Владимир Писарев - Бронзовый щелкунчик: Волшебные сказки
А Дементий перво-наперво кол огромный из цельного дуба вытесал да посреди двора в землю вбил, Ермилу на цепь посадил. С той поры Ермила ко всякому труду приучался. Он и землю пахал, и воду таскал, и дрова из леса носил, и подковы ковал.
Через год-другой до того в кузнечном деле преуспел, до того молва о нем добрая пошла, что даже из соседних деревень люди приходить стали. Кому плуг почини, кому петли для ворот сделай, кому лошадь перекуй всякого дела хватает. Весь в работе Ермила, для людей старается, но и народ к с нему с добром: кто пирог несет, кто ковригу, кто капусты целый воз А в студеную пору как-то собрались деревенские бабульки вместе да теплую шерстяную попону ему связали.
Стал Ермила добрым и кротким, даже дети перестали его бояться, по праздникам к нему с гостинцами приходили. Но больше других о Ермиле заботилась Машенька, младшая доченька Дементия. Она ему и вкусный кусочек принесет, и молочка парного, она и сказочку ему перед сном расскажет, и ласковым словом одарит. Вот такая была у кузнеца доченька.
Как-то раз в разгар масленицы пошли дети на санках с горок кататься. Только за околицу вышли — вдруг волчище откуда ни возьмись. Схватил Машеньку и в лес поволок. Испугались дети, на помощь зовут, а волк-то все быстрее и быстрее уходит.
Народ из деревни высыпал Кто с топором, кто с дубьем, да только догнать-то серого разбойника не могут. Пропала бы Машенька, кабы не Ермила. Как услышал он о том, что с ней приключилось, до того разъярился, с такой силой вслед за волчищей рванул, что и цепь железная его не удержала, оборвалась, словно нитка. Догнал волка, Машеньку у него отобрал, а самого злодея за хвост ухватил, раскрутил да запустил далеко-далеко, аж за самый горизонт.
Успокоил Ермила Машеньку, в щечку поцеловал, по головке лапищей своей погладил да родителям отнес. Вот уж радость-то была, вот уж праздник! Со всей деревни народ к Ермиле повалил.
Каждый его благодарит, каждый гостинцем одаривает, каждый здоровья желает.
Но вот день к концу подошел; стемнело, и люди по домам разошлись. А Ермила в своем сарае попоной укрылся да спать лег. Пришла к нему перед сном Машенька, сказочку рассказала, побаюкала, песенку спела.
И уснул Ермила под колыбельную, и приснился ему сон. Вот идет он будто бы по заснеженному полю: все вокруг белым-бело, вьюга метет, ветер так и свистит. Вдруг видит Ермила, как через поле, через сугробы. Дед Мороз шагает. Да-да, тот самый Дед Мороз, о котором Машенька в сказках своих рассказывала. Ермила с ним поздоровался, а тот ему в ответ, да зычно, раскатисто:
— Здравствуй и ты, добрый человек!
— Человек? — удивляется Ермила. — Да еще и добрый?
— Да! Человек! — отвечает Дед Мороз.
Улыбнулся Дед Мороз, рукой на прощание махнул и дальше пошел, а Ермила стоит посреди поля, задумался, да понять ничего не может. Вдруг видит, как на белогривой тройке следом за Дедом Морозом внученька его Снегурочка едет.
— Здравствуй, Снегурочка! — говорит Ермила.
— Здравствуй и ты, добрый человек! — молвила Снегурочка да вслед за дедушкой своим поспешила.
Удивился Ермила больше прежнего, дальше пошел и у опушки соснового бора лесных человечков повстречал. Те ручонками ему машут, доброго здоровья желают, не иначе как добрым человеком его величают.
Вот такой удивительный сон снится Ермиле. А между тем ночь к концу идет, небо светлеет, на Востоке зорька горит-разгорается. Петухи поют, коровы голоса подают, деревенский народ с печей да полатей слезает, за хозяйство принимается.
И Дементий встал да пошел первым делом Ермилу завтраком накормить. Вот заходит он в сарай, а там — о Господи! — добрый молодец под попоной спит, а вокруг него чешуйчатая шкура от ящера разбросана. Дементий, недолго думая, шкуру собрал да в подпол спрятал, а молодцу новую, нарядную одежду принес. Дождался пробуждения его и спрашивает:
— Как звать тебя?
— Ермила, — отвечает молодец.
— Так знай же, Ермила, что отныне ты мне и жене моей сыном приходишься, а детям моим — братцем. Так что одевайся, сынок, да пойдем скорее в дом — завтракать пора.
Пришел Дементий домой, сына привел; братья и сестры Ермилу встретили ласково, обнимают, а матушка целует да к столу зовет. Но больше всех счастье Машеньке — ведь это она ему и песенки колыбельные пела, и сказки рассказывала.
Вот такая история приключилась с Ермилой. Зажил он в семье кузнеца, был он заботливым сыном, добрым братом и работником хоть куда.
А шкура от ящера так в подполе и осталась, так и лежала там, пока мыши ее в труху не изгрызли.
Царь и старик
В далеких местах, за высокими горами несет свои воды быстрая, бурливая река. Над водопадом нависла огромная скала, а на скале чернеют руины старой крепости. Много лет назад в крепости жил грозный царь, повелитель этого края.
И вот однажды позвал царь своего верного слугу, садовника по имени Ерофей, и велел ему возле крепости парк заложить.
Отправился Ерофей в лес. Идет, по сторонам поглядывает, саженцы для парка присматривает, да вдруг остановился — человека незнакомого увидал. Вот он, старец невысокий, худенький, седенький, и лицо-то все в морщинах, словно яблочко печеное. Да в убранстве необычном: одежда из полосок бересты соткана, на голове венок, из листьев кленовых сплетенный, а в руках посох с набалдашником в форме змеиной головы.
Стоит старец возле большого камня, по которому вьюнок стебелечки свои тоненькие пустил. Улыбается старец, под нос себе что-то нашептывает. Потом ладошку сухонькую к уху приложил, к цветочкам вьюнка наклонился, слушает что-то, головой кивает.
Удивился садовник, отродясь такого не видывал. "Что же это? — думает. — Разве может человек с цветами разговаривать?"
Тут он к старцу подошел, поздоровался и спрашивает:
— Дозволь узнать, добрый человек, кто ты? Как звать тебя?
— Лесной житель я, — отвечает старец, — и зовут меня Боровиком. Об одном одолжении хочу попросить. Коли ты царский садовник, то возьми спелые зерна вьюнка да посей их вдоль стен крепостных. Больно мрачна, угрюма ваша крепость, словно хищная птица над краем нашим нахохлилась. А вот взойдут из зерен ростки, поднимутся вверх по стенам, укроют крепость живым покрывалом, и уподобится она большому саду, усыпанному цветами.
Тут старичок с побегов вьюнка спелых коробочек набрал. Вот они, коробочки: сухие, ребристые, внутри зернышки что погремушечки побренькивают, а снаружи иголочки острые во все стороны торчат. Отдал Боровик коробочки Ерофею и на прощание одно лишь сказал:
— Знаю я, что доченька у царя есть, царевна Мария. Пусть же будут ей подарком эти зерна…
И вернулся Ерофей в крепость, запряг в телегу коня, за землей в плодородную долину поехал. Три недели землю возил, вдоль стен крепостных укладывал, потом разрыхлил ее хорошенько, коробочки колючие разломал, семена из них извлек да в землю и высыпал.
Прошло несколько лет. Разросся вьюнок, по крепостным стенам побеги пустил, нежным зеленым кружевом, россыпями голубеньких цветочков украсил кирпичную кладку. Теперь крепость выглядела совсем по-другому, она утратила свою былую угрюмость и, более того, радовала взор всякого путника, оказавшегося в этих местах.
И все бы хорошо, так и жил бы грозный царь в этой крепости, если бы однажды не повстречал Боровика.
А случилось это в лесу, во время веселого пира, учиненного царем по случаю удачной охоты.
Пир как пир: здравицы в честь государя звучат, шуты да скоморохи его веселят, каждый стрельбу его меткую славит. Хмелен царь, благодушен, да только вдруг слышится ему, будто бы зовет его ктото, будто бы по имени окликивает.
Удивился он, руку в перстнях приподнял, застолье угомонил. Осмотрелся вокруг, глядь — а неподалеку в малиннике старик Боровик стоит, на охотников с укоризной посматривает, головой покачивает.
— А тебе чего надо? — спрашивает царь.
— Скажи, премудрый повелитель, можно ли живность ради забавы губить? Ведь вы и половину того, что нынче набили, с собой не увезете, в лесу побросаете.
Рассердился государь, очи свои ясные насупил и Боровику в ответ:
— Верно говоришь: и дичи взяли много, и позабавились изрядно — на то и охота. Но одно лишь пойми, старик, мне в этом деле советов не надобно. А коли ты поучать меня вздумал, то знай, что я в долгу не останусь. Прикажу взять тебя да на цепь посадить, да в клеть упрятать!
Усмехнулся старичок и всего-то в ответ:
— Понапрасну гневаешься, государь, понапрасну стращаешь. Хоть и властелин ты этого края, но знай, что меня тебе не одолеть…
Обомлел государь от дерзости такой, помолчалпомолчал да, недолго думая, велел собаками старца травить. Псов с поводков спустили, те с веселым лаем на старика было бросились, но он им лишь посохом пригрозил, так они мигом и присмирели, хвосты поджали, на место воротились. Егеря их опять поднимают, поводками стегают-хлещут, плетьми бьют, а все попусту, — видать, побаиваются псы старика. А тот повернулся да в глубь леса ушел.
