Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 2
Георгий усмехнулся. Его обезображенное отеками лицо стало злым.
— Ты прав: Багиров — душевнобольной сатрап. Но ты, как беспартийный врач, делаешь ударение на слове «душевнобольной», а я, как коммунист, на слове «сатрап». Тебе приятно, что ты додумался до разгадки, мне больно, что я был членом партии, которой руководит преступник Багиров, — это тот окультуренный Удалой, о котором ты говорил, Удалой, получивший возможность убивать не одного человека ударом ножа, а тысячи людей росчерком пера. Багиров — это предпоследняя ступень перед троном: за Багировым — Берия, за Берией — Джугашвили.
Абашидзе повернулся ко мне, смерил горящим взглядом с ног до головы и ударил кулаком по раздаточному столику так, что на все голоса загремели и зазвенели большие и малые бутылки и флакончики.
— Так как же вы, черт побери, не видите, что все это одна банда?! Сумасшедшие уголовники, патологические садисты и душегубцы, людоеды, оседлавшие нашу партию?! Удалые, управляющие страной?! Какие еще доказательства нужны, что не вы прав, а я?
8Я молча налил рюмочку валерьяны и подал Георгию. Он дышал сначала тяжело и часто, потом успокоился. Прижатая к сердцу рука опять легла на палочку.
— Наши восточные владыки, — продолжал он, — всегда думали, что сами они — все, а их поданные — ничто, материал, стадо. Сосо Джугашвили вырос в обстановке восточных влияний и впитал их в свою больную кровь. При шахе из него получился бы грузинский феодал или кровавый сатрап, при царе — отвратительный грузинский околоточный надзиратель или урядник, при советской власти — генсек и уголовный преступник мирового значения. Власть ему дала партия, куда он пролез за спиной Ильича. Волею случая из Сосо, деятельного и горячего человека, получился борец, — энергичный, подозрительный, жестокий. В мои юные годы таким был на Кавказе благородный бандит Зелимхан. Только он не сумел пристроиться к политической партии. Сосо выбрал большевиков не из-за тонкостей их идеологии — а потому, что они давали возможность воевать с кем-то, а меньшевики были идеологами наших мирных лавочников. Сосо бежал из дома, оторвался от среды, потом пошли тюрьмы и ссылки, и вот он в революционном Петрограде. Для начала он ловко использовал свою национальность и стал наркомом, а потом трения между Лениным и Троцким помогли ему захватить должность генерального секретаря. Сосо поставил себя в положение нужного Ильичу человека, он ловко разыграл роль цепного пса, оберегающего Ильичу его партийный дом.
Опершись спиной о стену, Абашидзе закрыл глаза и принялся равномерно и глубоко дышать.
— Так кто же из них был кому нужен?
— Да вы садитесь, Георгий! Вольф, дайте табуретку!
— Спасибо, я пойду. А, впрочем, сяду на минутку. Нужны они были друг другу оба, и оба берегли один другого. По восточному обычаю шах набирает своих градоуправителей из личных друзей, его власть — всегда персональная власть крепко спаянной шайки. Ни религия, ни государственные интересы тут ни при чем. Такую власть за спиной у Ильича построил себе и Сосо, просто копируя в детстве слышанные рассказы; он подобрал во всех обкомах своих приспешников, и когда после смерти Ленина пустозвон Троцкий законно бросился к власти — его без труда оттеснили ставленники генсека, исторический преемник был выброшен в мусорный ящик, и у кормила твердо стал наш кавказский проходимец и психопат. Заметьте — у кормила, но не у кормушки. Потому что по своему характеру Джугашвили был властолюбцем, а не сластолюбцем, психопатом, а не хамом. А, ставши у кормила, он мог вести государственный корабль только туда, куда корабль влекло мощное течение народной реки — к социализму и коммунизму. В меру своей большой воли и малых знаний Сосо и принялся за дело. Но прежде всего он зорко оберегал собственное положение. Грубое насилие — самый быстрый путь к цели. Сосо опробовал его на процессе Промпартии и удачно убрал с дороги старую российскую интеллигенцию. Раз первое кровавое преступление сошло — он двинулся дальше и убрал всех, кто мог ему сопротивляться в деревне: коллективизация без материальных основ — это грубейшее нарушение учения Ленина о добровольном кооперировании — величайшее полицейское мероприятие для облегчения управления огромной страной. Опять сошло — и неутомимый Сосо принялся за истребление нарастающей оппозиции внугри партии. Он ведь не пошел сразу с топором, а принял все меры для разложения партии изнутри и незаметной замены всенародной ленинской партии своей собственной сталинской партией: чистки были отменены, дискуссии тоже, личную ответственность партийцев перед законом потихоньку заменили негласным келейным разбором и замазыванием, материальное равенство членов партии с беспартийными было заменено положением, когда партбилет ограждал от ответственности и вел к наиболее сытым местам в служебном аппарате. Партия стала самокормящейся, самоуправляющейся и самосудящейся организацией вне общегосударственной системы, она была привязана только к вождю. А в самой партии стараниями генсека и вождя появились материальные различия в соответствии с занимаемой партийной должностью, быстро выросли тоненькие заводские секретаришки, величественные брюхатые обкомовцы и полубоги из ЦК. Честных коммунистов попытались поймать в петлю государственных дач, закрытых распределителей и безотчетных сумм. Один за другим уничтожались все ленинские моральные принципы поведения в жизни, пока не была построена грандиозная бюрократическая машина, где каждый секретарь вниз смотрит как местный вождь, а вверх — как послушный холоп. Но, когда все было готово — Демиург-Саваоф с ужасом увидел, что тщательно им подобранные люди все же вольнодумничают, хотят старого, тоскуют по вольному воздуху: ленинскую партию изнутри разложить оказалось невозможно. И только тогда, заметьте, только тогда, Дмитрий Александрович, захватчик взялся за топор! Ленин ясно видел малочисленную оппозицию потому, что во время дискуссий все могли говорить свободно. Сталин мечется по стране с топором и бьет наотмашь во все стороны из-за того, что все кругом молчат и действительную оппозицию он чувствует, но точно выявить не может. Рубит головы, какие попадут под удар. Величайший исторический преступник поймал в собственные сети самого себя! Больше того: он…
— Дмитрий Александрович, — прервала Анечка, — смотрите!
— Абашидзе, побледнев, держался обеими руками за грудь.
— Воздуха нет! Задыхаюсь!
Я быстро сделал ему укол.
— Ложитесь!
— Нет, ложиться рано. Уж раз начал, так договорю до конца. Я ненавижу Джугашвили как грузин грузина, я имею на это право. Ненавижу за кровь и несмываемый позор нашему грузинскому самоуважению. Но это все пустяки по сравнению с вредом, который проходимец-психопат нанес мировому делу коммунизма: наша партия в силу исторических причин — опора рабочего движения, и вот Джугашвили, заменив подкупом и топором ленинскую партию сталинской, подрубил ее живые корни, изолировал от народа, превратил в аппарат при особе вождя. С ростом материальной мощи государства будет расти и внешняя мощь партии, — война это доказала, — но внутренняя ее сила будет неуклонно падать: готовый на смерть идейный борец и жаждущий власти и денег директор и партсекретарь — это движущие силы разного калибра. Как коммунист, я ненавижу Сталина больше, чем Гитлера. Сталин нанес нашему делу совершенно непоправимый вред!
