, как правило, в ответ встречал внимательные взгляды. Однако более удивительным было то, что с возрастом, когда в полной мере стали проявляться те признаки, о которых говорил выше, я заметил, что частота и интенсивность женского внимания ко мне не очень-то угасает. Тем не менее, это не вызвало существенных изменений в самооценке. Несмотря на то, что иногда знаки женского внимания переходили в форму признания, а то и просто откровенного предложения. Я никогда не был святым, но и ловеласом тоже не был.
Вернувшись с празднования институтского юбилея, я внимательно прочел подаренную мне книгу и с горечью убедился в правильности моего предчувствия — мое имя не упоминается нигде, ни в исполнителях отдельных заказов, ни в разработчиках основных направлений деятельности института. Этот факт меня достаточно огорчил, огорчил настолько, что я почувствовал необходимость на него как-то прореагировать. Но что я мог сделать - только написать письмо. Кому? Турецкому султану. Конечно же, не бывшему непосредственному начальнику, Гусеву, так как оно его только порадует - цель достигнута, ”удовольствие” мне доставлено. И я решил написать письмо первому заместителю генерального директора института, директору по науке Юрию Федоровичу Подоплекину. Я, понятно, ни на что не рассчитывал, но мне, почему-то, стало комфортней. Возможно, стоило бы написать в несколько адресов, но я это не сделал. Хотя кое-кому, помню Козловского, Ингстера и Чередниченко, я по телефону письмо прочел. Запомнил, что реакция у всех была весьма сдержанная. Даже находясь на пенсии, люди, на всякий случай, не хотели портить отношения пусть с бывшим, но начальством. Выдержки из этого письма я привожу в Приложении к этой главке. Ответ от Подоплекина я не сразу, но получил. Приводить его здесь не имеет смысла, так как он является типичным образцом ответа советского бюрократа - ответа не по существу.
Отсутствие постоянных обязанностей особенно ощущалось в осенне-зимний период, когда мы жили на городской квартире. Это ощущение усугублялось жесткой ограниченностью наших материальных средств - и об этом я уже писал. О неудачной попытке поступить на работу в ЛИАП на кафедру Саши Синякова я тоже рассказывал. Больше каких-либо попыток устроиться на работу не предпринимал. Но. Однажды мы с Нонной гуляли по нашей улице, зашли, как обычно, в магазин, что напротив нашего дома. Затем Нонна направилась домой, а я решил пойти на почту, пять минут ходу. Это было днем, в два или три часа пополудни. Вернулся я домой часов через пять или шесть, уже стояла хорошая осенняя ночь. Добраться до дома было непросто: ни ноги, ни голова у меня не работали.
По дороге на почту со мной заговорил шагавший рядом человек, приятной внешности, как выяснилось позже, капитан второго ранга в отставке. Он неожиданно предложил выпить пива в киоске, мимо которого мы проходили. Я на минутку задумался, мысленно подсчитывая мою наличность, и согласился. Мы выпили по бутылке пива, я полез за деньгами, но мой новый знакомый, назовем его Павлом, улыбаясь, достает толстую пачку денег и говорит: “Не волнуйтесь, я угощаю, эти деньги я заработал за один день, сегодня”. Не отходя от киоска, мы взяли по второй бутылке, и он, помимо прочего, рассказал, что имеет патент на проверку состояния электротехнических сетей и оборудования предприятий общественного питания. Я сейчас не помню территориального ограничения его патента, но оно было. Он сказал, что работа эта очень выгодная, он абсолютно не нуждается в деньгах и может заработать столько, сколько захочет. Нетрудно понять, учитывая то, что было сказано выше, что я со скрытым нетерпением ждал от него предложения. И оно поступило. “Я вас остановил не случайно, ваша внешность внушает доверие. Я хочу вас пригласить сотрудничать со мной, вернее, с моим небольшим коллективом, и выполнять очень простую работу: обходить соответствующие предприятия, выяснять дату последней проверки их сети и если прошел год или больше, то договариваться о проведении работ моей бригадой”.
Условия мне показались фантастическими — 5 или 10%, сейчас не помню, от суммы договора. Я не заставил долго меня упрашивать, мы пожали друг другу руки, и тогда Павел предложил отметить это историческое событие более фундаментально, в закусочной, которая размещалась тут же, все еще не доходя до почты, в подвальчике. Ну, понятно, водка, что-то было и в качестве закуски. Мне запомнились лишь крабовые палочки, да так запомнились, что и поныне я не только не могу их есть, но даже смотреть на них не хочется. Я не помню, сколько выпил, думаю, что не меньше 250 грамм, бутылку на двоих, но если и больше, то не намного.
Вырубился я не сразу, помню, как поднимался по ступенькам, помню, как все-таки оказался на почте, зачем она была мне нужна - это так и осталось тайной. Однако, выйдя на улицу, я смутно понял, что передо мной стоит практически неразрешимая задача: попасть домой и не угодить в милицию. Потому что чувствовал, что нормально идти не могу, и в то же время упорно искал свои перчатки, причем меня для этого постоянно выносило на проезжую часть Заневской площади, на которую выходила почта (перчатки спокойно лежали у меня в кармане). Сколько времени я затратил на дорогу от почты до дома, я, конечно, не помню, но первые слова, которые я произнес, были: “Ты знаешь, Нонночка, я таким пьяным еще никогда не был”.
