Анри Труайя - Оноре де Бальзак
С ноября 1846 года его заботит только обустройство дома. Он бегает по краснодеревщикам, торговцам декоративными тканями и обивкой для мебели, антикварам. В письмах появляются имена Гроэ, который делает мебель для библиотеки, поставщика тканей Солильяжа, Пайяра, отвечающего за бронзу, не говоря уже о многочисленных лавках старьевщиков, которые он опустошил. Ева получила полный перечень часов, люстр, каминных принадлежностей, кресел и стульев, картин, оживленный планами, чтобы смогла сполна оценить его усилия. При покупке особняка Оноре планировал выделить максимум десять тысяч франков, чтобы привести его в порядок. Теперь заговорил о двадцати трех и даже тридцати. Забросил свои романы и большую часть времени проводил на улице Фортюне, обсуждая узор на полу, форму шпингалета, обнаруживая потайную дверь, устанавливая, по просьбе своей драгоценной мерзлячки, калорифер. Ева издалека одобряла его стремление создать дорогое, уютное гнездышко, достойное его жены. Но расходы не могли не беспокоить: в стремлении к роскоши будущий муж не знал удержу. Не закончится ли все это финансовым крахом? К тому же Ганская никак не могла понять, почему самые деликатные поручения он по-прежнему возлагает на чудовищную госпожу де Брюньоль, которая давно изгнана. Кто эта захватчица – его служанка, секретарь, любовница? Он что, боится ее и потому не хочет избавиться? Бальзак умоляет Еву не беспокоиться, «старая карга» необходима для некоторых второстепенных дел – не может же он всем заниматься сам! Во имя их любви он и так посвящает слишком много времени и сил этому дому.
Глава четвертая
Последние шедевры
Понемногу Бальзак стал замечать, что с ним происходит нечто странное: реальный мир стал вытеснять мир вымышленный. Персонажи романов, когда-то владевшие его мечтами, уступили место мужчинам и женщинам из плоти и крови. Теперь Оноре занимали не Люсьен де Рюбампре или отец Горио, но подрядчики, поставщики, мастера, антиквары, предъявлявшие счета. С головой уйдя в планы и сметы, он перестал интересоваться творчеством, или, скорее, сменил его предмет. Новой «Человеческой комедией» стал особняк на улице Фортюне. И если здесь было стремление к совершенству, но только ради Евы и маленького Виктора-Оноре, которого она вынашивала. Счастье их троих стоит того, чтобы ни одна мелочь не ускользнула от него. Оноре волнует не только красота, увлекают и самые ничтожные хозяйственные заботы: он просит будущую жену заказать в Германии простыни и белье, тряпки, двенадцать наволочек с вышивкой по краям и в уголке; с гордостью победителя сообщает, что ручка сливного бачка в уборной будет из зеленого богемского стекла; что приобрел фонтан, созданный Бернаром Палисси то ли для Генриха Второго, то ли для Карла Девятого. «Он – эмалированный, работы Бернара Палисси. На нежно-голубом фоне темно-синий рисунок – лилии. Дно – зеленовато-белое. Нет ничего похожего ни в Лувре, ни в Клюни, в общем, нигде… Он очень подойдет к моим часам. Мне должны принести его сегодня или завтра».
Все это стоит недешево, а осторожные издатели и редактора больше не дают денег вперед – у него нет ни одного готового произведения. «Сокровище котеночка» сжалось всего до нескольких акций Северной железной дороги, которые стоят на двести франков меньше, чем при покупке, да к тому же не полностью погашены. Надо вложить еще двадцать восемь тысяч или продать, потеряв на этом. Оноре обращается за помощью к Еве, та отказывается прислать нужную сумму. И здесь в который раз его спасает Джеймс Ротшильд – предоставляет гарантированный заем. Нескончаемые финансовые выходки Бальзака приводят Ганскую в ужас: «Поступай как знаешь с тем, что я тебе дала, мой дорогой Норе, но не трогай сокровище». Кроме того, сообщает о своем решении, которое больно его ранит: в сложившейся ситуации будет лучше, если они отложат свадьбу еще на год. Оноре возражает, не видя никакой необходимости в подобной отсрочке. Но навестивший его мозельский префект Альбер Жермо предостерегает против союза, тайком заключенного где-то в провинции: об этом скоро станет известно в России, дойдет до царя, и интересы госпожи Ганской окажутся под угрозой. Жермо полагает, что самым разумным было бы поступить так: Ганская возвращается на Украину, улаживает дела с наследством покойного мужа и только потом вступает в брак. Ребенка Бальзак признает потом, возражать никто не станет. Приходится согласиться, Ева получает желанную отсрочку, ему остается запастись терпением. «Твое решение отныне и мое тоже», – пишет он Ганской. В конце концов, у него будет довольно времени, чтобы закончить все задуманное с домом и накопить достаточно денег, чтобы не затеряться в парижском обществе. Он уверяет, что у них будет вполне приличное состояние: «В 1847 году я получу сто тысяч франков за 1. Окончание „Вотрена“, 2. „Вандейцев“, 3. „Депутата от Арси“, 4. „Солдат Республики“ и 5. „Семью“. Будет переиздана „Человеческая комедия“. Кроме того, ведь любимая должна знать о нем все, Оноре сообщает, что чуть было не сгорел заживо, – от пламени свечи запылало его хлопчатобумажное одеяние, что у „карги“ какая-то нервная болезнь, сопровождающаяся кровавой рвотой, что работы на улице Фортюне благополучно продвигаются: „Мне, кажется, удалось найти человека, благодаря которому кожа из Кордовы станет как новенькая“».
По литературной части все тоже обстоит благополучно. «Le Constitutionnel» начал публиковать по частям «Кузину Бетту». Когда Бальзак работал над ней, делился с Ганской: «Характер главной героини подарили моя мать, госпожа Вальмор и тетка Розали… Надеюсь, что „Кузина Бетта“ тебя здорово позабавит. Повсюду кричат, что это шедевр, а это еще не конец. Есть действительно жестокие сцены. Сам не знал, что делаю. Теперь это осознаю». Пороки мещанской среды, зло, которое приносят деньги, – вот что занимало Оноре, когда он работал над этой историей. Сама Бетта – бедная родственница, терпящая всевозможные унижения и решающая отомстить за это. Она находит утешение в том, что разоряет могущественного главу клана – барона Юло, для которого нет ничего святого, не почитающего ни смерть, ни любовь, ни честь. В этом аду правят чувственность и продажность, и ничто не радует душу. Ярость всегда шла Бальзаку. «Кузина» пользовалась все большим успехом у читателей, он, наконец, мог воскликнуть: «Я победил!»
Но торжество его было омрачено. Еве пришлось остановиться в Дрездене – начались подозрительные боли. Врачи прописали полный покой, она опасалась выкидыша. Обеспокоенный Бальзак обратился к доктору Наккару. Тот не стал скрывать, что госпожа Ганская в ее положении должна была избегать длительных переездов. Но она не хрупкого телосложения, остается верить в лучшее. Первого декабря 1846 года Бальзак узнал, что случилось непоправимое: ребенок, появившийся на свет раньше срока, умер при родах. Все надежды Бальзака рухнули. Нет больше Виктора-Оноре, с которым были связаны его мечты о будущем. И младенец был девочкой. «Я три часа плакал, как ребенок, – пишет он Еве. – Все понимаю. Это жестоко, говорить тебе обо мне. Больше не буду… Не могу выразить, что я испытываю, полное смятение. Я так любил этого ребенка от тебя! В нем была вся моя жизнь!» Писатель хочет ехать в Дрезден, чтобы поплакать вместе с любимой. Но обязательства перед газетами не позволяют оторваться от стола: «Быть здесь, прикованным к газете, вместо того чтобы утешать тебя, быть подле тебя, – это боль, которая оставит след на всей моей жизни». Единственное, что успокаивает, – сама Ева, несмотря на случившееся, чувствует себя неплохо: «В конце концов, ты сберегла себя для меня, я должен благодарить Бога, что осталась ты, любящая меня. Вновь за работу и ждать! Опять ждать! Ждать, хотя исполнилось уже сорок семь, а испытания и любовь по очереди то лишают мое бедное существо сил, то убаюкивают его… Что ж, надо смириться: у рока, провидения, если хочешь, свои соображения». Спустя несколько дней он возвращается к произошедшему и его последствиям: «Вне всяких сомнений, причина страшного удара, убившего столько надежд и счастья, не говоря уже о твоих страданиях, тряска на железной дороге. Береги себя, подобные болезни чрезвычайно опасны, последствия их страшны, их сложнее всего одолеть. Слушайся докторов, не выходи, не суетись».
