Оскар Уайльд - Сказки
Молодой Рыбак смотрел на него как заколдованный. Наконец взгляды их встретились, и, куда бы ни поворачивался Рыбак во время танца, ему казалось, что глаза этого человека были устремлены на него. Он услыхал, как засмеялась Колдунья, и, схватив ее за талию, закружился с ней в бешеном танце.
Вдруг в лесу залаяла собака. Танцевавшие остановились и, подходя парами, стали целовать руку незнакомцу. При этом на его гордых губах змеилась легкая усмешка, как будто рябь на воде от прикосновения крыльев птицы. Но в этой улыбке сквозило презрение. Взгляд его не отрывался от молодого Рыбака.
– Пойдем поклонимся ему, – прошептала Колдунья и подвела Рыбака; он почувствовал, как непреодолимая сила влекла его, и последовал за ней. Но, подойдя к незнакомцу, он вдруг, сам не зная почему, осенил себя крестным знамением и призвал имя Божие.
И едва только он успел это сделать, как колдуньи, закричав по-ястребиному, разлетелись, а смотревшее на него бледное лицо исказилось от боли. Человек отошел к лесу и свистнул. Испанский жеребец в серебряной сбруе выбежал ему навстречу. Вскочив в седло, человек обернулся и печально взглянул на молодого Рыбака.
Колдунья с огненными волосами тоже хотела улететь, но Рыбак, схватив ее за руки, крепко держал.
– Пусти меня, – кричала она, – пусти! Ты призвал Того, кого не нужно было призывать, и совершил знамение, на которое нельзя смотреть.
– Нет, – возразил он, – ты не уйдешь, пока не откроешь мне тайну.
– Какую тайну? – сказала Колдунья, борясь с ним, словно дикая кошка, и кусая свои покрытые пеной губы.
– Ты знаешь, – отвечал Рыбак.
Ее зеленые глаза затуманились слезами.
– Проси у меня чего хочешь, только не этого, – взмолилась она.
Он засмеялся и еще крепче сжал ее.
Тогда, видя, что не может высвободиться, Колдунья прошептала:
– Бесспорно, я так же прекрасна, как и дочери моря, и не менее привлекательна, чем те, которые живут в голубых водах, – и, ласкаясь, она приблизила к нему свое лицо.
Но Рыбак нахмурился и оттолкнул ее.
– Если ты не сдержишь данного мне обещания, я убью тебя, обманщица.
Лицо ее померкло, как цвет иудина дерева, она вздрогнула и пробормотала:
– Пусть будет по-твоему. Душа принадлежит тебе, а не мне, делай с ней что хочешь. – И, вынув из-за пояса маленький нож с рукояткой, покрытой кожей зеленой змеи, она подала его Рыбаку.
– Зачем он мне? – в удивлении спросил Рыбак.
Некоторое время она молчала, и выражение ужаса появилось на ее лице. Затем, откинув со лба свои огненные волосы, она загадочно улыбнулась и проговорила:
– То, что люди зовут тенью тела, – не тень тела, а тело души. Стань на берегу моря, спиной к луне, и обрежь вокруг ног своих тень, которая есть тело твоей души. Прикажи твоей душе оставить тебя, и она послушается тебя.
Молодой Рыбак затрепетал.
– Ты говоришь правду? – прошептал он.
– Да, и хотела бы не открывать тебе ее! – воскликнула Колдунья и с рыданием уцепилась за его колени.
Он оттолкнул ее и, оставив в густой траве, пошел к склону горы; засунув нож себе за пояс, он стал спускаться.
Жившая же в нем Душа обратилась к нему и сказала:
– Послушай! Я жила с тобой все эти годы и хорошо тебе служила. Не прогоняй меня: какое зло я причинила тебе?
Молодой Рыбак засмеялся.
– Зла ты мне не сделала, но ты не нужна мне, – отвечал он. – Мир огромен, кроме того есть ведь Небо и Ад и та обитель мрачных сумерек, что лежит между ними. Иди куда хочешь и не смущай меня: любовь моя призывает меня.
Душа жалобно молила его, но он не обращал на нее внимания и двигался вперед, перепрыгивая, словно дикая коза, с утеса на утес; наконец он достиг равнины и желтого берега моря.
Смуглый и статный, как греческое изваяние, он стоял на песке, отвернувшись от луны, а из белой пены тянулись манившие его белые руки, и из волн подымались приветствующие его смутные образы. Перед ним лежала его тень – тело его Души, а за ним висела луна в медово-желтом сиянии.
И Душа сказала ему:
– Если уж ты в самом деле решил прогнать меня, не отпускай меня без сердца. Мир жесток; дай же мне с собой твое сердце.
Рыбак с улыбкой покачал головой.
– Чем же мне любить мою милую, если я отдам тебе сердце?
– О, сжалься, – просила Душа, – отдай мне сердце; мир очень жесток, и мне страшно.
– Мое сердце отдано моей милой, – отвечал Рыбак, – не медли же больше и уходи.
– А мне разве не нужно любить? – спросила Душа.
– Уходи же, не нужна ты мне! – закричал молодой Рыбак, и, взяв маленький нож с рукояткой, покрытой кожей зеленой змеи, он обрезал вокруг ног свою тень. И тень поднялась, встала перед ним и взглянула на него: она была похожа на его двойника.
Рыбак отступил, спрятал нож за пояс, и трепет объял его.
– Уходи, – прошептал он, – и не появляйся больше предо мной.
– Нет, мы должны еще увидеться! – возразила Душа. Голос ее был тих, он походил на звук флейты, а губы едва шевелились, когда она говорила.
– Как же мы увидимся? – воскликнул молодой Рыбак. – Ведь не пойдешь же ты за мной в морские глубины?
– Раз в год я буду приходить сюда и вызывать тебя, – сказала Душа. – Может быть, я тебе еще и понадоблюсь.
– Зачем ты можешь мне понадобиться? Но будь по-твоему! – И молодой Рыбак погрузился в волны. Тритоны затрубили в трубы, а маленькая Сирена выплыла ему навстречу, она обвила его шею руками и поцеловала в губы.
А Душа, стоя на пустынном берегу, смотрела на них. И когда они исчезли в глубине, она, рыдая, побрела по болотам.
И когда миновал год, Душа вернулась на берег моря и позвала молодого Рыбака. Он поднялся из глубин и спросил:
– Зачем зовешь ты меня?
А Душа ответила:
– Приблизься, чтобы я могла говорить с тобою, много чудесного видела я.
И вот он приблизился и, лежа на отмели, оперев голову на руку, стал слушать.
Душа сказала:
– Покинув тебя, я повернулась лицом к Востоку и пошла странствовать. С Востока приходит к нам все мудрое. Шесть дней шла я и на утро седьмого дня пришла к холму, что находится в землях в Татарии. Я села в тени тамарискового дерева, чтобы укрыться от солнца. Земля была суха и выжжена зноем. Люди бродили по равнине, словно мухи по диску из полированной меди.
В полдень облако красной пыли поднялось на плоском горизонте. Увидев его, татары натянули свои раскрашенные луки и помчались ему навстречу. Женщины с воплями бросились к кибиткам и попрятались за войлоками.
В сумерки татары вернулись, но пятерых из них недоставало, а многие из вернувшихся были ранены. Они впрягли лошадей в кибитки и поспешно двинулись в путь. Три шакала вышли из пещер и смотрели им вслед. Потом понюхали ноздрями воздух и побежали в противоположную сторону.
Когда взошла луна, я увидела на равнине огни бивуака и направилась к ним. Несколько купцов сидели вокруг костра на коврах. Их верблюды были привязаны позади, а прислужники-негры устанавливали на песке палатки из дубленой кожи и воздвигали высокую стену из колючего грушевого дерева.
При моем приближении старший из купцов встал и, обнажив меч, спросил, что мне надо.
Я отвечала, что в своей стране я была Принцем, что убежала от татар, хотевших обратить меня в рабство. Предводитель каравана улыбнулся и показал мне пять голов, насаженных на длинные бамбуковые шесты.
Потом он спросил меня, кто Божий пророк на земле, и я ответила – Магомет.
Услышав имя лжепророка, он склонил голову и, взяв меня за руку, посадил возле себя. Негр принес мне кобыльего молока в деревянной чашке и кусок жареной баранины.
На рассвете мы двинулись в путь. Я ехала на рыжем верблюде, рядом с предводителем, впереди бежал скороход с копьем. Вооруженная стража шествовала по обеим сторонам, а за ними следовали мулы, нагруженные товарами. В караване было сорок верблюдов, а мулов – вдвое больше.
Из страны татар мы пришли в страну тех, которые заклинают Луну. Мы увидели грифонов, стороживших золото в белых скалах, и чешуйчатых драконов, спавших в пещерах. Переваливая через горы, мы удерживали дыхание из боязни, что снеговые лавины накроют нас, и каждый завязал глаза газовой вуалью. Когда мы проходили по долинам, пигмеи, прятавшиеся в дуплах деревьев, пускали в нас стрелы, а ночью мы слышали, как дикари били в свои барабаны. Подойдя к Башне обезьян, мы положили там плоды, и они нас не тронули. Когда же мы подошли к Башне змей, мы дали им теплого молока в медных чашах, и они пропустили нас. Во время нашего путешествия мы трижды подходили к берегам Окса. Мы переплывали его на деревянных плотах с большими, полными воздуха мехами из бычьих шкур. Гиппопотамы свирепо набрасывались на нас, стараясь нас растерзать. Верблюды, завидев их, начинали дрожать.
Правители всех городов брали с нас пошлины, но не хотели впускать нас в городские ворота. Они подавали нам пищу через стены – маисовые пирожки, сваренные в меду, и пироги из нежной муки, начиненные финиками. За каждые сто корзин мы давали им шарик амбры.
