Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич
Грузин по происхождению, обладатель непривлекательной внешности, он не мог отделаться в своих речах от слишком резко звучавшего восточного акцента и излишней жестикуляции, над которыми его противники всегда очень издевались. В Государственной думе ему почти не давали говорить, и потому никогда не удавалось ему не только развить, но даже изложить свои мысли и предложения. Для меня, совсем не знавшего Чхеидзе лично, всегда представлялось загадкой, как этот тусклый человек, ничего не говоривший русскому сердцу и только злобно сверкавший своими глазами, мог играть столь видную роль в левых кругах и являться кандидатом на все наиболее ответственные посты революционного времени?
А. Ф. Керенский, напротив, фигура очень яркая и красочная. Лицо, игравшее в истории России после мартовского периода настолько большую роль, что о нем нет возможности говорить сколько-нибудь объемлюще в пределах настоящих очерков. В Государственной думе, насколько помню, он принадлежал к членам трудовой группы; в описываемые же дни, особенно по мере обезличивания Родзянко, он стал тем единственным лицом, которому удалось приобрести и сохранить хотя бы видимость какого-либо авторитета над бушевавшей революционной стихией. И надо отдать ему справедливость, свое влияние Керенский использовал не для разжигания страстей, а в целях их сдерживания.
Живой как ртуть, весь импульсивный, горевший каким-то особым внутренним огнем, Керенский, пользуясь своим положением в думских кругах и в Совете депутатов, беспрерывно переносился из одних комнат Таврического дворца в другие, неутомимо уговаривая то тех, то других. Не будь его, связь между двумя названными учреждениями порвалась бы в первые часы революции. И кто знает, не вызвало ли бы это разъединение уже тогда острой гражданской розни…
— Государственная дума не проливает крови! — этими словами, смело брошенными в разъяренную толпу, Керенский спас многих видных людей прежнего режима от народного самосуда.
По изложенным уже основаниям я не собираюсь давать здесь сколько-нибудь полной характеристики деятельности Керенского на протяжении всего революционного времени. Роль его расценивается весьма различно. Мое краткое мнение таково, что он слишком поверил в революцию и не сумел или не смог вовремя отделить посеянные ею новые семена от вредных плевел, заслуживавших беспощадной с ними борьбы. Многие в России возлагали на него немалые надежды, и, чем больше были эти надежды, тем страстнее теперь его судьи…
О третьем лице, М. И. Скобелеве, говорить много нечего. В Государственной думе он выступал от имени рабочих масс, затем, после октября 1917 г., открыто перешел на сторону большевиков и одно время состоял в должности представителя большевистского «Аркоса»[161] в Париже.
В июле 1917 г. он приезжал ко мне в командуемую мною 5-ю армию перед началом намечавшегося наступления против германцев, чтобы вызвать в солдатах соответствующее настроение. Он говорил перед собранными в зале Двинского железнодорожного театра солдатскими комитетами, но его речь мне показалась бледной, без темперамента, и в ней он не обнаружил особенно широких горизонтов. Ему, впрочем, горячо аплодировали как приехавшему из революционной столицы «гастролеру»…
ОЦЕНКА СОБЫТИЙ ГЕНЕРАЛОМ Н. В. РУЗСКИМ
В Пскове, в штабе Северного фронта, первые тревожные вести из столицы были получены 27 февраля. До этого дня ни командующий армиями этого фронта генерал Рузский, ни я, занимавший, как это читатель уже знает, должность начальника штаба этого фронта, не были осведомлены о столичных событиях. Мы находились в полном неведении о происходящем.
В телеграмме, полученной генералом Рузским в тот день от председателя Государственной думы Родзянко, сообщалось, что на почве недостатка хлеба в столичном населении возникло недоверие к власти, которое постепенно разрослось в волнения стихийного характера. Обрисовывая положение во всей России, Родзянко добавлял: «Считаю необходимым в качестве единственного выхода из создавшегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения…»
В заключение Родзянко обращался к Рузскому с просьбой поддержать его мнение перед государем.
В этот же день, вечером, в штабе Северного фронта была получена копия телеграммы военного министра на имя начальника штаба армий генерала Алексеева. Из этой телеграммы мы могли узнать, что волнения перебросились в войска и что генерал Беляев сомневается в возможности погасить беспорядки теми частями, кои пока еще не присоединились к восставшим. Ввиду этого военный министр признавал необходимым прибытие в столицу «действительно надежных частей» и «в достаточном количестве».
Передавая в Ставку для государя содержание телеграммы Родзянко, генерал Рузский добавлял от себя:
«Хотя армия остается проникнутой сознанием долга и желает довести войну до победного конца, тем не менее на ней непосредственно начинают отражаться последствия продовольственной и железнодорожной неурядицы, и доходящие до фронта сведения о тяжелом кризисе, переживаемом населением, и о волнениях в Петрограде могут в будущем создать условия весьма благоприятные. Ныне армия заключает в своих рядах представителей всех классов, профессий и убеждений. Почему она не может не отразить в себе настроение страны?..»
Ввиду этого генерал Рузский находил крайне необходимым «принятие срочных мер, которые могли бы успокоить население, вселить в него доверие и бодрость духа, веру в себя и в свое будущее».
«Позволяю себе думать, — заканчивал генерал Рузский свою телеграмму на имя государя, — что при существующих условиях репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное успокоение».
На эту телеграмму генерал Рузский прямого ответа не получил. Но вечером того же 27 февраля я был уведомлен генералом Алексеевым о состоявшемся назначении главнокомандующим войсками Петроградского военного округа генерала Иванова и о том, что вместе с ним в столицу отправляется находившийся при Ставке Георгиевский батальон. Батальон этот был сформирован для охраны в Могилеве царской резиденции исключительно из раненых георгиевских кавалеров. В силу особого отбора офицеров и солдат батальон имел репутацию безукоризненной части.
Сообщая об этом, Алексеев добавлял, что в распоряжение генерала Иванова должны быть немедленно командированы особые отряды от войск всех фронтов, исключая Румынский.
«Минута грозная, — говорил мне по аппарату генерал Алексеев, — и нужно сделать все для ускорения прибытия в столицу прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего».
Таким образом, в Ставке стали именно на тот путь, об опасности которого предостерегал генерал Рузский.
ГЕНЕРАЛ Н. И. ИВАНОВ И ЕГО МИССИЯ
Генерал Николай Иудович Иванов, которому ныне вверялось серьезное дело водворения порядка в столице, выдвинулся на верхи военно-иерархической лестницы из народной среды. В своей речи он до конца своих дней сохранил оттенки, присущие народной великорусской среде. Отец генерала Иванова служил при Дворе великого князя Михаила Николаевича[162], дяди императора Александра II, долго состоявшего в почетной должности генерал-фельдцейхмейстера всей русской артиллерии. В силу такого положения отца Иванов, который уже смолоду проявлял большую любознательность к военному делу, сумел попасть в военное училище, откуда вышел в артиллерию; в ней он и провел значительную часть своей службы. Его издавна знали в придворных сферах как очень трудолюбивого офицера, исключительно преданного царской семье.
В русско-японскую войну, благодаря личному знакомству с генералом Куропаткиным, который с ним много работал в период своей службы в Главном штабе, генерал Иванов получил в командование сначала особый отряд, а потом корпус, которым вполне доблестно командовал. Затем, после войны, когда явилось естественное стремление продвигать участников ее вперед, генерал Иванов быстро прошел еще несколько иерархических ступеней в Петербургском военном округе и за несколько лет до войны оказался в должности командующего войсками Киевского военного округа. С этой должности он после объявления войны и перешел естественным порядком на должность главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта.
