Мариэтта Чудакова - Эффенди Капиев
Обзор книги Мариэтта Чудакова - Эффенди Капиев
М. Чудакова
ЭФФЕНДИ КАПИЕВ
Моему отцу Омару Гаджи-Курбану Хан-Магомедову
Часть первая
МОЛОДОСТЬ
Давно мои ранние годы прошли
По самому краю,
По самому краю родимой земли,
По скошенной мяте, по синему раю…
I
Анджи-Хала — так называют Порт-Петровск сами горцы. Оттуда в Темир-Хан-Шуру ездят на тройках. Мать прижимает его к себе, натягивает папаху глубже, чтоб не сбило ветром. Он выворачивается из ее рук. Здесь Дагестан, здесь пятилетнему мужчине стыдно держаться у подола матери.
Лошади идут хорошей рысью, и желтое облако пыли и песка движется за ними, не отставая. Слева — горы.
— Горы! — кричит он.
— Какие это горы! Вот подожди, завтра будут горы…
Небо голубое, яркое, залитое светом. Желтое и голубое, желтое и голубое. Уже глаза болят от солнца, от света, а он все смотрит.
И снова горы, холмы и небо. Ни одного деревца! «Что такое? — удивляется про себя мальчик. — Куда девают они свои деревья?
Вот направо показались серые сакли.
— Халимбек-аул! — громко говорит офицер в белой шелковой черкеске, с янтарными четками в руках. Он едет на лето в Чох к родным и с самодовольствием думает о том, как вечером на очаре[1] будет играть в шахматы с друзьями и не только женщины, но и старики будут цокать языками, будут поражаться тонко выточенным из слоновой кости шахматным фигуркам.
Ветер свищет уже, кажется, отовсюду. Это Атлы-Буюн — перевал, половина пути.
Грохочет железный мост под копытами лошадей.
— Кяфир-Кумух! — тихо говорит мать, взмахивая рукою. — Безбожный Кумух! А наш Кази-Кумух — святой Кумух. (Так назвали его за то, что он первым принял мусульманство, когда в Дагестан пришли арабы.)
От Темир-Хан-Шуры, куда приехали вечером, остались в памяти овцы, смешно мотающие маленькими курдюками, бараны с невиданно длинными, перекрученными крест-накрест рогами и огромные колеса, между которыми он почти заблудился, пока мать торговалась, нанимая ат-арбу до Кази-Кумуха. Их десятки стояли тут. На одной сидела девчонка в длинном, до пят, черном платье и ела кусок арбуза с сизой от спелости мякотью.
И снова железный мост. Муселим-аул, первый аул на их пути.
Скрипит ат-арба, и все вверх, вверх идет дорога, подбирается к самому небу. Вот они, горы, красно-бурые с зеленым, залитые солнцем. Все выше ползет ат-арба, две лошади с трудом уже тащат ее.
— Как доедем до Волчьих ворот, дальше вниз пойдет, — говорит мать.
Нижний Дженгутай — здесь кумыки живут. Верхний Дженгутай — это аварцы — храбрецы, разбойники. Ат-арба скрипит, дорога опять лезет вверх, к Кизил-Ярскому перевалу — Волчьим воротам. Восемь верст крутого подъема — и вот перевал, начинается спуск, ат-арба сама спешит под гору. Зимой тут самое опасное место — лед. Летом дело другое.
Кулецма, Урма — это тоже аварцы.
Селение Леваши — город прямо, а не селение. Почтовые лошади отдыхают у станции. Ат-арба проезжает мимо. Эффенди радуется — обогнали!
Пять верст от Левашей — и опять перевал.
Горы, которые вдали лежали так смирно, теперь сходятся прямо к нему, угрожают. Мать дремлет. Его вдруг берет тоска.
— Хаджал-Махи! — говорит, повернувшись, возница и указывает вперед, на узкое ущелье.
И от ею хриплого голоса Эффенди так же неожиданно успокаивается.
Вот и ущелье раздвинулось; дорога пошла вниз, и фруктовые сады обступили ее. Яблоки свисают прямо над головой, а рвать нельзя. Хозяин был бы — угостил, но нет хозяина, спит где-то в тени.
Только переехали через Койсу — и опять надо переезжать, по каменному мосту. И аул так называется: Таш-Копур — Каменный мост. Трехлетний мальчик целится в него камнем, что-то кричит. Не понять, что кричит. Какой народ здесь живет — неизвестно. Мать спит, возница-цудахарец поет что-то по-даргински. И опять не понять, что поет. Такая земля Дагестан — в каждом ауле свой народ и свой язык. Что говорят аварцы — маленький лакец не понимает. И даргинцев ему не понять, и лезгинов — есть и такие люди, они там живут, откуда возят сладкий виноград и абрикосы. А еще агульцы, рутульцы, табасараны… Где они все живут? Нет, никто, видно, не знал точно, где какой народ живет в Дагестане. Эффенди знал, правда, что аварцы жили на севере, лезгины на юге. А они, лакцы, — посредине Дагестана; они были, конечно, самые главные.
Койсу бежала где-то далеко внизу, в ущелье, иногда пропадая неизвестно куда. Туда, вниз, лучше было не смотреть. А справа отвесные скалы нависали почти над головой. И вот горы сошлись так близко к дороге, что раскинутые руки отца не уместились бы, наверное, между ними.
— Цудахарские ворота! — Это мать проснулась наконец. Он сердито смотрел на нее. Всю дорогу спит! Ей дела, видно, нет, что ему страшно.
Вот и горы понемногу стали расступаться, появилось солнце.
И вот уже слева, высоко-высоко на горе — аул Карата, десять верст до Кумуха. Папаха сваливается с головы, когда смотришь на этот аул. Ай, как туда лазают люди?
Зеленый купол мечети показался вдали. Видный за несколько верст, уже тысячу лет предвещает он конец дороги утомленному путнику.
Мать поправляет платок, волнуется, привстает на арбе. Вон он, Кумух, родной дом, ее молодость.
Как часто бывает, место рождения писателя еще не установлено точно. Одни пишут, что он родился в «лакском ауле Аргаки». Такого «лакского аула» не существует, Другие утверждают, что он родился в «лакском ауле Кумух». Такой аул есть, но неизвестно, в нем ли действительно родился Капиев. Скорее всего он родился в калмыцкой станице Аргаки: так, по крайней мере, утверждают его родные сестры — по-видимому, самые осведомленные на этот счет из оставшихся в живых его родственников.
Родом из Кумуха были Айшат и Мансур — его мать и отец. В Кумухе они и поженились, а затем переехали в Аргаки. Там в 1906 году родился у них первый ребенок — дочь Умукусюм и через два года — вторая дочь, Гайбат, а через год после нее, в 1909 году, — долгожданный мальчик.
Его назвали Эффенди, что может означать «умный», «знающий» и даже «святой». Впоследствии он записал как дату своего рождения 13 марта 1909 года. Но дата эта лишь приблизительная. Точная дата его рождения неизвестна — как и почти любого дагестанца, родившегося до революции. Такие подробности никого, кроме матери, не интересовали, да и матери с годами забывали. на какой день мусульманского лунного календаря приходилось это событие да и в каком году оно было. В юношеских тетрадях Капиева сохранилась такая запись:
