Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич
Императорский поезд подошел к названному пункту около 8 часов вечера. Часом раньше прибыл на ту же станцию свитский поезд.
Оба поезда носили литерные названия: «А» и «Б». Во время царских переездов они шли друг за другом на некотором расстоянии. В пути порядок их обычно менялся, и вперед для достижения большей безопасности шел по указаниям дворцового коменданта то собственный его величества поезд (лит. «А»), то свитский (лит. «Б»).
Ко времени подхода царского поезда вокзал был оцеплен, и в его помещения никого не пускали. На платформе было поэтому безлюдно. Почетный караул выставлен не был, так как в Пскове строевых частей не имелось; приезд же государя явился вполне неожиданным, почему вызов соответствующей части с фронта был невыполним.
Генерал Рузский и я при приближении царского поезда вышли из своего вагона на дебаркадер.
Впечатление, охватившее меня, было таково, точно в подходившем поезде везли тяжело заболевшего в пути императора…
В вечерней темноте едва можно было заметить очертание вагонов роскошного царского поезда, медленно и бесшумно подкатившего к платформе с изредка пыхтевшим впереди паровозом. Окна вагонов были завешены непроницаемыми шторами, сквозь щели коих пробивались только узкие полоски света, бросавшие на дебаркадер длинные, расширявшиеся вдаль отблески.
Кругом тишина и какое-то зловещее отсутствие жизни, особенно рельефно подчеркивавшееся темными фигурами нескольких служащих, бесшумно вышедших встретить поезд и почтительно замерших на месте. В пустоте и тишине гулко отдавались только наши шаги по мере приближения к месту остановки поезда. Вдруг кто-то торопливо выскочил из едва остановившегося поезда, за ним показались еще два-три силуэта. Это были дежурный флигель-адъютант и очередные лейб-казаки. Из числа последних двое отделились и по обыкновению стали по бокам дверей, ведших в вагон государя; оттуда же открыли освещенную дверь и спустили на платформу подвижную, обитую ковриком лестницу для удобного входа в вагон.
Дежурный флигель-адъютант, соскочивший на дебаркадер, вопросительно обратился к подошедшему коменданту и затем быстро направился в нашу сторону.
— Ваше высокопревосходительство, — сказал он генералу Рузскому, беря руку под козырек, — не откажите предварительно пройти к министру Двора.
Мы направились в вагон, соседний с государевым. Из поезда тянуло теплом, и впечатление привезенного больного, охватившее меня, усилилось еще более. Встревоженные лица, сдержанные рукопожатия, разговоры вполголоса…
— Государь вас ждет в салоне, — сказал, обращаясь к нам, всегда изысканно любезный министр Двора граф Фредерикс. — Я пройду предупредить его величество о вашем прибытии…
Через несколько секунд нас пригласили пройти через коридор помещения, занимавшегося лично государем, в хорошо знакомый мне зеленоватый салон, составлявший вместе со столовой центральный вагон всего царского поезда.
Там уже находился государь. С большим волнением проходил я через небольшую прихожую, примыкавшую к салону. Впереди шел Рузский, волнение которого, как всегда, выражалось только в еще большей, чем обычно, размеренности движений и окаменелости лица. Государь, в темно-серой черкеске, составлявшей форму кавказских пластунских батальонов, встретил нас с очень большим наружным спокойствием. Он рассказал нам обычным голосом о том, что его поезд на пути в Царское Село был задержан на станции Малая Вишера известием о занятии станции Любань отрядом мятежных войск с орудиями и пулеметами и что поэтому он решил повернуть поезд на Псков, имея намерение сделать попытку пробиться отсюда в Царское Село — к цели своего путешествия.
Выслушав затем краткий доклад о положении дел на фронте, император Николай II добавил, что ждет приезда в Псков председателя Государственной думы Родзянко, чтобы получить от него прямые и подробные сведения о том, что происходит в столице. Когда же генерал Рузский добавил, что имеет и со своей стороны некоторые данные, относящиеся к тому же вопросу, которые им получены из Ставки для доклада, то государь ответил, что готов его выслушать сегодня же около 9 часов вечера.
Перед оставлением царского поезда генерал Рузский и я получили обычное приглашение к обеду. Так как было почти время собираться к таковому, то мы прошли лишь на несколько минут в вагон главнокомандующего, чтобы просмотреть донесения, кои за протекшее время были доставлены нам генералом Болдыревым из штаба.
Обед носил очень тягостный характер. Государь был хотя и молчалив, но наружно спокоен. Всем, однако, было не по себе. Хотелось поскорее остаться наедине, чтобы разобраться в своих впечатлениях; разговор поэтому не клеился. О главном, лежавшем камнем на душе у каждого, никто, разумеется, не говорил, а вещи обыкновенные не шли на язык. Я думаю, что все почувствовали большое облегчение, когда подошло наконец время встать из-за стола и явилась возможность для каждого вернуться к себе и к своему делу.
ПЕРВАЯ БЕСЕДА ГОСУДАРЯ С Н. В. РУЗСКИМ
До 9 часов вечера я пробыл с главнокомандующим на вокзале и, только проводив его до царского поезда для доклада, уехал в город, где меня ждали в штабе многочисленные дела и срочные распоряжения.
Во время разбора накопившихся бумаг и беседы со своими сотрудниками мне подали телеграмму из Ставки на имя государя, в которой генерал Алексеев ходатайствовал о даровании стране ответственного министерства с М. В. Родзянко во главе.
Ходатайство это мотивировалось необходимостью избежать анархии в стране для продолжения войны. Вместе с телеграммой из Ставки был передан проект соответственного манифеста.
Часовая стрелка приближалась к 10 часам вечера. Так как генерал Рузский все еще находился на докладе у государя, то я приказал спешно подать себе автомобиль, чтобы лично отвезти на вокзал полученную телеграмму, которую считал особо важной и срочной. Обратившись к кому-то из приближенных к государю лиц с просьбою о вызове главнокомандующего, я стал поджидать Рузского в свитском вагоне, где меня кольцом обступили с расспросами лица государевой свиты. Объяснив им в пределах допустимого сложившуюся обстановку, я в ответ на их беспокойные вопросы: «Что же делать дальше?» — отвечал в соответствии с содержанием только что полученной телеграммы генерала Алексеева.
— К сожалению, — говорил я, — дело зашло слишком далеко, и, вероятно, нужны будут уступки для успокоения взволнованных умов.
Передав вышедшему ко мне главнокомандующему телеграмму на имя государя и получив от него просьбу выяснить время для разговора по прямому проводу с председателем Государственной думы, я возвратился к себе в штаб.
Около полуночи я в третий раз уехал на вокзал, чтобы дождаться там выхода главнокомандующего от государя. Я получил к этому времени очень тревожные известия о том, что гарнизон Л ути перешел на сторону восставших. Это обстоятельство делало уже невозможным направление царских поездов на север и осложняло продвижение в том направлении эшелонов того отряда, который, как читатель уже знает, подлежал высылке от Северного фронта на станцию Александровская в распоряжение генерала Иванова.
Головные эшелоны этого отряда, который был отобран командующим 5-й армией из состава наиболее надежных частей, по нашим расчетам, должны были подойти к Петрограду еще утром 1 марта. Затем они были временно задержаны в пути для свободного пропуска литерных поездов. И где они находились в данное время — нам оставалось неизвестным.
Генерал Рузский вышел от государя очень утомленным и расстроенным. Он коротко поделился со мной своими впечатлениями.
— Государь, — сказал он, — первоначально намечал ограничиться предложением Родзянко составить министерство, ответственное перед верховной властью, но затем, взвесив обстановку и приняв во внимание телеграмму Алексеева, остановился окончательно на решении дать стране то же министерство Родзянко, но ответственное перед законодательными учреждениями. Я надеюсь, что это удовлетворит восставших и даст нам возможность довести войну до конца. Обо всем этом, — добавил Рузский, — государь будет сам телеграфировать Алексееву, меня же он уполномочил переговорить с Родзянко…
