Юрий Вийра - Мой папа – Мюнхгаузен (сборник)
– Здравствуй, дорогой.
– Папа, почему ты скрестил пальцы? Это какое-то неприличное выражение?
– Нет. По-эстонски это значит «привет, привет, старикан». Однажды я пошутил. Я тогда ещё жил в Санкт-Петербурге и работал на радио журналистом. Мои коллеги собрались на автобусную экскурсию в Таллин. И несколько женщин попросили, чтобы я научил их эстонским словам: «здравствуйте, до свидания, спасибо, как пройти на Ратушную площадь» и так далее. Я написал эти выражения русскими буквами, и женщины их заучили…
– И они так в Таллине со всеми здоровались: «Привет, привет, старикан»?
– Точно. А моя начальница спросила у первого встречного эстонца дорогу к универмагу. Он привёл её к парикмахерской. Она удивилась: «Зачем мне парикмахерская?» Эстонец пожал плечами и сказал с акцентом: «Вы говорить: „Кус он юксур? Ма тахан хабет яада“. Где парикмахерская? Я хочу бороду брить».
– И что она с тобой сделала?
– Да ничего. Только шумела: «В чем я пойду на работу? Это мои единственные туфли, которые подходят к шерстяному платью!»
– Папа, какие туфли?! О чём ты говоришь?
– О твоей маме. Сегодня утром она тут бушевала, когда обнаружилось, что ты пошла в школу в её туфлях. Я тебе говорил: не надевай!
– Но я была уверена, что она сегодня дома.
– А её вызвали на работу. Пожалуйста, не делай этого больше.
– Хорошо. Но можно, я надену завтра в театр её коричневую кофточку, которую подарили на Новый год? По-моему, завтра вечером мама никуда не собирается. Поговоришь с ней, а?
– Ой, не знаю, не знаю…
О глазомере и смекалке
– Папа, как пишется: «неслись» или «нислись»?
– Через «е», конечно. От слова «нёс». Что ты пишешь?
– Упражнение по русскому. Надо вставить пропущенные безударные гласные. «Уже неслись мимо стаи перелётной птицы». В скобках: «по Мамину-Сибиряку».
Папа вздохнул:
– Ясное дело. Устали перелётные несушки. Уже мимо неслись, мазали.
– Папа, ты не понял. Они просто летели быстро.
– Шучу. Я вспомнил, как в армии служил. Сначала нас спросили, у кого была своя машина. Я сказал: «У меня». А у меня, правда, в детстве была машина. Такая маленькая, с педалями. Она до сих пор на даче в сарае лежит. И меня назначили военным шофёром. Дали самую настоящую машину, большую, защитного цвета. КамАЗ называется. Там тоже были педали. Я жал на них по очереди и на скорости сто километров в час въехал в могучий дуб. Командир полка посмотрел на разбитую машину, почесал в затылке: «Да, всмятку!» – и перевёл горе-шофёра в повара. Выдали мне полевую кухню – такую печку на колёсах – и лошадку смирную. Она эту кухню возила. И вот однажды начались штабные учения. Еду я на печке по дороге, и вдруг – бац! – что-то меня по голове стукнуло. Хорошо, я в каске был – на учениях все в касках ходят. Огляделся по сторонам – ничего, голые поля – дело было осенью. Посмотрел в небо, а там, прямо над дорогой, летят строем гуси и несутся один за другим. Прицельно несутся, не промахиваются – у меня уже вся каска в желтке и в ушах звенит. Яйца-то у гусей побольше и потяжелее, чем куриные. Я рассудил: «Зачем добру пропадать?» Подбросил в огонь полешков, поставил на печку самую большую сковородку, плеснул подсолнечного масла, подстегнул слегка лошадёнку, и – бац, бац, бац – яйца забарабанили по сковородке, я только успевал скорлупу выуживать. Штабу яичница очень понравилась, и меня наградили медалью. По кругу медали шла надпись: «За отличный глазомер и смекалку, проявленную на штабных учениях такого-то года». И ещё там была выгравирована целая картина: пригнувшись, идут в атаку пехотинцы, мчатся танки, летят самолёты, кружатся вертолёты, а командир полка, стоя на пригорке, руководит учебным боем. Чтобы всё это изобразить, понадобился целый пуд меди. Я носил медаль на шее на кожаном ремне – любая орденская лента сразу бы порвалась…
– Папа, а где эта медаль сейчас? Что-то я её никогда не видела.
– Дай вспомнить… Ах да! Слава богу, мне недолго пришлось носить эту тяжесть. Под конец учений один танк наехал на учебную противотанковую мину, и у него отлетело колесо. Недолго думая я поставил на место укатившегося колеса свою медаль. Глазомер меня не подвёл – медаль подошла точь-в-точь. И танк первым взобрался на господствующую высоту, где находился штаб условного противника. За что мне вручили другую медаль, фарфоровую.
– А разве бывают фарфоровые медали?
– Не знаю, но моя была из чистейшего белоснежного фарфора. Армейский умелец вырезал на ней короткую надпись: «За ум» – и сделал это такими крошечными буковками, что прочитать их можно было только под микроскопом. На другой стороне стоял номер награды: номер один. Насколько мне известно, второй медали «За ум» никто ещё не получал. Размером медалька была с рисовое зёрнышко, и я носил её в спичечном коробке на клочке ваты. По случаю окончания учений был устроен праздничный обед – а по праздникам у нас в части готовили плов. За обедом кто-то попросил меня показать медаль. Я стал открывать коробок, рука дрогнула – медаль выпала в миску с пловом и затерялась среди рисинок.
– И тебе дали новую?
– Нет, я и не просил. С этими наградами столько хлопот. Попробуй форсировать реку, когда у тебя на шее висит пудовая медаль. Я, правда, всё равно быстрее всех оказался на другом берегу и всё там разведал.
– Папа, но ты же плохо плаваешь?
– Я шагал по дну с медалью на шее. Вот меня противник и не заметил.
– И лошадка по дну шагала?
– Какая лошадка?
– С кухней.
– Ах, эта! Нет, я её на том берегу оставил пастись… Ладно, не отвлекайся, пиши своё упражнение. Тебе же ещё немецкий делать, да?
О послушании
– Папа, можно, я тебя слушаться буду, а маму нет?
– Решай сама, ты уже большая. Но прежде выслушай историю, которая случилась некогда в далёкой Австралии.
Жила-была на окраине Сиднея вдова, и было у неё три дочери: Одноглазка, Двуглазка и Троеглазка. Раньше у Одноглазки было три глаза. Не слушалась дочка матери, по лесу бегала, два глаза сучком выколола.
Двуглазка тоже с тремя глазами была. По ельничку с сестричкой носилась, один глаз на сучок наколола. Троеглазка же матушку во всём слушалась – и осталась с глазами, третий глазок у неё во лбу был. Пролетал мимо Змей о трёх головах, взял в жёны Троеглазку и унёс к себе в замок на край света, на остров Тасмания. Осталась матушка с двумя непослушными дочерьми. Однажды сказала им: «Не купайтесь в лесном озере. Там водяной сидит, на дно утащит». Не послушались дочери, побежали наперегонки в том озере купаться. Двуглазка первой прибежала. Утащил её водяной, свадьбу шумную справил: озеро бурлило, как вода в котле. Осталась матушка с одной Одноглазкой. Однажды сказала ей: «Не ныряй в море-океан в незнакомом месте, там могут быть коряги». Не послушалась Одноглазка, нырнула с высокого берега в незнакомом месте. На корягу не напоролась, зато попала акуле в зубы. Зубы у акулы, как набор кухонных ножей, один другого больше и все острые-преострые. Откусила акула ногу, и стала Одноглазка Одноножкой. Однажды сказала ей мать: «Не подходи на улице к незнакомым мужчинам, не слушай их речей медовых, лживых». Не послушалась… Остановил её на улице первый встречный, конфетку протягивает и шепчет что-то. «Говорите громче», – просит Одноглазка-Одноножка. А он рукой манит. Подскочила к нему на одной ножке и ухо подставила: «Ась?» А он – цап! – и откусил ухо под корень. Стала Одноглазка и Одноножкой, и Одноушкой. Сидит, бывало, на крылечке, ножкой покачивает, глазом каждого прохожего провожает. Бегут мимо аборигены с копьями, едут фермеры на фургонах – никто на Одноглазку-Одноножку-Одноушку даже не посмотрит, не оглянется. Кому такая нужна?! Вдруг – трах! бах! – вошли в гавань Сиднея сто кораблей. На главном – сам адмирал Нельсон. Молодой, красивый, в битвах покалеченный: одной ноги нету, ухо саблей отрублено, вместо глаза чёрная повязка, к другому подзорная труба приставлена. Разглядел в трубу красну девицу и руки ей протянул. И она ему руки протянула. Их руки встретились. Сжал её пальцы нежно и взмолился: «Будь моей женой, Двуручка!» Побежала непослушная дочка к матери за советом, выходить за Нельсона или нет. Сказала ей мать со слезами: «Не выходи, доченька». На следующий день свадьбу сыграли. Невеста была во всём белом, на двух глазах белые повязки; жених – во всём чёрном, на глазу чёрная повязка. У неё ножка – из белой берёзы, у него – из чёрного железного дерева. Пир был на весь Сидней, три дня никто глаз не смыкал!
Вот такая история. Хочешь верь, хочешь нет. И рассуди, стоит ли маму не слушаться.
О золотых волосах
– Папа, тебе какие волосы больше нравятся: как у тебя или золотые?
– Не знаю.
– А мне золотые.
– Почему?
– Красиво. С ними чувствуешь себя принцессой.
