Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич

При Дворе, повторяю, генерала Иванова всегда выделяли, уважая его за преданность престолу и прямоту, которую считали основной чертой характера едва ли не каждого простого русского человека.

Внешность генерала Иванова, может быть, и отвечала установившемуся о нем мнению как о простодушном и незлобивом человеке. Он был небольшого роста, носил длинную окладистую бороду лопатою и обладал скромной походкой, характеризовавшейся наклоненной несколько набок головой и потупленным вниз взором, скрывавшим небольшие, но очень быстрые глаза. В действительности же под этой простой оболочкой скрывалась гораздо более сложная натура.

Основными чертами характера генерала Иванова были мелкое честолюбие, недоверие и узкое упрямство в достижении раз поставленной перед собой цели. Первая черта постепенно превратила генерала Иванова в льстивого, малоискреннего царедворца. Она же была причиною того, что он никогда не желал рисковать ради общего дела, и его истинные намерения всегда оставались непроницаемыми для других. При этом недостаток образования, общего и военного, а также отсутствие способностей охватывать обстановку в целом неизменно ограничивали его поле зрения до весьма узких размеров, далеко не соответствовавших тем должностям, кои он в последнее время занимал. Мне думается, что по своему кругозору генерал Иванов мог быть только хорошим командиром корпуса, но не выше.

Сознавая, видимо, свои слабые стороны, генерал Иванов тщательно избегал высказываться и предпочитал проводить свои планы не в открытую, а тайком и по частям. Вследствие этого работа с ним была чрезвычайно трудна, ибо цели, к которым он шел, никогда и не перед кем не были им открываемы.

В 1916 г. генерал Иванов, очень не ладивший с генералом Алексеевым, прежним начальником его штаба, а впоследствии начальником штаба государя, был освобожден от должности главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта и вынужден был довольствоваться вполне безличным, хотя наружно и почетным, местом лица, состоявшего в Ставке при особе государя.

Это положение, конечно, не могло удовлетворить тщеславие Иванова, и он где мог подчеркивал свою обиду обойденного человека.

Теперь о нем снова вспомнили. Он призван был подавить мятеж в столице, что требовало воли, решительности и авторитета. Таких черт генерал Иванов проявить не мог. Их у него попросту и не было…

28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие. Войска примкнули к вновь образовавшемуся Временному правительству в полном составе и приводили себя в порядок. Воззвание к населению, выпущенное этим правительством, говорило о необходимости монархического начала в России. Ждали с нетерпением приезда его величества, чтобы представить ему все изложенное и просьбу принять пожелания народа.

Если эти сведения верны, то изменяются способы военных действий: переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу.

Затем в ночь на 2 марта государем была послана генералу Иванову новая телеграмма, в которой говорилось: «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не принимать».

Независимо от этого генерал Иванов должен был учитывать и то обстоятельство, что ко времени его возможного прибытия в столицу в последней могло не оказаться вовсе верных правительству войск и что его собственный отряд, как и части, направленные к нему в подкрепление, легко могут поддаться действию всемогущей агитации.

В такой обстановке действия генерала Иванова вылились в чрезвычайно нерешительные формы. Следуя вместе с эшелоном Георгиевского батальона, он вследствие нарушенного железнодорожного сообщения и ставившихся ему преград продвигался на север очень медленно, и лишь к вечеру 1 марта его поезд подошел к станции Царское Село.

Генерал Иванов посетил императрицу и имел с нею продолжительную беседу; в Царском же он получил телеграмму генерала Алексеева, содержание коей приведено было выше.

Сориентировавшись в обстановке, генерал Иванов убедился, что в случае остановки в Царском Селе ему придется вступить в бой с мятежным гарнизоном, занимавшим город, к которому спешили подкрепления из столицы.

Желая, по-видимому, собрать предварительно направленные к нему силы, генерал Иванов решил оттянуть свой эшелон на одну из ближайших к Царскому Селу станций — Вырицу. Оставаясь на ней, генерал Иванов весь следующий день пытался установить связь с выехавшим из Ставки императором и с теми отрядами, кои должны были подойти к нему в подкрепление из состава войск фронтов.

Рассчитывать, однако, на своевременное прибытие этих отрядов генерал Иванов не мог. Высылка войск с Западного и Юго-Западного фронтов задержалась, а отряд, отправленный с Северного фронта, как выяснилось впоследствии, войдя головным эшелоном в соприкосновение с восставшими войсками Лужского гарнизона, проявил признаки собственного разложения, почему и был временно задержан, не доезжая Луги, дабы не увеличивать сил мятежников.

Продолжая оставаться в Вырице, генерал Иванов получил дополнительно сначала телеграмму от государя с повелением не принимать временно никаких мер, посланную ему из Пскова в ночь на 2 марта, а затем и извещение о состоявшемся отречении императора, после которого задача генерала Иванова должна была считаться отпавшей.

И действительно, вскоре из Ставки последовало новое указание генералу Иванову вернуться в Могилев. Одновременно была отменена и посылка на север отрядов из состава фронтов.

Этим, собственно, и закончилась миссия генерала Иванова, имевшая вначале широкое задание.

ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ ВТОРОЙ ПРИБЫВАЕТ В ПСКОВ

1 марта после полудня от дворцового коменданта генерала Воейкова была получена в штабе Северного фронта из Старой Руссы совершенно неожиданно поразившая всех нас телеграмма с сообщением, что через Дно в Псков следует государь. Ни о цели поездки, ни о порядке следования царского поезда никаких сведений в телеграмме не имелось, и штаб Северного фронта путем отдельных запросов по линии вынужден был установить вероятное время прибытия названного поезда в Псков.

Правда, накануне генерал Алексеев сообщил о том, что в ночь на 28 февраля государь отбывает из Ставки в Царское Село. Но оставалось совершенно неясным, как государь мог оказаться в Старой Руссе, лежавшей в стороне от пути на Царское, и почему он в такой трудной обстановке предпочел следовать в Псков, а не в Ставку. Неизвестен был также и дальнейший маршрут царского поезда.

С большими усилиями удалось выяснить, что государь может прибыть в Псков не раньше 6–7 часов вечера, вернее же — еще позднее. Ввиду такой неопределенности часа прибытия царского поезда генерал Рузский и я решили в ожидании последнего временно переехать на вокзал, где мы и поместились в стоявшем там на запасном пути вагоне. В штабе же для связи с нами оставался мой ближайший помощник генерал-квартирмейстер штаба фронта генерал В. Г. Болдырев^[163]. Это тот самый генерал, который впоследствии в Сибири в период белого движения до переворота, совершенного адмиралом Колчаком, входил в состав Директории и членов Учредительного собрания и, будучи членом всероссийского Временного правительства, являлся главнокомандующим вооруженными силами этого правительства.

Обстановка к этому времени складывалась далеко не спокойная. Еще днем были получены из столицы телеграммы, в одной из которых председатель Государственной думы Родзянко сообщал генералу Рузскому, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров правительственная власть перешла в руки Временного комитета членов Государственной думы, сформировавшегося самочинно.

Затем из Ставки были получены данные о том, что в Москве началось восстание и гарнизон ее переходит на сторону мятежников, что беспорядки перекинулись в Кронштадт и что командующий Балтийским флотом нашел возможным протестовать против признания флотом названного выше Временного комитета Государственной думы.

Все эти данные генерал Рузский должен был доложить государю по прибытии его в Псков.