Оскар Уайльд - Сказки
Когда ветер дул с берега, добычи было очень мало, а иногда и совсем не оказывалось: то был резкий ветер на черных крыльях, и бурные волны вздымались ему навстречу. Когда же ветер дул с моря, рыба выходила из глубин, заплывала в сети, и Рыбак носил свою добычу продавать на рынок.
Каждый вечер выезжал он в море, и вот однажды сеть его оказалась такой тяжелой, что он едва мог поднять ее в лодку.
«Видно, вся рыба морская попалась мне в сети, – подумал Рыбак усмехаясь, – а может быть, я поймал какое-нибудь мрачное чудовище людям на удивление; а может быть, и такое страшилище, что его пожелает увидеть сама великая Королева». И, собрав все свои силы, он налег на толстые веревки так, что вены выступили на его руках, словно жилки синей эмали на бронзовой вазе. Вот уже он тянул за тонкие бечевки, всё ближе и ближе подходили плоские поплавки из пробки, и, наконец, сеть появилась на поверхности воды.
Но в ней не оказалось ни рыбы, ни чудовищ, а только маленькая, крепко спящая Сирена.
Волосы ее походили на влажное золотое руно, и каждый отдельный волосок блестел, как тонкая нить из золота в хрустальном кубке, ее тело белизной превосходило слоновую кость. Из серебра и жемчуга был ее хвост, и зеленые морские водоросли обвились вокруг него; точно морские раковинки были уши, а губы – словно кораллы. Холодные волны били в ее холодные плечи и кристаллы соли сверкали на ее ресницах.
Она была так прекрасна, что, увидев ее, молодой Рыбак замер от восхищения; он вытянул руку, потянул сеть к себе и, перегнувшись через борт, схватил Сирену в объятия. Но лишь только он ее коснулся, как она вдруг вскрикнула, словно испуганная чайка, проснулась, в ужасе взглянула на него своими лилово-аметистовыми глазами и стала биться, стараясь вырваться. Но Рыбак крепко прижал ее к себе, не желая отпускать.
И видя, что освободиться ей не удается, Сирена заплакала и сказала:
– Прошу тебя, отпусти меня; ведь я единственная дочь Морского царя, а отец мой стар и одинок.
Но молодой Рыбак отвечал:
– Я не отпущу тебя, пока ты не дашь мне обещания, что, когда бы я ни позвал тебя, будешь приходить на мой зов и петь для меня, потому что рыбы любят пение морских дев и сети мои будут всегда полны.
– И ты в самом деле отпустишь меня, если я это пообещаю? – воскликнула Сирена.
– В самом деле отпущу, – отвечал Рыбак.
И она дала ему обещание, подтвердив его клятвой обитателей Подводного царства. Рыбак разжал свои объятия, и Сирена, все еще трепещущая от необычного страха, скрылась в волнах.
Каждый вечер выезжал молодой Рыбак в море и звал Сирену. И она поднималась из воды и пела ему свои песни. Дельфины плавали вокруг нее, а изумленные чайки вились над головой.
И то была дивная песня. Она пела о жителях морской бездны, кочующих со своими детьми на плечах по морским лабиринтам; о Тритонах с длинными зелеными бородами и волосатой грудью, трубящих при приближении Морского царя в витые раковины; о дворце Морского царя из янтаря с крышей из сверкающих изумрудов и полами из ясных жемчугов, о подводных садах, где филигранные веера кораллов целый день колышутся в водных струях, а рыбы, словно серебряные птицы, снуют между ними, где анемоны, цепляясь, ползут по скалам и морские гвоздики расцветают в желтых бороздках песка. Она пела о больших заходящих из северных морей китах, с острыми ледяными колючками на плавниках; о сиренах, рассказывающих про такие удивительные вещи, что купцы должны залеплять себе уши воском, чтобы не слышать их пения, не кинуться за ними в воду и не погибнуть. Она пела о затонувших кораблях с высокими мачтами и судорожно ухватившимися за снасти навсегда замершими матросами, между тем как через открытые пушечные люки вплывают и выплывают скумбрии; о маленьких ракушках, любительницах путешествий, которые, присосавшись к килю корабля, объезжают вокруг света; и о каракатицах, живущих в расселинах утесов; они простирают свои длинные черные руки и по своему желанию могут заставить наступить ночь. Она пела о наутилусе, имеющем свой собственный опаловый ботик, управляемый шелковым парусом; о счастливых Тритонах, играющих на своих арфах и зачаровывающих сном великого Осьминога; о маленьких детях, которые ловят скользких черепах и со смехом катаются на их спинах; о Морских девах, нежащихся в белой пене и протягивающих руки к морякам; о морских львах с кривыми клыками и о морских конях с развевающейся гривой.
И пока она пела, стаи рыб, внимая ей, выплывали из глубин, и молодой Рыбак ловил их, закидывая в море свои сети или прокалывая острогою. А когда лодка его наполнялась, Сирена, улыбнувшись ему, погружалась в волны.
Однако она никогда не приближалась к нему настолько, чтобы он мог ее коснуться. Часто Рыбак звал ее и просил подплыть, но она не соглашалась; если же он делал попытку схватить ее, она, как морж, ныряла в море и в тот день уже не показывалась. И с каждым днем ее песни все сильнее пленяли его слух. Ее голос так очаровывал Рыбака, что он забывал про свои сети, улов и свой промысел. Скумбрии с красными плавниками и круглыми золотыми глазами целыми стаями проплывали мимо, но он не замечал их. Его острога без употребления лежала в лодке, и плетеные ивовые корзины оставались пустыми. С полуоткрытыми губами и затуманенными восторгом глазами он неподвижно сидел в своей лодке и слушал, слушал, пока дымка поднимавшегося с моря тумана не обволакивала его и выплывший месяц не серебрил его загоревшее тело.
Однажды вечером он позвал Сирену и сказал:
– Сирена, маленькая Сирена, я люблю тебя. Будь моею, потому что я люблю тебя!
Но Сирена покачала головой.
– У тебя человеческая душа, – отвечала она. – Если откажешься от души, может быть, я и полюблю тебя.
«На что мне душа? – подумал молодой Рыбак. – Я не могу ее видеть. Не могу ее коснуться. Я не знаю ее. Прогоню ее и какое тогда настанет счастье!»
Крик радости сорвался с его губ, и, встав в своей разрисованной лодке, он протянул к Сирене руки.
– Я прогоню свою душу, – воскликнул он, – и мы будем принадлежать друг другу и жить вместе в морских глубинах. Ты мне покажешь все, о чем ты пела, я буду во всем тебе послушен, и жизни наши будут навек неразлучны.
А маленькая Сирена засмеялась от восхищения и закрыла лицо руками.
– Но как же мне освободиться от души? – спросил молодой Рыбак. – Скажи мне как, и я мигом исполню.
– Увы! Я не знаю! – отвечала Сирена. – У жителей моря нет души. – И она опустилась в волны, печально взглянув на него.
На следующий день рано утром, прежде чем солнце на высоту ладони поднялось над холмом, молодой Рыбак подошел к дому Священника и трижды постучал в дверь.
Послушник выглянул в решетчатое окошко и, увидев Рыбака, отодвинул задвижку и сказал:
– Войди.
Молодой Рыбак вошел и, преклонив колена на устланном душистым тростником полу, обратился к Священнику, читавшему Библию:
– Отец мой, я полюбил Морскую деву, но душа служит преградой моим желаниям. Научи, как мне освободиться от души, которая, говоря по правде, вовсе и не нужна мне. На что мне она? Я не могу ее видеть, не могу ее коснуться. Я не знаю ее.
Но Священник, ударив себя в грудь, отвечал:
– Горе тебе, горе! Ты помешался или отравлен каким-нибудь зельем. Ведь душа – самое благородное, что есть в человеке; она дана нам Богом, чтобы мы достойно пользовались ею. На свете нет ничего более ценного, чем человеческая душа, и никакие блага земные не могут с ней сравниться. Она стоит всего золота земли, дороже всех рубинов королей. А потому, сын мой, оставь свои помыслы: это грех, за который не может быть прощения. Что же до обитателей моря, то они прокляты, и проклят будет всякий, кто вздумает с ними знаться. Они, как твари неразумные, не умеют отличать добро от зла и не за них умирал наш Искупитель.
От этих жестоких слов Священника глаза молодого Рыбака наполнились слезами, и, поднявшись с колен, он сказал:
– Отец, Фавны в лесах живут счастливо, и счастливы на скалах Тритоны, играющие на арфах из красного золота. Пусть же и я буду таким, как они, потому что дни их прекрасны – как дни цветов. Что же до души, то какая мне в ней польза, если она стоит между мной и той, кого я люблю?
– Плотская любовь презренна, – воскликнул Священник, хмуря брови, – недостойны и скверны языческие духи, которым Господь дозволяет бродить в созданном Им мире. Прокляты да будут лесные Фавны и прокляты певцы морей! Я слышу их по ночам, когда они пытаются оторвать меня от моих молитв. Они стучат ко мне в окно и смеются. Они нашептывают мне в уши рассказы о своих пагубных радостях. Они искушают меня своими соблазнами, и когда я начинаю молиться, показывают мне языки. Они отверженные, да, отверженные. Для них нет ни ада, ни рая, где бы они могли восхвалять имя Божье.
– Отец мой, – взмолился молодой Рыбак, – ты не знаешь, что говоришь. Однажды в сеть мою попалась дочь Морского царя. Она прекраснее утренней звезды и бледнее месяца. За ее тело я готов отдать свою душу и за любовь ее готов отказаться от райского блаженства. Исполни мою просьбу и отпусти меня с миром.
