Льюис Кэрролл - Сильвия и Бруно
— Что ж, это очень мило. Давай уложим камешки рядами: красные к красным, синие к синим…
— Так и сделаем, — отвечал я. — Кстати: какие цветы больше всего любит Сильвия?
Бруно засунул пальчик в рот и немного пососал его, прежде чем ответить.
— Фиалки, — наконец сказал он.
— Вон там, возле ручья — красивая клумба фиалок…
— Пойдем поскорее туда! — радостно подскочив, воскликнул Бруно. — Пошли! Держись за мою руку, и я провожу тебя туда. Трава здесь очень густая…
При этих словах моего маленького собеседника я не мог удержаться от смеха.
— Ну нет, Бруно, — отвечал я, — давай подумаем, чем бы нам сперва заняться. У нас ведь уйма дел, сам видишь.
— Ладно, давай подумаем, — отозвался Бруно и опять принялся посасывать палец, усевшись прямо на дохлую мышку.
— Для чего тебе эта мышка? — воскликнул я. — Давай лучше закопаем ее или выбросим в ручей.
— А чем же мы будем мерить грядки в саду? — воскликнул Бруно. — Нет, без нее нам никак не обойтись. Ведь каждая грядка у нас — три с половиной мышки длиной и две шириной.
С этими слова он схватил мышку за хвост, чтобы показать, как они ею пользуются, но я остановил его, боясь, что феерическое состояние рассеется прежде, чем мы успеем обработать садик, а тогда я уж точно никогда не увижу ни его, ни Сильвии.
— Мне кажется, тебе лучше всего заняться прополкой клумб, а я буду разбирать камешки, чтобы украсить ими грядки и все прочее.
— Ладно! — воскликнул Бруно. — А пока мы будет заниматься этим, я расскажу тебе о гусеницах, хорошо?
— Что ж, послушаем о гусеницах, — отозвался я, набрав целую горсть камешков и принимаясь разбирать их по цветам и оттенкам.
А Бруно заговорил быстро и негромко, словно разговаривая сам с собой:
— Вчера я видел двух маленьких гусениц, сидевших на берегу ручья у того самого места, где ты вышел из леса. Они были совсем зеленые, а глазки у них — желтые; но меня они не видели. Одна из них несла крылышко мотылька — ну, такое буро-зеленое, совсем сухое, с волосиками. Кушать его она не собиралась, и я подумал, что она хочет сделать из него себе плащ на зиму.
— Возможно, — отвечал я, потому что последние слова Бруно произнес вопросительным тоном и поглядел на меня, словно ожидая ответа.
Этого для малыша оказалось вполне достаточно, и он торопливо продолжал рассказ:
— И знаешь, она не хотела, чтобы другая гусеница увидела это самое крылышко, и попыталась поскорее утащить его, отчаянно перебирая всеми своими левыми лапками. И разумеется, после этого она тут же перевернулась.
— После чего — этого? — отозвался я, услышав последние слова. По правде сказать, я слушал его не слишком внимательно.
— Перевернулась, — решительно повторил Бруно, — если ты когда-нибудь видел перевернувшуюся гусеницу, ты сам поймешь, насколько это серьезно, и не будешь подшучивать надо мной. А я больше ни слова не скажу!
— Ну что ты, что ты, Бруно, я и не думал смеяться. Погляди сам, я совершенно серьезен.
Но Бруно только сложил ручки.
— Нет, не уговаривай меня. Я видел, как у тебя в глазах блеснул свет, похожий на свет Луны.
— Неужели я настолько похож на Луну, Бруно? — изумленно спросил я.
— Лицо у тебя огромное и круглое, как Луна, — отвечал малыш задумчиво оглядывая меня. — Правда, светит оно не так ярко, зато оно куда светлее и чище.
Я не смог сдержать улыбки.
— Видишь ли, Бруно, я иногда мою его. А Луна ведь умываться не может!
— Нет, еще как может! — воскликнул Бруно и, наклонившись ко мне, доверчиво прошептал: — У Луны лицо с каждой ночью становится все темней и темней, пока не почернеет совсем. И тогда, когда она станет совсем грязной, тогда… — говоря это, он провел рукой по своим розовым щечкам — …она умоется…
— И опять станет чистой, верно?
— Ну, не сразу, — проговорил Бруно. — Как ты не понимаешь! Она начнет умываться понемногу, начиная с другой щеки.
Рассказывая это, он по-прежнему сидел на дохлой мышке, сложив ручки, а дело — то бишь прополка — не двигалось с места. И мне пришлось сказать:
— Сначала работа, потом забава. Пока не закончим клумбу — ни слова больше.
Глава пятнадцатая
МЕСТЬ БРУНО
Наступила долгая пауза. Я разбирал камешки, удивленно наблюдая за действиями Бруно. Для меня такая манера была внове: перед тем, как полоть клумбу или грядку, он тщательно обмерял ее, словно боясь, что после прополки она станет меньше. Если же клумба оказывалась длиннее, чем ему хотелось, он принимался колотить мышку своим крошечным кулачком, крича:
— Ну вот! Все опять не так! Почему ты не держишь хвост прямо, как я тебе велел!
— Ну вот, я все тебе и рассказал, — громким шепотом проговорил Бруно. — Ты ведь любишь Фей, верно?
— Верно, — отозвался я, — конечно, люблю, иначе бы я сюда не пришел. Тогда бы я отправился куда-нибудь в другое место, где Фей не бывает.
В ответ Бруно только рассмеялся:
— Что вы говорите? Да ведь это все равно что найти какое-нибудь местечко, где нет воздуха! Разве такое возможно?
Эта мысль поставила меня в тупик, и я попытался сменить тему разговора:
— Ты — едва ли не первая Фея, которую я вижу собственными глазами. А ты видел других людей, кроме меня?
— Да сколько угодно! — отвечал Бруно. — Мы часто видим их, когда бродим по дорожкам.
— А они вас не видят… И что же, они ненароком не могут наступить на вас.
— Конечно нет, — отвечал Бруно, немного смутившись от моего невежества. — Гляди! Допустим, ты идешь здесь… и здесь (и он начертил на песке небольшие пометки), а я — тут. Так, отлично. Ты ставишь одну ногу туда, другую сюда и ни за что не сможешь наступить на Фею.
Это объяснение выглядело очень удачным, но меня оно не убедило.
— Почему это я не могу наступить на Фею, а? — спросил я.
— Почему — не знаю, — задумчивым тоном отвечал малыш. — Знаю только, что не наступишь, вот и все. Никому еще не удавалось наступить на Фею. Я рассказываю тебе все это, потому что ты любишь Фей. И я хотел бы пригласить тебя на званый обед к Королю Фей. Я близко знаком с одним из старших официантов.
Услышав это, я не мог удержаться от смеха.
— И что же, у вас гостей приглашают официанты? — удивился я.
— Да нет же, не к столу! — отвечал Бруно. — Прислуживать, как и прочие слуги. Понимаешь? Ну, подавать тарелки и все такое.
— Но ведь это же далеко не столь приятно, как сидеть за столом, верно?
— Разумеется нет, — отозвался Бруно тоном, перечеркивавшим всякие сомнения. — Но если ты не Лорд такой-то, по какому праву ты ждешь приглашения за стол, а?
Стараясь держаться как можно мягче, я отвечал, что этого и не жду, но это единственная форма участия в обеде, которую я считаю приемлемой для себя. Бруно покачал головкой и весьма откровенным тоном заметил, что я могу поступать как мне заблагорассудится, но он знаком со многими, кто с радостью бы принял такое предложение.
— А ты сам-то бывал там, малыш? — спросил я.
— Меня приглашали как-то раз на прошлой неделе, — гордо отвечал Бруно. — Мне нужно было мыть суповые тарелки — то есть нет, тарелки для сыра, — а они оказались очень большими. А еще я прислуживал за столом. И допустил всего-навсего одну оплошность.
— И в чем же она заключалась? — спросил я. — Ты ничего мне об этом не рассказывал.
— Да вместо ножа для резки бифштекса я подал ножницы… — беззаботным тоном отвечал малыш. — Но зато я удостоился чести подать бокал сидра самому Королю!
— Да, огромная честь! — сказал я, едва удерживаясь от смеха.
— Не правда ли? — серьезным голосом проговорил Бруно. — Согласитесь, что такой высокой чести удостаивается не каждый!
Этот случай навел меня на размышления о всевозможных вещах, которые почему-то почитаются «честью» в этом мире, хотя на самом деле чести в них ничуть не больше, чем в том самом бокале сидра, который Бруно подал Королю.
Не знаю, сколь долго я предавался бы размышлениям на эту тему, если бы Бруно не окликнул меня.
— Эй, помоги скорей! — позвал он донельзя взволнованным голосом. — Хватай ее за второй рожок! Видишь, дольше минуты мне ее не продержать!
Как оказалось, он отчаянно боролся с огромной улиткой, ухватившись за один из ее рожков, и, выбиваясь из сил, пытался перетащить ее через стебелек травы. Улитка отчаянно сопротивлялась.
Я подумал, что если на минуту прерву свой труд, то не нанесу этим особого ущерба садоводству, и потихоньку подхватил улитку и посадил на берег, где малыш не мог ее достать.
— Давай заберем ее попозже, Бруно, — проговорил я, — раз уж тебе так хочется. Но я не могу понять: для чего она тебе понадобилась?
— А зачем вам, людям, лисицы, на которых вы охотитесь? — возразил Бруно. — Я ведь знаю, вы ужасно любите охоту на лис.
