Льюис Кэрролл - Сильвия и Бруно
Я попытался было найти разумное объяснение, почему мы, люди, можем охотиться на лис, а он на улиток — нет, но ни одно из таких объяснений почему-то не приходило мне в голову; так что в конце концов я заметил:
— Видишь ли, одно другого стоит. Иной раз я тоже охочусь на улиток.
— Вот уж ни за что не подумал бы, что ты такой глупец, — воскликнул Бруно, — чтобы отправляться охотиться на улиток в одиночку. Запомни: никогда не становись улитке поперек дороги, если кто-нибудь другой не держит за рожок!
— Да нет, я охочусь на них не в одиночку, — храбро отвечал я. — Кстати, какой именно вид ты мне посоветуешь? А может быть, охотиться на тех, у которых нет раковин?
— Нет, что ты, мы на таких никогда не охотимся, — отвечал Бруно, вздрогнув при одной мысли о таких чудовищах. — Они такие противные, а если перевернешь их вверх брюшком, то вдобавок еще и липкие!
К этому времени мы закончили работу в саду. Я принес несколько фиалок; Бруно помогал мне посадить последнюю, но неожиданно остановился и заявил:
— Я устал…
— Ну, сядь отдохни, — отвечал я. — Я вполне справлюсь и без тебя.
Бруно не заставил себя упрашивать; он принялся устраивать из дохлой мышки некое подобие дивана.
— А теперь я спою песенку, — проговорил он, управившись с мышкой.
— Что ж, — отвечал я, — я ужасно люблю песенки.
— Какую же тебе выбрать? — проговорил Бруно, поудобнее усевшись на мышку, чтобы ему было хорошо видно меня. — Мне больше всего нравится «Тинь-тинь-тинь».
Против такого предложения трудно было устоять; однако я немного подумал для порядка и согласился:
— Да, пожалуй, «Тинь-тинь-тинь» лучше всего.
— Выходит, ты знаешь толк в хорошей музыке, — с довольным видом заявил Бруно. — Но сколько же цветков колокольчиков нам понадобится? — С этими словами он принялся посасывать пальчик и погрузился в раздумье.
Я отвечал, что вижу поблизости только один стебелек колокольчиков, и, дотянувшись до него, пригнул цветок к земле. Бруно раз-другой тронул ладошками цветки, словно музыкант, настраивающий струны. В ответ послышался нежный мелодичный звон. Мне еще не приходилось слышать цветочную музыку, да это и вряд ли возможно, разве что в таком же «феерическом» состоянии, и поэтому я затрудняюсь сказать, на что она больше похожа. Может быть, она чем-то напоминает звон серебряных колокольчиков, доносящийся откуда-то за тысячи миль. Когда же малыш посчитал, что цветки настроены, он опять уселся на дохлую мышку (ни на чем другом ему не было столь же удобно, как на ней) и, взглянув на меня своими сверкающими глазками, заиграл. Кстати сказать, мелодия была довольно любопытной. Вы можете сами убедиться в этом. Вот ее ноты.
Встань, проснись! Огни зажглись:
Совы кружат, тинь-тинь-тинь!
Брось покой! Перед водой
Эльфы служат, тинь-тинь-тинь!
Мы во славу Короля
Пропоем: ля-ля-ля-ля!
Первые четыре строки он пропел очень живо и весело, перебирая колокольчики в лад мелодии, а последние две — медленно и протяжно, покачивая цветками. Затем он принялся мне все объяснять:
— Король Фей — это Оберон; он живет там, за озером, и иногда приплывает на маленькой лодочке, и мы выходим встречать его и поем эту песенку.
— И вы приглашаете его за стол? — невольно спросил я.
— Никаких разговоров, — сердито воскликнул Бруно. — Они только портят песенку.
Я пообещал впредь не делать этого.
— Когда я пою, я никогда не разговариваю сам с собой, — важно заметил малыш. — Вот и ты не разговаривай. — С этими словами он опять настроил свои колокольчики и запел:
Слушай сам! И тут и там
Песня льется, тинь-тинь-тинь!
Сладкий звон со всех сторон
Раздается: тинь-тинь-тинь!
Мы восславим Короля,
Распевая тра-ля-ля!
Видишь — ах! — на всех ветвях
Лампы светят, тинь-тинь-тинь!
Это — ух! — глазищи мух:
Все заметят! Тинь-тинь-тинь!
Они славят Короля,
Крылышками шевеля.
Хватит петь! Глядите — снедь!
Мед и сахар! Тинь-тинь-тинь!
И нектар…
— Тсс, Бруно! — громким шепотом прервал я его. — Она идет!
Бруно тотчас умолк; она и в самом деле медленно шла сквозь густую траву. Увидев ее, малыш нагнул голову, как маленький бычок, и, бросившись на нее, закричал что есть мочи:
— Поищи другой дороги! Поищи другой дороги!
— Какой? — испуганным тоном спросила Сильвия, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, не угрожает ли ей какая-нибудь опасность.
— Вон той! — отвечал Бруно, мягко, но настойчиво поворачивая ее лицом к лесу. — Так, так, иди назад (только смотри осторожно!) и ничего не бойся. Гляди не споткнись!
Однако Сильвия то и дело спотыкалась: малыш бегом повел ее по камням и корягам, и было просто чудо, что бедная девочка еще держалась на ногах. Но Бруно был слишком взволнован и не задумывался, что же он делает.
Я молча указал Бруно местечко, где ей удобнее всего пройти, чтобы полюбоваться картиной преображенного сада. Это была небольшая кочка, величиной не больше картофелины. Когда дети взобрались на нее, я постарался спрятаться в тени, чтобы Сильвия меня не заметила.
Я услышал торжествующий возглас Бруно:
— Ну, теперь можешь смотреть! — Затем кто-то громко захлопал в ладоши; как оказалось, это был сам Бруно. Сильвия молчала: она стояла и смотрела, сжав ручки, так что я начал было опасаться, что ей это вовсе не понравилось.
Бруно тоже с нетерпением глядел на нее, и когда она, кое-как спрыгнув с «холма», принялась бегать взад-вперед по дорожкам, он осторожно последовал за ней, по-видимому, опасаясь, что ее мнение о новом облике сада будет сильно отличаться от его собственного. Но когда она наконец глубоко вздохнула и вынесла свой вердикт, то бишь приговор, произнеся его громким шепотом и не обращая ни малейшего внимания на грамматику: «Это… это самая прекрасная вещь на свете, которую мне доводилось видеть!» — на лице у малыша появилась довольная улыбка, как если бы все судьи и суды присяжных Англии вынесли приговор в его пользу.
— Неужели все это сделал ты, Бруно? — воскликнула пораженная девочка. — И все это — для меня?
— Мне немного помогли, — начал Бруно, как нельзя более довольный ее изумлением. — Мы провозились с этим весь вечер, и я подумал, что тебе понравится… — В этот момент губки у малыша начали подергиваться, и не прошло и минуты, как он расплакался и, бросившись к Сильвии, порывисто обнял ее за шею, уткнувшись лицом в ее плечико.
В голосе Сильвии тоже послышалась легкая дрожь; она прошептала:
— Ну что с тобой, мальчик мой? — И она, обняв малыша, нежно поцеловала его.
Но Бруно только прижался к ней и никак не мог успокоиться до тех пор, пока не признался:
— Я х-х-хоттел… повыдергать… все твои цветы… но я б-б-больше… никогда не б-б-б-буду…
Тут он опять расплакался, и конец фразы утонул в горьких всхлипываниях. Наконец малыш с трудом выговорил:
— Мне… ужасно… понравилось… сажать цветы для тебя, Сильвия; никогда еще я не чувствовал себя таким счастливым. — С этими словами он поднял свое розовое заплаканное личико, словно ожидая поцелуя.
Сильвия тоже не смогла сдержать слез и проговорила только: «Бруно, милый мой!» и «Я тоже никогда не чувствовала себя такой счастливой!» Но для меня так и осталось тайной, почему эти очаровательные дети, испытав такое блаженство, вдруг так горько расплакались…
Я тоже чувствовал себя счастливым, но, разумеется, и не думал плакать: знаете, мы, «двуногие громадины», всегда предоставляем это феям. Не успел я подумать, что, похоже, собирается дождь, как мне на щеку упало несколько капель.
Тем временем дети опять отправились в сад и принялись осматривать цветок за цветком, словно это была некая фраза, которую им надо было прочесть вдвоем. Правда, вместо запятых в ней раздавались поцелуи, а вместо точки в конце последовало долгое и крепкое-крепкое объятие.
— Кстати, ты догадалась, что это была моя месть, а? — начал было Бруно.
Сильвия весело рассмеялась.
— Что ты хочешь этим сказать? — отозвалась она. С этими словами она поправила свои темные волнистые кудри и взглянула на него светящимися глазами, в которых поблескивали невысохшие капельки слез.
Бруно набрал в грудь побольше воздуха для смелости.
— Я имею в виду отмщение, — проговорил он, — ну как ты не понимаешь! — И он поглядел на нее со счастливым и гордым видом, ужасно радуясь, что наконец-то последнее слово осталось за ним, так что я даже позавидовал ему. Я подумал было, что Сильвия и впрямь не поняла его, потому что она опять обняла его и расцеловала в обе щечки.
