Ольга Ларионова - «Щелкунчик»
Ольга Ларионова - «Щелкунчик» краткое содержание
Ольга Ларионова
«ЩЕЛКУНЧИК»
Этот рейс начинался просто и буднично — как, впрочем, и большинство рейсов, вошедших в анналы Большого Космофлота своим невероятным нагромождением случайностей, непредвиденностей и аварийных ситуаций. Собственно говоря, вся предыстория этого рейса сводилась к традиционной воркотне Полубояринова, который не жаловал новичков, недолюбливал вундеркиндов и затирал молодежь. Был у него такой маленький недостаток, которого никто бы не замечал, если бы он сам не рекламировал его при каждом удобном случае. Вот и теперь, когда надо было законсервировать базу на Земле Тер-Деканозова — просто снять людей и часть оборудования, — Полубояринов скорчил самую кислую мину, подписывая назначение Сергея Тарумова.
Хотя «за» было многое, и главное — Тарумов давно считался одним из лучших первых помощников. Командиры говорили о нем (а ходил он преимущественно с разными), что у него интуитивная способность оказываться на подхвате в любой взрывоопасной ситуации. Доходило до того, что если после вахты Тарумов почему-то задержался в рубке, — значит, можно было ждать метеоритной атаки, нейтринного смерча или подпространственной ямы. Но Полубояринову этого было мало. «Рано ему садиться в командирское кресло, — брюзжал он, впрочем, без лишней настойчивости. — А может, и не рано, а вообще противопоказано. Тарумов — врожденный дублер». — «А вот это только в самостоятельном рейсе и обнаруживается», — справедливо возражал ему Феврие, который давно уже ходил первым штурманом. Собственно говоря, Тарумова Феврие знал только понаслышке, но вот скверный нрав Полубояринова был ему давно известен. Рейс несложный — отдохновение души плюс три нырка в подпространство — как раз для того, чтобы проверить новичка. Чем черт не шутит! Командиров на флоте — не перечесть, но вот НАСТОЯЩИХ командиров…
— Ладно, — сказал Полубояринов. — Пусть получает своего «Щелкунчика», чтоб не было этой обиды — продержали, мол, всю жизнь на положении «правой руки». Я же сейчас не о нем. Я о тебе, Дан. Подумал бы ты серьезно о моем предложении, а?
— Ладно, ладно, — отмахнулся тогда Феврие. — Подумаю на досуге. А думаешь, приятно сидеть тут рядом с тобой в управлении? Брюзжишь на все Приземелье…
Так Тарумов получил свой корабль и со сдержанным восторгом, приличествующим первому самостоятельному рейсу, стартовал к Земле Тер-Деканозова, или, попросту, Тере.
Там его не задержали: экспедиция доказала абсолютную бесперспективность освоения Теры, а засиживаться на «пустышке» было просто противно. К приходу «Щелкунчика» все контейнеры были уже тщательнейшим образом упакованы — только грузи. В бытность свою первым помощником Тарумов уже сталкивался с людьми группы освоения, которым приходилось сворачивать работы. Как правило, такая группа являла собой полный спектр естественного человеческого раздражения — от корректного и сдержанного до абсолютно разнузданного, переходящего в бешенство. Еще бы — никто лучше освоенцев не знал, во сколько обходятся Базе такие неудачные попытки!
Но ничего подобного не было здесь. Тарумов приглядывался к четкой и несуетливой работе экспедиционников и все более и более убеждался, что залогом этого спокойствия была Лора Жмуйдзинявичене, руководитель экспедиции — маленькая полная брюнетка лет сорока пяти, сочетавшая неукротимую энергию с удивительно мягким и нежным голосом. И Тарумов, вполне согласный с Шекспиром в том, что сей дар составляет «большую прелесть в женщине», вдруг совершенно незаметно для себя оказался подчиненным властному ее обаянию. За последние десятилетия женщин в космосе значительно поубавилось, и новоиспеченный командир, отправляясь на Теру, даже не задумывался над тем, кем же может оказаться начальник экспедиции с чудовищной фамилией Жмуйдзинявичене. Но она протянула ему пухлую маленькую ладошку и просто сказала: «Лора» — и теперь за теми редкими завтраками или ужинами, когда предстартовые хлопоты позволяли им вместе сесть за стол в кают-компании, он мрачно завидовал Феврие, который с высоты своих семи десятков лет непринужденно обращался к Лоре по имени. Тарумову же, учитывая его неполные тридцать четыре, делать то же самое было как-то неловко, и он натянуто молчал, являя собой этакую образцовую дубину в комбинезоне с командирскими нашивками.
Эта неуклюжесть и скованность была если не первой ошибкой, то, во всяком случае, предысторией всех последующих промахов, потому что в состоянии досадливой неудовлетворенности собой человек ошибается гораздо чаще.
Но поначалу все шло идеально. За пятьдесят часов отошли так далеко от Теры, что ее гравитационное поле было не страшно для совершения подпространственного перехода — практикой было установлено, что при нырке в подпространство близко от какой-нибудь, пусть даже незначительной, массы корабль выныривал обратно не в расчетной точке, а где-то в другой галактике. Подпространством пользовались, имея весьма смутное о нем представление — как в прошлые века гравитацией.
И оно нередко мстило за пренебрежение к себе.
Так случилось и со «Щелкунчиком» — он вынырнул не на месте. Правда, в нужной зоне дальности — локаторы с трудом, но нащупали один из контрольных автоматических буев, по которым можно было сориентироваться для следующего нырка. Но перед этим нырком нужно было тщательнейшим образом перепроверить корабельный гиперпространственный преобразователь. Тарумов со своими механиками промаялся трое суток, но никакой аномалии в работе этого агрегата не нашел. Оставалось признать смещение на выходе случайным и продолжать путь.
Вот тут-то Тарумов и заметался. Сначала он посоветовался с Феврие — но тот был слишком осторожен, чтобы высказаться категорически, и отослал его прямехонько на Базу.
С позиции умывания рук запрос Базы — лучший способ снять с себя всякую ответственность. С точки зрения получения оптимальной рекомендации — тоже неплохо, так как на запрос молодого командира ответ давал коллектив старейших космолетчиков.
Так вот, База тоже сочла ошибку случайной — бывало и такое.
Позднее, перебирая в памяти все этапы этого рейса, Тарумов не сомневался, что, принимай он решение единолично, он положил бы «Щелкунчика» в дрейф после первого же нырка и спокойно ждал подхода ремонтного буксира — невзирая на тот возможный позор, который ожидал бы его, молодого командира, если бы выяснилось, что корабль задрейфовал понапрасну.
Несмотря на тщательнейшую подготовку ко второму нырку, выход из него оказался более чем неудачным по стечению неблагоприятных обстоятельств. Кроме того, что их отбросило в систему Прогиноны — тусклого красненького солнышка с тремя убогими планетами, — они оказались в одном из опаснейших уголков галактики, который славился такой плотностью комет, что напоминал прибрежную полосу Черного моря ранним августовским утром, где вода кажется непрозрачным комковатым студнем от обилия медуз.
Собственно говоря, корабль, лежащий в дрейфе или идущий на планетарных двигателях, кометы нимало не тревожат — локаторы связаны с кибер-штурманом, который автоматически изменит курс корабля или даст сигнал заблаговременно нырнуть в подпространство.
Современному звездолету комета страшна только тогда, когда она находится именно в той точке, в которой он выныривает, или, как это принято говорить, «проявляется». Вероятность подобного совмещения в пределах Солнечной практически равна нулю, но в таких космических дырах, как Прогинона, все могло быть.
И было именно со «Щелкунчиком».
В первый миг их попросту тряхнуло, словно корабль икнул всеми своими трюмными потрохами. Экипаж привычно занял аварийные посты и закрепился на случай последующих толчков — пока все скорее напоминало учебную тревогу, чем реальную катастрофу. Но слово «комета» уже прозвучало во всех отсеках, и все знали, что корабельный компьютер уже рассчитывает массу кометного вещества, оказавшегося в том объеме пространства, в котором проявился корабль, и теперь заключенного внутри корабля. В центральной рубке на компьютерном табло уже начали загораться первые цифры, и по мере их возникновения по всем отсекам раздался вой сирен — высокий, прерывистый, означавший опасность нулевой степени, или, попросту, опасность смертельную.
Внутри корабля находилось целых четыре грамма посторонней массы!
Конечно, «Щелкунчику» могло повезти и эти злополучные четыре грамма могли оказаться где-нибудь внутри трюмных помещений — тогда это облачко пара бесследно и беспоследственно растворилось бы в воздухе, наполнявшем корабль.
Но могло быть хуже — чрезвычайно редко, но так случалось. Неощутимые частицы чужеродной материи проявлялись в металле корпуса корабля, его машин и механизмов. В таком случае даже единичная молекула, мгновенно возникающая между атомами титана, вызывала так называемый «подпространственный резонанс» и как бы вспарывала изнутри сверхпрочный сплав. Единичная!
