Юрий Вийра - Мой папа – Мюнхгаузен (сборник)
– Не знаю.
– А мне золотые.
– Почему?
– Красиво. С ними чувствуешь себя принцессой.
– Когда у меня были золотые волосы, я себя принцессой не чувствовал.
– Папа, ты шутишь? Когда у тебя были золотые волосы?
– Я родился с золотыми кудрями. Родители сначала удивлялись: в кого это я? У них были тёмные волосы. Потом на чердаке нашёлся портрет маминой прабабушки – она тоже оказалась златовласой.
– С короной?
– Нет, на портрете ей пять лет. Замуж за принца она вышла в восемнадцать.
– Ну, у мальчиков короткие волосы, а я бы заплетала косы.
– И косы у меня были. Когда мы жили в Косово – это такой маленький город на Украине. Там все ходят с косами.
– И мужчины?! Что-то не верится.
– А в Шотландии мужчины носят клетчатые юбки – килты…
– Знаю, по телевизору видела.
– Помнишь, у нас на кухне висят глиняные тарелки с рисунками: женщина на коне, музыканты, птицы, цветы. Тарелки из Косово. В этом городе все гончары: дети месят глину, женщины расписывают тарелки, а мужчины сидят за гончарными кругами. Заплетут на заре косы – и за дело. Из Косово мы переехали в Чернигов, и волосы у меня стали чёрными, как воронье крыло. А в Витебске я звался Витей – там же одни Вити живут.
– Папа, ты всё шутишь! Между прочим, волосы у тебя и не очень чёрные – столько седых волос!
– Вот-вот! Интересно, сколько у меня за эту зиму седины прибавилось?! Каждое твоё падение на катке – новый седой волос…
– И двойки в дневнике?
– Двойки – ерунда. Их можно стереть ластиком.
– Ты серьёзно?
– Конечно. Это самый верный способ, как превратить красавца отца в седого как лунь старца.
– А что такое лунь? Луна?
– Нет, это такая хищная светлая птица. Она хватает девочек, которые задают своим отцам слишком много вопросов…
– Папа, ты перепутал! Я читала в энциклопедии: луни хватают не девочек, а их отцов. Утащат к себе в гнездо на высокую отвесную скалу, под самые облака, а в гнезде сидят, разинув клювы, штук пять или шесть любознательных лунят. Пока не ответишь на все вопросы любознательных птенцов – обратно не отнесут!
– Да ну тебя! С тобой невозможно серьёзно разговаривать.
О Бранденбургских воротах
– Папа, сегодня на уроке немецкого мы изучали, где что в Берлине находится: разные дворцы, музеи, театры. А ты бывал в Берлине?
– Сто раз.
– И Бранденбургские ворота видел?
– Конечно. Стоял и глазел на эти Баранденбургские ворота, как баран на новые ворота.
– Не Баранденбургские, а Бранденбургские!
– Я пошутил.
– А что тебе ещё в Берлине понравилось?
– Всё.
– В город ты вошёл, разумеется, через Бранденбургские ворота?
– Разумеется. Широким шагом.
– И ворота были открыты? Подъёмный мост опущен?
– Ну. Я же днём проходил.
– И стражники взяли за проход пять марок?
– Взяли. Одну российскую с Ту-154 и четыре египетских треугольных, с пирамидами.
– Почтовых?
– А каких же ещё?!
– Папа, скажи честно, ты не бывал в Берлине, да?
– А как ты узнала?
– Очень просто. Бранденбургские ворота находятся в центре города, на Унтер-дер… ой, забыла, как улица называется!
– …ден-Линден.
– Да, на Унтер-ден-Линден. Ворота никогда не запираются. И моста там никакого нет. И стражники не стоят. А марки – это у немцев деньги такие были.
– Ясно. Поедем в Берлин – возьмём с собой все мои марки. Знаешь, сколько их у меня?! Два толстых альбома. Монгольские, венгерские, кубинские, польские… До девятого класса собирал.
– Папа, ты не понял. Марками назывались деньги. У нас – рубли, у американцев – доллары, а в Германии – марки.
– Теперь ясно. Но почему марки? Назвали бы рублями, а то с почтовыми марками можно перепутать.
– Не беспокойся, никто не путал… Между прочим, герб Берлина похож на герб Новгорода…
– Новгорода? Какого: Нижнего, Среднего или Верхнего?
– Папа, не шути. Есть только два Новгорода: Великий и Нижний. На гербах Новгорода Великого и Берлина нарисован медведь. Понятно?
– Ну.
– Перестань нукать. Ой, до чего же ты, папа, тёмный!
– Ничего удивительного. У нас в роду все были темноволосыми: и отец, и дед, и прабабушка… И не маши, пожалуйста, рукой – вывихнешь ненароком. Я в газете читал: в Подмосковье один медведь вот так лапой махал и по носу себя стукнул. Нюх отшиб. Тут-то его звероловы и сцапали. Теперь проживает в «Zoo»…
– В Берлинском зоопарке?!
– Клетка просторная, с кондиционером. Трёхразовое питание. Все кругом вежливые: «Данке… битте… я-я…» Не жизнь, а малина.
– Бедный мишка. Папа, тебе его жалко?
– Жалко. Небось по берлоге скучает.
– Ну.
О страхе перед лифтом
– Папа, ты боишься ездить в лифте?
– Очень. Когда я в него вхожу, у меня ноги начинают трястись.
Лучше со мной вместе не ездить. Однажды я ехал с двумя парнями из охраны. У нас на одиннадцатом этаже находится какая-то иностранная фирма. Эти люди её охраняли. Такие здоровенные, под два метра. Они спускались с одиннадцатого этажа, а я присоединился к ним на восьмом. От страха перед лифтом у меня сразу затряслись поджилки. Дрожь передалась лифту, и кабину стало швырять из стороны в сторону. Для меня это привычное дело, а парни чуть не плакали – боялись, что трос оборвётся.
Разумеется, мы доехали благополучно. Тросы у лифтов прочные, из стальной проволоки.
– Папа, помнишь, как мы застряли между этажами с двумя американцами. Они были из этой фирмы, да?
– Точно. Один был американец, миллионер. Другой пуэрториканец, его секретарь.
– Я тогда тоже перетрусила. Закричала: «Спасите!» Я же маленькая была.
– Да, ты ходила в первый класс. А помнишь, как этот миллионер остался тогда без одного из своих миллионов?
– Не помню. Расскажи.
– Американцы очень любят держать пари. Когда кабина застряла между этажами, я заключил с ним пари, что через три минуты мы спустимся вниз. Он сказал, что это невозможно: пока придут ремонтники, пока найдут неисправность… Поспорили на миллион и ударили по рукам. После чего я нажал на кнопку «стоп», а потом сразу на кнопку первого этажа. И через три минуты ему пришлось выписать чек на миллион долларов.
– Откуда ты знал, что надо нажимать на эти кнопки?
– Дело в том, что лифт не сломался, он просто остановился. Там было тесно: мы с тобой везли санки, а у них был большой чемодан. Ты прижалась к стенке и случайно задела головой кнопку «стоп»…
– Ты это видел?
– Нет, догадался. Такая же история случилась со мной раньше. Я нечаянно облокотился на кнопку «стоп», и лифт остановился. Нажал на кнопку «вызов», и дежурная объяснила по микрофону, как сделать, чтобы снова поехать.
– Хитрюга!.. А если бы ты ошибся и лифт сломался по-настоящему, например, из-за перегрузки?
– Кто не рискует, тот не выигрывает.
– А куда делся этот миллион?
– Проспорил американцу. Он оказался не так прост. Не моргнув глазом, подмахнул чек на миллион долларов и предложил: «Спорим ещё на один миллион, что я быстрее произнесу алфавит». Поспорили. На счёт «три» я затараторил как из пулемёта: «А, б, в, г, д, е, ё, ж, з…» А он спокойно произнёс: «Ал-фа-вит». Как я мог забыть этот детский розыгрыш?!
– Папа, ты давно боишься лифта?
– С детства. Я же вырос в маленьком сибирском городке. У нас самый высокий дом был двухэтажный. Первый раз я увидел лифт, когда мне было пять лет. Мой старший брат Борис поступил в Московский университет…
– Разве у тебя есть брат?
– Двоюродный, сын дяди Толи и тёти Иды. Поступил, значит, Глеб в университет…
– Борис.
– Не перебивай. Поступил Борис в МГУ и прислал домой уйму денег – половину своей стипендии. И мы всей семьёй поехали в Москву. Сначала на санях до станции, а потом четверо суток на поезде. На вокзале Борис нас почему-то не встретил – я уже не помню почему. Пришлось самим добираться до университета на Воробьёвых горах. А жил он в общежитии на тридцать восьмом этаже. Столпились мы перед лифтом, глазами хлопаем…
– Сколько вас было?
– Считай сама: дедушка, бабушка, отец, мать, дядя Толя, тётя Ида, шестеро братьев, включая меня, и семеро сестёр, тоже двоюродных. Сколько получилось?
– Девятнадцать.
– Стоим, значит, в девятнадцати затылках чешем. Лифты в МГУ огромные, как целая комната, только без окон. Двери раздвигаются и сдвигаются, как в капкане. Отец махнул рукой: «Айда пешком!» И потопали мы на тридцать восьмой этаж. По дороге к нам ещё много людей присоединилось. Видят – валит вверх по лестнице толпа. Ясное дело – опять лифт сломался. Топаем и топаем, как альпинисты: двадцатый этаж, двадцать первый…
– И дедушка топал?
– Не отставал. И меня за руку тащил. Между прочим, он был в нашем районе лучшим пимокатом. Так в Сибири называются мастера, которые делают валенки. Настоящие валенки должны быть лёгкими и упругими. Знаешь, как проверяют валенки? Бросают об пол. Хороший валенок должен подпрыгнуть несколько раз. Дедушкины валенки скакали целый день. В избу нельзя было войти. Скачут валенки и скачут. Мы их наволочками ловили.
