Владимир Писарев - Бронзовый щелкунчик: Волшебные сказки
— Ну что, ребята, угостим этого парня пушечным ядром? — злился Хинклер. — Для хорошего человека ничего не жалко. Так ведь?
— Угости-угости, мазила! Долг платежом красен, — продолжал веселиться Кроффорд и наградил Хинклера еще одной шишкой, теперь уже на лбу.
Но вот раздался артиллерийский выстрел, вслед за ним — рокот летящего ядра, а потом — грохот вдребезги разбитой черепицы. Пороховой дым рассеялся; Хинклер взглянул на развороченную крышу, удовлетворенно кивнул головой и изрек: "Кажется, готов… Пошутил — и хватит!"
— Ну что? — вновь донесся голос Кроффорда. — Я же говорил, что мазила. МА-ЗИ-ЛА! Теперь это будет твоя третья кличка!
Порыскав взглядом по стенам и крышам, Хинклер нашел своего обидчика; в этот раз он преспокойно сидел на флюгере, украшавшем шпиль одной из башен замка.
Разбойники вновь принялись заряжать мортиру.
Тем временем Кроффорд спустился в подвал и, обнаружив, что все пленники успели благополучно покинуть тюрьму, снова вернулся на крышу и громко воскликнул:
— Послушай, Хинклер, а ведь тебе не зря дали кличку Кабельтов. И вовсе не потому, что ты такой дылда. При всей своей необразованности ты должен знать, что каждый кабельтов делится ровно на сто фатомов. Так вот, как бы и тебе не пришлось разлететься на сто кусков!
— Ну это уж слишком! — взревел Хинклер. — Эй, ребята, полезайте-ка на крышу да схватите этого шутника! По-моему, он что-то замышляет!
Пираты бросились выполнять приказ, да только Кроффорд вдруг куда-то исчез, словно провалился, а через мгновение мощнейший взрыв буквально разнес замок по кирпичам. Это было впечатляющее зрелище, это был финал истории Хинклера и его шайки.
Тем временем «Фламинго» снялся с якоря и пустился в обратный путь. На палубе корабля царило всеобщее ликование. Бывшие узники от души благодарили и обнимали своих освободителей, среди которых был и Вилли. А он, радуясь вместе со всеми, вдруг подумал: "Старик не обманул меня. Янтарный кораблик и в самом деле принес счастье".
Но совершенно неожиданно сквозь окружавший его веселый шум и гам Вилли услышал лишь один, единственный голос, тот самый, который он узнал бы среди многоголосья тысячной толпы, — голос отца!
Да, он не ошибся, среди узников был и его отец. Так уж получилось, что, пройдя по подземному ходу до берега моря, в кромешной темноте переправившись на борт «Фламинго», они не смогли узнать друг друга. Но сейчас они встретились, они снова были вместе. Надо ли говорить о счастье отца и сына, обнявших друг друга после всех пережитых невзгод и испытаний.
Быстро летело время, и настал день, когда они вернулись в родной город. Пришел час расставания с «Фламинго» и его славным экипажем. Были и слова благодарности, и добрые пожелания, и дружеские объятия. Капитан Лансен отправился в новое плавание, а отец и сын — домой.
Проходя знакомыми улицами, Вилли невольно взглянул на то самое место, где когда-то нищенствовал старик, и увидел там… тетушку Барбару в лохмотьях, с медной кружкой в руке. Бессмысленным, каким-то нечеловеческим взором она окинула своего племянника и кузена, но, кажется, даже не узнала их. Вернувшись домой, Вилли сразу разыскал медный перстень — он был в одной из тетушкиных шкатулок, — тут же побежал к берегу моря, а там, широко размахнувшись, забросил его в воду.
Вот и все. Трудно сказать, может быть, со временем кто-то и нашел перстень, поднял его с морского дна.
И еще, кстати. Однажды мне повстречался нищий. Нищий как нищий — ничего особенного. Но на руке у него был… медный, позеленевший от времени перстень. Конечно, едва ли это тот самый, который Вилли когда-то получил от старика. Впрочем, как знать.
Саверий и князь
Расскажу-ка я вам историю, что приключилась в одном старом-престаром удельном княжестве. Началось все с того, что княжеские стражники наконец-то изловили матерого разбойника по кличке Прошка-секач. Нагрянули они в лес среди ночи, окружили бандитское логово, а поутру дружно навалились да одним махом всю шайку взяли, всех до единого разбойничков скрутили, приковали к железной цепи и в город погнали.
Привели их прямо в княжеский посад, на площадь, на колени в рядок поставили, самого князя ждут. Погуляли разбойники, на дорогах-то пошалили, пришло время ответ держать.
Но вот князь вышел, банду оглядел.
— Отлетались, соколики? — спрашивает. — Сказывайте, много ли злодейства сотворили? Много ли крови христианской пролили?
А разбойники молчат, глаз поднять не смеют, гнева княжеского боятся.
— Нешто воды в рот набрали? — опять спрашивает. — Иль языки у вас поотнимались?
Тут он их взором хмурым окинул, повелел всех в острог на цепь посадить да допросить, а Прошку — особо, по всей строгости.
Как ни хитрили они на допросах, как ни крутили, как ни запирались, а на дыбе-то все рассказали, во всех злодействах покаялись. А вскорости им и волю княжескую объявили — всех до единого под топор. Но тут Прошка-секач вдруг просить стал, чтобы его к самому князю отвели, — хочет, мол, перед смертью тайну великую открыть, душу облегчить. "Ведомо мне, — говорит, — где сокровища несметные припрятаны, да такие, что и во сне не приснятся".
Князю доложили. Но вот день прошел, ночь пролетела, а утром разбойников из темницы выволокли да на плаху потащили — всех… кроме главаря.
Вот и поп свое дело вершит, и палач за работу принялся, а князь тем временем самолично в темницу спустился, всем стражникам выйти велит да Прошку спрашивает:
— Одумался, голубь сизокрылый? Нешто откупиться вздумал?
— Об одной милости прошу, — отвечает Прошка, — выслушай меня, премудрый князь. Выслушай, а там и решишь, как со мной поступить.
— Эк, куда загибает!!! Как с тобой поступить, я еще вчера решил, так что сказывай, мил человек, время-то не тяни. Палач в работе, не след ему тебя дожидаться.
А Прошка головой помотал, вздохнул горестно и говорит:
— У отрогов гор, князюшка, что к Северу пролегли, где-то так в десяти-двенадцати дневных переходах сопки стоят, еловым бором укрытые. За сопками речушка по камушкам бежит, а за речушкой вековые лиственницы вдоль берега что стена выстроились. Между лиственницами валуны попадаются. И белые, и серые, и зеленоватые — всякие есть, но самый большой валун розовый. Вот под ним-то сокровища и зарыты. Сорок сундуков с золотом и драгоценными камнями.
Князь разбойника выслушал, пальчиком ему пригрозил и молвил с улыбкой:
— Ох, хитер ты, Прошка, да меня не проведешь, от плахи не отвертишься — врать-то складно не научился. Ну посуди сам, откуда в лесной глухомани таким сокровищам взяться? В царской казне, поди, столько нет.
— Верные люди сказывали, — отвечает Прошка, — что покойный колдун сундуки под валун зарыл.
— И где же эти "верные люди"?
— На том свете, князюшка. Где же им еще бытьто? Слово, известное дело, не воробей…
— Понятно… Но все равно не верю. Врешь, душегуб, а потому пора тебе по площади прогуляться! Палач заждался.
— Истину говорю, — взмолился разбойник. — Вот пошли людей с подводами, с охраной — увидишь, что не обманываю. А коли сокровищ там не найдут, так хоть на кол меня посади!
— На кол, говоришь? Ну смотри, лиходей, не просчитайся! Уж что-что, а кол для тебя найдется!
Тут князь стражу позвал, велел с Прошки глаз не спускать, держать его в строгости, пропитанием не баловать. Потом очи свои ясные насупил, на разбойника хмуро, задумчиво взглянул, словно насквозь его пробуравил, да вышел вон.
Следующим утром отряд во главе с княжеским егерем, добрым молодцем по имени Саверий, отправился в путь. Шли лесными дорожками, подлесками, сквозь чащобы продирались, а на восьмой день в болота уперлись.
Вечерело. Надо бы на ночлег остановиться, а негде — кругом сырость сплошная. Все вокруг осмотрели, подходящего места так и не нашли, но за осинками какой-то дымок приметили Оказалось, что неподалеку хутор стоит, а на хуторе ветхая старушка одна-одинешенька живет.
Постучали в дверь, в избушку вошли. То-то хозяйка гостям обрадовалась!
— Заходите, — говорит, — люди добрые. Всем места хватит. И накормлю, и напою всех, и спать уложу. По лесам-то наплутали, намаялись, все ноги, поди, исходили.
Тут Саверий велел всем на ночлег устраиваться, а сам на коня да в разведку отправился, чтобы на завтра путь подходящий подыскать.
Вернулся в потемках, едва с дороги не сбился. Во двор въезжает, а там и лошади, и подводы брошены, а вот людей-то… нет. "Ну и ну, — думает, — неужто спать легли и постов не выставили?" Заходит в дом, глядь — и в доме никого нет. Стал хозяйку звать. Звал-звал, да все без толку. Но, слава Богу, наконец-то она его услыхала, из своей спаленки откликнулась.
— Угомонись, — просит. — Что пожилого человека среди ночи будишь, спать не даешь?
