Олег Осадчий - Восемь розовых динозавров
— Не ждали?
И Петька понял: приехал дядя Федя.
— Как не ждать! Ждали! — Мама в поспешной суетливости старалась развязать передник. — Но думали: пурга… Разве поедет!
— А он возьми да и тут! — И Петька услышал, как дядя Федя засмеялся — раскатисто, сипловато.
— Что ж вы на пороге-то? — засуетился дед, не зная, куда девать руки. — Проходите в избу. Уж я сам дверь прикрою…
Дядя Федя шагнул к матери:
— А ну-ка, Анастасия, дай на тебя погляжу. Ну-ну… Все такая же. Здравствуй! — Дядя Федя протянул ей большую, красную от мороза руку, а мать подала свою, маленькую, узкую, и смущенно зарделась. — Ну-ну… Отец твой? День добрый, папаша. — Гость пожал деду руку. — А пацан-то где, Анастасия?
— Вон в уголке притулился.
Глаза у дяди Феди были темно-карие, пронзительные: от них хотелось спрятаться, будто дядя Федя видел всего Петьку.
— Большой он у тебя. А ну-ка… — Дядя Федя поманил к себе Петьку. — Иди сюда.
У дяди Феди было крупное лицо, брови черные, косматые, нос широкий, чуть приплюснутый, подбородок упрямо выступал вперед.
— Тебя, значит, Петром зовут? Ну-ну… Славное имя — Петр. Был такой царь — Петр Первый. Книга про него есть. Так и называется «Петр Первый» — Гость снял тулуп и протянул его матери. — Значит, Петр… Ну-ну… Большой. — Он наклонился к Петьке и спросил почти шепотом: — А меня знаешь как звать?
— Дядь Федя.
— Гм… дядя… Ну-ну…
— Как добрались, Федор Степаныч? — спросила мама, поправляя перед зеркалом прическу.
— С грехом пополам. С дороги сбились, поплутали маленько… Да, забыл ведь!.. — спохватился дядя Федя. — Это тебе. — Он достал из кармана шоколадку и протянул ее Петьке. — Возьми-ка гостинец.
— Спасибо.
— Ну-ну…
Мать хлопотала на кухне, не зная, за что взяться.
Шоколадка размокла, но все равно была вкусной.
Ужинали поздно. Дед выпил рюмочку и сделался сам не свой: говорил тихо, каким-то упавшим голосом и больше про то, как хорошо нынче живется в деревне. А дядя Федя хоть и выпил от усталости больше всех, нисколько не захмелел. Говорил он громко, отрывисто о городской жизни, о том, какая у него удобная квартира из двух комнат, и о своей работе. Петька смотрел на него во все глаза.
Дед полез на печь спать; мать принялась убирать со стола. Дядя Федя прошелся по избе, заглянул туда и сюда, наконец сказал:
— Не шик как живете.
А мать, по голосу слышно, обиделась:
— Живем — не тужим.
— Ну-ну… А все же чисто. Ни соринки. — Дядя Федя подошел к столу, за которым сидел Петька. — Уроки готовишь? Ну-ну… Ты на охоту любишь ходить?
— Люблю.
— С кем ходишь?
— Ни с кем.
— Ну-ну… — Дядя Федя усмехнулся. — Один охотишься?
— Меня никто не берет, — признался Петька. — А вы ходите?
— А как же! Вот уляжется на дворе, и пойду. Я и ружьишко сюда привез. А ружьишко у меня первый сорт! — Он шагнул в угол, где лежали его вещи, достал из кожаного чехла новенькую двустволку. — Смотри. — Дядя Федя щелкнул курком. — Шик ружьишко, а?
Такую двустволку Петька видел впервые: один ствол над другим, а заряжалась она с приклада, и дядя Федя сказал, что верхний ствол может выпалить сразу пять зарядов. Как из автомата!
— Меня на охоту возьмете? — спросил Петька.
— Если мать пустит, возьму.
— Она не пустит, — с огорчением вздохнул Петька.
— Ну-ну… Строгая она у тебя?
— Нисколечко.
Дядя Федя присел возле Петьки.
— А вы лося видели?
— Много раз.
— Дядя Федь, нарисуйте мне лося.
— Нарисовать? — Косматые брови дяди Феди удивленно полезли вверх. — Это еще зачем?
— Я никогда лося не видел, — признался Петька. — Нарисуйте. Мне в школе показать нужно.
— Так ведь я не художник, — растерянно произнес дядя Федя. — А впрочем, уж если так надо… Так и быть, — махнул он рукой. — Какой выйдет, такой и выйдет…
Петька принес зеленый альбом и цветные карандаши, положил все это на стол перед гостем, а сам забрался с коленками на табуретку и стал внимательно следить, как дядя Федя скользит черным карандашом по плотному листу бумаги. Однако то, что выходило из-под его руки, Петьке не нравилось. Лось получался похожим на овцу. И когда дядя Федя отложил в сторону карандаш, у Петьки невольно вырвалось:
— Разве лось?..
— А чем же не лось? — смутился дядя Федя. — Самый настоящий. — И он, встав из-за стола, шагнул назад, чтобы посмотреть на рисунок издали. — Конечно, я не художник… А вообще все правильно. Лось. Как вылитый.
А Петька никак не хотел с этим согласиться. «Лось не такой, — думал он. — Красивее. А разве это лось? Ни то ни се…» И он даже усомнился, видел ли на самом деле дядя Федя настоящего лося.
— Непохожий, — раздумчиво произнес Петька и покачал головой.
— Откуда ты знаешь? — недовольно спросил дядя Федя. — Сам ведь говорил, что лося не видел.
— Он мне совсем-совсем другим казался.
— Ну, брат, мечта — одно, а реальность — другое.
— Какая реальность?
— Ну, как тебе сказать… Жизнь, что ли…
— Ладно… — огорченно вздохнул Петька. Ему не хотелось обижать гостя. Разве дядя Федя виноват, что не видел лося? Ведь в городе живет. А там ни леса, ни озера… Он, Петька, в деревне… Но тоже лося не видел. Ведь лось прячется…
Так думал он, вглядываясь в рисунок, а когда подошла мать и дядя Федя о чем-то зашептался с ней, Петька залез под кровать и вырвал из альбома листок с рисунком, разорвал его на клочки и незаметно выбросил в печь.
Перемен в Петькиной жизни пока никаких. Разве только спать перебрался в кухню, к деду на печь. Да в избе стало как-то по-праздничному. Мать постлала новые скатерки, повесила на окна тюлевые занавески, которые до этого лежали в сундуке.
Гость обвыкся на новом месте. Перезнакомился с деревенскими охотниками, договорился устроить с ними большую охоту. Те частенько захаживали к нему, угощали первачом, и тогда в избе становилось шумно и весело, как никогда прежде.
Зима лютовала вовсю. Морозы стояли на редкость крепкие. Раз пришел дядя Федя со двора весь залепленный снегом. В руках у него была большая заиндевелая птица с растопыренными крыльями. Он тряхнул ее за крыло — во все стороны полетела снежная пыль.
— Филин? — удивился Петька.
— Он самый. Замерзший. Ну и ну… Холода какие! Птица — и та на лету мрет.
Петька осторожно потрогал филина:
— Не отживеет?
— Куда там! Вроде как бы стеклянный. Ударишь — в куски разлетится. — Дядя Федя слегка надавил крупным пальцем на птичью лапку — и та легонько хрустнула, будто сломали тоненькую ветку.
— Не надо! — встревожился Петька.
— Так ведь ему не больно.
— Все равно не надо.
— А еще на охоту собираешься! — усмехнулся дядя Федя. — Какой из тебя охотник! — Он вышел из избы, унося с собой птицу.
Дед все эти дни ходит рассеянный, печальный. И Петька знает, почему он такой. Не удалось ему уговорить дядю Федю остаться в деревне. Тот так прямо и заявил:
— Ты, папаша, об этом разговоры не веди.
Петьке деда жалко. Но еще больше — мать: она ведь хочет в город. А сам Петька — куда мама, туда и он. Без нее ведь ой как плохо. Раз спросил он у матери:
— Мам, когда поедем?
— Теперь уж совсем скоро, — ответила та.
В школе по случаю сильных морозов три дня не было занятий. На четвертый слегка прояснилось. А еще через день небо высветлело, ветер утих. Наутро дядя Федя собрал товарищей и ушел с ними на охоту. Днем Петька вернулся из школы — в избе один дед.
— А мамка где?
— В сельпо пошла.
Кинул Петька на лавку портфель и, не пообедав, опрометью на озеро. Еще утром в классе договаривались, что днем все пойдут после уроков на озеро строить крепость и играть в войну. Но никто не пришел и через час и через другой. Петька попробовал катать снежные шары. Но снег был нелипучий, сухой, и поэтому шары не катались. Подождал с полчаса — ни души. Скучно. В лес сходить?.. Он побрел вдоль озера, потом вошел в лес.
Зимнее солнце высоко, снег колюче блестит, под ногами скрипучий хруст — хорошо!
Таинственный лесной зверь косматой глыбой замер у берега, поводя ушами, ловя каждый шорох. Его тело было напряжено, длинные тонкие нош слегка нервно подрагивали, желто-серые рога кустисто возвышались над горбатой спиной. Лось?
Хрустнул под Петькиными валенками снег. Зверь тряхнул головой — учуял недоброе. Вздрогнул и побежал. Хотелось разглядеть его ближе. Страшно не было — было любопытно. Петька кинулся наперерез.
Лось метнулся к берегу в сторону деревни. Бежал он вскачь, как бегают рысью лошади. А оттуда, куда он бежал, донесся навстречу зычный мужской голос:
— Лось! Лось!
Это его заметили в деревне.
Лось добежал почти до изгороди околицы. Остановился как вкопанный, а через мгновение бросился вспять, подгоняемый криком:
