Руне Белсвик - Простодурсен. Зима от начала до конца (сборник)
– Да? – удивился Сдобсен. – Он всё время говорит только «масла три кило». Разве в марципаны кладут масло?
– Понятия не имею, – ответил Простодурсен. – Я лично разбираюсь только в бульканье камней.
– Какие вы пусечки! – сказал вдруг Утёнок.
– Кто? – спросил Сдобсен.
– Вы с Пронырсеном. У вас такие щёки красные.
– Фуф, – смутился Пронырсен. – Мы играли в игру – по очереди открывали рот и говорили слова.
– Вы тоже готовите сюрприз? – заинтересовался Утёнок.
– Да. Мы сидели, открывали по очереди рты – и вдруг вылетела прекрасная идея. Вот подождите до праздника и увидите. В этом году всё будет не так, как всегда.
Простодурсен поднял Лягуха, и Утёнок пригласил его в карман. Вдвоём даже веселее. Они заторопились назад к пекарю, пока он там не лопнул от досады.
Да и солнце уже клонилось к закату. В эти морозные зимние месяцы оно выходит посветить ненадолго. А им надо было успеть к Ковригсену до темноты.
Нашли того, кто квакает, – пропал другой, что крякает…
– Слышишь, как тихо шепчет река? – спросил Простодурсен, пока они шли лесом.
– Нет, я слышу только «масла три кило». Её заело. Или у этой лягушки не все дома, или это не та лягушка. Нам нужна марципановая, а не для масляного крема.
– Лягушка, думаю, правильная, но рецепт очень странный. Не могу представить, как Ковригсену удаётся забывать масла три кило каждый год.
– У неё слишком быстро бьётся сердце. Я попробую её успокоить, но ты не переваливайся с ноги на ногу, Простодурыч, иди ровно.
Простодурсен ускорил шаг. В ельнике это было нетрудно, потому что кое-где под деревьями не было снега. Но спускаясь дальше под горку, он ступил на наст и стал вязнуть в снегу, то и дело проваливаясь глубоко.
К дверям пекарни Простодурсен подошёл потный и вымотанный, но не переводя духа шагнул внутрь – так ему хотелось осчастливить милого хлебопёка и кондитера.
– Это ты, Простодурсен? – встретила его Октава. – Наш бедный пекарь в отчаянье. Я пытаюсь его утешить, но всё попусту.
Простодурсен понял бы это и без пояснений. Ковригсен распластался по столу и молотил кулаками по столешнице с въевшейся мукой, а Октава стояла рядом и гладила его по спине.
– Я его нашёл! – сказал Простодурсен. – Я его принёс!
Он сунул руку в карман и вытащил Лягуха. И попросту не заметил в ту секунду, что в кармане чего-то не хватает. Это он обнаружил позже.
– Простодурсен! – воскликнул Ковригсен. – Мой спаситель! Наш великий герой!
– Масла три кило, – проквакал Лягух.
– Что? – изумился Ковригсен.
– Масла три кило, – охотно повторил Лягух.
– Не дразни меня. В марципаны масло не кладут. А секретный рецепт надо шептать на ухо.
Ковригсен пересадил Лягуха себе на плечо. Тот дрожал. Посидел, помолчал и сказал:
– Масла три кило.
– Понятно, – сказал Ковригсен, – теперь всё ясно. Он забыл рецепт и не хотел попадаться мне на глаза.
– Ты послушай, как у него сердце колотится, – сказала Октава. – Он влюблён, это за километр видно. От любви он потерял голову вместе с рецептом.
– А про три кило масла помнит, – хмуро сказал Ковригсен. – Короче говоря, наш воз и ныне там, если не дальше.
– Выход один – найти его любимую. Если мы её разыщем, Лягух выкинет любовь из головы, и там всплывёт рецепт. С любовью так всегда. Пока любимой рядом нет, пылкий влюблённый только о ней и мечтает. Но стоит ей появиться, и он опять готов думать о пирогах и рецептах. От любви легко проголодаться.
– О нет! – простонал Ковригсен. – Неужто мы сейчас в потёмках должны идти искать другую лягушку? И где?
– Три кило масла выведут нас на след, – сказала Октава. – Что тебе известно о трёх кило масла?
– Я выставил их в снег охлаждаться, – сказал Ковригсен.
Все вместе они пошли смотреть на масло. Они надеялись найти здесь ключ к разгадке зелёной тайны.
Первое, что бросилось им в глаза, – от масла не было и следа. Туесок для масла стоял на месте, но масла там было не наскрести и на одну коврижку.
А потом они услышали тихий стон. Это стонала лягушка. Зелёненькая, кругленькая, она уютно устроилась в лунке, вытопившейся под ней в снегу. Изо рта выползло облачко маслянистого пара.
– Взгляните на Лягуха, взгляните, – сказал Простодурсен.
Лягух по-прежнему сидел на плече Ковригсена. Он раскачивался, мотал головой и заливался слезами. Зелёная окраска пошла фиолетовыми и красными пятнами. Лягух был безнадёжно влюблён.
– Масла три кило, – сказал он.
– Всё понял, – подытожил Ковригсен. – Попросту хватила через край масляного. Надо пустить её в аквариум к моей золотой рыбке. Та её погоняет и приведёт в норму, а Лягух успокоится и вспомнит рецепт.
– Масла три кило, – проквакал Лягух. – Масла три кило.
– До чего тихий сегодня Утёнок, – подивилась Октава. – Он спит?
– Утёнок? Нет, – ответил Простодурсен.
Он сунул руку в карман. И вот тогда обнаружил ужасное. В кармане было пусто. Утёнок пропал.
– Он… его нет, – пролепетал Простодурсен.
– Что?
– Он сидел в кармане. А сейчас его там нет.
Простодурсен почувствовал, как эти слова соскользнули у него с языка, а потом он услышал их своими ушами и похолодел, внутри него всё опустело и выстыло, как от залезшего под пальто ветра.
Он ещё раз ощупал карман.
Нет, Утёнка в нём не было.
– Утё-ё-ёнок! – крикнул он в пекарню и на улицу.
Ни слова в ответ. Полная тишина. Такая же полная тишина была до появления Утёнка. Тогда тоже никто не отвечал на зов Простодурсена. И не звал его. Но тогда Простодурсен ни капли не грустил без Утёнка. Теперь же он привык жить с Утёнком и сразу заметил, какая рваная, занозистая и бессмысленная стала жизнь с его пропажей.
Но он же никуда не делся, да?
Не сгинул навек?
И не совершил свой великий исчезательный фокус?
– Простодурсен, – строго сказала Октава, – ты умудрился в своём беспорядке куда-то задевать Утёнка?
– Я – задевать? – разинул рот Простодурсен. – Это он у нас главный беспорядник и всё теряет, а последние два дня только и ищет, как бы ему задевать себя куда подальше, – готовит фокус на праздник.
– Тогда что ты с ним сделал?
– Я сделал? Я ничего с ним не делал. Он сидел у меня в кармане вместе с Марципановым Лягухом. Боюсь, Лягух вытолкнул его из кармана. И теперь он лежит где-то, дрожа от страха, совсем один в холодной непроглядной тьме, да ещё сгорает от стыда.
– О нет! – простонала Октава. – Разве мы сможем праздновать, когда такая беда с Утёнком? Когда небо высветится звёздами, мы пойдём его искать. Но ты хорош, Простодурсен! Носить малыша в кармане!
– Ему нравится мой карман. Это его любимое место. Но что мне делать, если я его не найду?!
Одни слова как воробьи летают, другие – комом в горле застревают…
И это был вечер накануне великого марципанового пиршества. Небо развесило гирлянды золочёных звёзд и для пущей красоты прикнопило тонкий и яркий серебряный месяц. Река почти не двигалась, сдавленная бездонным безмолвным льдом. Музыка ослабела, но её мягкая нежность была большим утешением для тех, кто вышел сейчас из тепла на поиски.
Сдобсен и Пронырсен притащили в дом ёлку. Но не для того, чтобы она провела вечер в тёплой компании и погрела иголочки. А для того только, чтобы принарядить нору Пронырсена. И теперь её было не узнать.
Свисавшие с потолка сосульки от тепла растаяли, как и сугроб под дыркой в крыше. Сдобсен всё время собирал натёкшую с них воду тряпкой и выходил на крыльцо отжать её.
Пронырсен перекладывал дрова. Одну поленницу он сделал ниже и длиннее, чтобы она служила столом. Из второй сложил красивую затейливую фигуру. Ёлку он подпёр четырьмя большими поленьями, а вокруг расчистил просторное место.
Их со Сдобсеном посетила гениальная идея: на празднике они будут все вместе ходить вокруг дерева. Возьмутся за руки и на ходу будут разговаривать о погоде или петь песни о белом снеге, о морозе, о метели. Кто съел столько мягких сладких марципанов, не откажется от физкультуры у ёлки.
Но, хлопоча в норе, Сдобсен и Пронырсен не прекращали свою новую игру. Они по очереди открывали рот и говорили вслух, что пришло в голову.
– Пол уже почти сухой, – говорил, например, Сдобсен.
Теперь была очередь Пронырсена.
– Фуф, – отвечал он. – Хорошая у меня тряпка для пола, правда?
– Впитывает влагу замечательно. Качество отличное. Не уступает лучшим заграничным тряпкам, – говорил в свой черёд Сдобсен.
– Когда мы покончим с делами, ты мог бы рассказать о загранице подробно. Мы сядем, будем любоваться, как мы украсили дом, и есть чёрствый хлеб. А ты мог бы рассказать о загранице.
