Василий Головнин - Записки капитана флота
Теперь, прежде нежели я приступлю к описанию сношения нашего с японцами и последовавшего потом со мною несчастия, за нужное почитаю сказать нечто о существовавшем тогда политическом отношении между Россией и Японией, как оно мне было известно.
С лишком за тридцать лет пред сим на Алеутском острове Амчитке японское торговое судно претерпело кораблекрушение. Спасшийся с него экипаж, в числе коего находился начальник того судна Кодай, был привезен в Иркутск, где несчастные сии японцы жили около или более 10 лет. Наконец блаженной памяти императрице Екатерине Великой благоугодно было приказать отправить их в отечество из Охотска и с тем вместе попытаться о восстановлении с Японским государством торговли ко взаимной выгоде обеих держав. Высочайшее именное повеление по сему предмету, данное сибирскому генерал-губернатору Пилю, заслуживает особенного внимания. В нем между прочими наставлениями имянно предписано было генерал-губернатору отправить в Японию с посольством малозначащего чиновника и подарки от своего имени как от пограничного генерал-губернатора, а не от императорского лица, и притом замечено, чтобы начальник судна был не англичанин и не голландец.
В исполнение сей высочайшей воли генерал-губернатор Пиль отправил осенью 1792 года в Японию из Охотска поручика Лаксмана на транспорте «Екатерина» под командою штурмана Ловцова. Лаксман пристал к северной части острова Матсмая и зимовал в небольшой гавани Немуро[12], а в следующее лето по желанию японцев перешел в порт Хакодаде, находящийся на южной стороне помянутого острова при Сангарском проливе, откуда сухим путем ездил в город Матсмай, отстоящий от Хакодаде к западу на три дня ходу, где и имел с чиновниками, присланными из японской столицы, переговоры. Следствием их было следующее объявление японского правительства:
1. Хотя по японским законам и надлежит всех иностранцев, приходящих к японским берегам, кроме порта Нагасаки, брать в плен и держать вечно в неволе, но как русским сей закон был неизвестен, а притом они привезли спасшихся на их берегах японских подданных, то сей закон над ними теперь не исполнен и позволяется им возвратиться в свое отечество без всякого вреда, с тем чтоб впредь к японским берегам, кроме Нагасаки, не приходили и даже, если опять японцы случатся быть в России, то и их не привозили; в противном случае помянутый закон будет иметь свое действие.
2. Японское правительство благодарит за возвращение его подданных в отечество, но объявляет, что русские могут их оставить или взять с собою, как им угодно, ибо японцы по своим законам не могут их взять силою, предполагая, что люди сии принадлежат тому государству, к которому они занесены судьбою и где спасена жизнь их при кораблекрушении.
3. В переговоры о торговле японцы вступить нигде не могут, кроме одного назначенного для сего порта Нагасаки, и потому теперь только дают Лаксману письменный вид, с которым один русский корабль может прийти в помянутый порт, где будут находиться японские чиновники, долженствующие с русскими договариваться о сем предмете.
С таковым объявлением Лаксман возвратился в Охотск осенью 1793 года. По отзыву его видно, что японцы обходились с ним дружелюбно и с большою вежливостью, оказывали ему разные по своим обычаям почести; офицеров и экипаж содержали на свой счет во все время пребывания их при берегах японских и при отправлении снабдили съестными припасами без всякой платы, сделав им разные подарки. Он жалуется на то только, что японцы, исполняя строго свои законы, не позволяли русским свободно ходить по городу и держали их всегда под присмотром.
Неизвестно, почему покойная государыня не приказала тотчас по возвращении Лаксмана отправить корабль в Нагасаки. Вероятно, что беспокойства, произведенные в Европе французской революцией, были тому причиной, но в 1803 году при ныне царствующем императоре [т. е. при Александре I] послан был в Японию двора его величества камергер Николай Петрович Резанов. Путешествие капитана Крузенштерна познакомило с сим посольством всю Россию. Написанное в его книге касательно до сего предмета и мне было известно, ибо первый том сего путешествия, как я выше упомянул, удалось мне прочитать до отправления моего из Камчатки. Я знал, что объявление японского правительства, сделанное Резанову, состояло в строгом запрещении русским судам приближаться к японским берегам, и даже людей их, буде принесены будут к нашим пределам, запретили они привозить на наших кораблях, а предложили присылать их, если хотим, посредством голландцев.
Господин Резанов, возвратясь из Охотска в Камчатку, отправился оттуда в Америку на компанейском судне, которым командовал лейтенант Хвостов. Оттуда он на следующий год с тем же офицером возвратился в Охотск и поехал сухим путем в Петербург, но на дороге занемог и умер, а Хвостов пошел в море и сделал на японские селения нападение. О всех сих происшествиях упоминается в предисловии к книге под заглавием «Двукратное путешествие Хвостова и Давыдова…», изданной его превосходительством вице-адмиралом Александром Семеновичем Шишковым. Любопытные могут там видеть, как дело это случилось, но мне достоверно было известно, что правительство не одобрило поступков Хвостова. Впрочем, если бы Резанов и Хвостов в живых находились, то, может быть, поступки сего последнего были бы лучше объяснены, но теперь станем держаться старой пословицы: об умерших, кроме хорошего, ничего говорить не должно.
Получив повеление описывать южные Курильские острова, знал я, что некоторые из них заняты японцами, и потому всеми мерами старался, сколько возможно подробнее наведаться о всем том, что Хвостов у них делал, и на сей конец расспрашивал бывшего с ним штурмана, которого ответы уверили меня, что оба их нападения на японцев походили не столько на войну просвещенного народа, сколько на самовольные поступки, и что японцы не имеют ни малейшей причины быть уверены, чтобы такое на них нападение двух малозначащих судов могло быть сделано по воле монарха великой и сильной державы, о пространстве и могуществе коей они должны были иметь ясное понятие по описанию своих единоверцев, живших несколько лет в России. Объявления помянутого штурмана совершенно сходствовали и с тем, что я о сем деле слышал в первый год прибытия нашего в Камчатку от компанейского приказчика Масникова, бывшего также с Хвостовым в его экспедициях. Но, несмотря на все это, я не хотел без повеления высшего начальства иметь с японцами никакого ни сношения, ни свидания. Намерение мое было плавать подле берегов тех островов, которые они занимают, не поднимая никакого флага, дабы не произвести страха и сомнения в подозрительных японцах. Но судьбе угодно было все расположить иначе и, вероятно, к лучшему.
