игумен Варлаам - Кампан (сборник)
– Что это? – воскликнула проходившая мимо с родителями девочка. – Такая красота в поле пропадает!
Девочка была очень добрая и действительно думала, что цветок в поле может погибнуть. Ей захотелось сорвать его, принести домой, поставить в хрустальную вазу и продлить его жизнь, не дать умереть красоте.
– Этот цветок не сможет расти в комнате, – уговаривали девочку родители. – Он у тебя просто зачахнет.
– Нет, – упрямилась девочка. – Я буду ухаживать за ним. Менять каждый день воду, подрезать стебелёк… Это он в поле погибнет!
Родители с трудом увели дочь от цветка, взяв за руки. Но едва дошли они до леса, как девочка, сделав вид, что кроме предстоящего сбора грибов её ничего не интересует, улизнула от них и вернулась к цветку. Она попыталась вырвать стебель из земли, но на счастье у цветка оказались глубокие корни, и все попытки доброй девочки остались тщетными. Тут вернулся догадливый отец и оттащил непослушную дочь от цветка.
«Какая злая девочка», – подумал Анфир, приходя в себя от страха и боли в стебле. И когда рядом с ним проросла полынь, он обрадовался: «Теперь я буду не один, и на меня не каждый сможет наброситься».
Полынь появилась рядом нежданно-негаданно и, по причине внутренней своей горечи, всегда была всем недовольна.
– Ну что ты стоишь, растопырив свои лепестки! – выговаривала она Анфиру, если тот тянулся к солнцу.
– Ты чего такой понурый! – упрекала она, если цветок к вечеру закрывался.
Анфир терпел нескончаемые претензии соседки, тем более что иногда растения всё же находили общий язык. Проявил интерес к ним и хорёк, который всегда бродил в одиночестве, не зная, куда приткнуться. Он почему-то решил выказать своё особое расположение к полыни. Да только как ни подступался к ней, кроме горечи ничего не получал и, испустив нечистый дух, убегал, чтобы на следующий день снова прийти.
Вскоре на поле появилось стадо коров. Они лениво передвигались, поглощая на своём пути клевер, тимофеевку и вообще всё, что повкуснее. Долговязый цветок не вызвал ни у одной из них аппетита, но тяжёлые коровьи лепёшки, тут и там появлявшиеся на поле, чуть не пришибли перепугавшегося Анфира.
– Вот, торчишь на ветру, эдак недолго и голову потерять! – попрекнула его полынь.
Анфир не ждал от неё ни жалости, ни сочувствия, тем более что полынь была права: он действительно потерял голову.
Пастушок не был обычным деревенским пьянчужкой, которого нанимали на лето пасти коров да коз. Конечно, он не проходил мимо угощений и развлечений, но у него было редкое для сельского паренька пристрастие: он по-настоящему любил цветы. Казалось, он любит каждый цветок, что рос на поле. Подолгу рассматривал их, получая от этого душевное наслаждение. Рассматривал пастушок и Анфира, но не столько сам восхищался цветком (были и краше), сколько полюбился тому. Теперь всякий раз, как начинал светлеть край неба, к которому была повёрнута голова цветка, он ждал появления пастушка. Анфиру хотелось показать ему свои разноцветные лепестки, то нежно-розовые, то густо-бордовые. Хотелось, чтобы пастушок подольше задержался возле него, чтобы прогнал назойливых телят, которые так и норовили затоптать его. И чем больше цветок был поглощён думами о пастушке, тем меньше получал он животворящего воздействия солнца и – чах!
«Нет, так дело не пойдёт, – решил Анфир, – и пастушок не будет всю жизнь крутиться возле меня, и я окончательно зачахну».
И он стал опять стремиться к солнцу, лишь поглядывая порой на пастушка, когда тот проходил мимо или склонялся над другим цветком, чтобы сорвать его, покрутить недолго в руках, понюхать и… бросить.
«Как хорошо, – сделал вывод из таких наблюдений Анфир, – что я не оказался в числе цветов, полюбившихся пастушку! А то и мне не миновать бы печальной участи».
Полынь выговорила ему всё, что думала, о пастушке, о нём самом, а заодно обругала некстати появившегося хорька. Тот сразу убежал, оставив после себя зловонный дух.
И тут Анфир услышал необычное пение – сладостное, манящее, волнующее душу. Цветок крутил головой, расправлял лепестки, чтобы лучше слышать, а заодно и увидеть певца, но тщетно. Так продолжалось несколько дней, пока на опушке, недалеко от края поля, где рос Анфир, не появился тетерев. У него было всё: горделивая осанка, сильный голос, яркая внешность. Анфиру понравились его красные пёрышки над глазами, пушистый, в шикарных перьях хвост, но главное – пение!
Тетерев чувствовал, что нравится цветку, и поскольку тетёрки почему-то не прилетали на его призывное пение, довольствовался вниманием Анфира. Он стал ежедневно появляться на краю поля и радовать цветок своим пением.
Когда тетерев пел, издавая чистый гортанный звук, то у него сами собой расправлялись крылья. И хотя он не взлетал, но, казалось, парил над полями и лесами, над всеми цветами, зверями и даже птицами. Он высоко задирал голову, распушал свой роскошный хвост и вальяжно водил корпусом из стороны в сторону. Анфир зачарованно смотрел на тетерева, восхищаясь им: «Как самозабвенно он поёт! Какой голос, какая стать!»
Но неопытный цветок опять ошибался. Тетерев даже во время токования не мог забыть себя. Он не видел свою красоту со стороны, но всегда слышал своё пение, восхищался собой и ждал того же от слушателей.
Солнце уже не радовало Анфира. Ему хотелось слушать пение тетерева, чаще видеть его. Цветок с усилием вспоминал наказы матери, что надо тянуться к солнцу, ведь только оно даёт жизнь. Но какая жизнь без тетеревиного пения! Нет, Анфир не думал отворачиваться от солнца, прятаться от его лучей, но новый объект обожания приносил ему больше радости и тяга к нему была сильнее.
И как знать, чем закончился бы этот новый «роман» любвеобильного цветка, если бы не прилетела к нему пчёлка. Её появление было стремительным, ненавязчивым и столь приятным, что у Анфира пропал интерес и к круглолицему пастушку, и к певуну-тетереву. Даже невразумительные речи хорька, привычно пререкавшегося с полынью, и его тяжёлый дух больше не утомляли Анфира.
Пчёлка прилетала теперь постоянно и, садясь на солнечную сердцевину цветка, с энтузиазмом принималась трудиться. Она копошилась в лепестках, собирая сладкий нектар, и цветок от этого становился ярче и богаче красками. Оказалось, он тоже кому-то нужен, и можно не завидовать пурпурной эхинацее, на которой каждый день сидят по два шмеля сразу. Анфиру нравилось отдавать то, что он имел, и доставлять тем самым радость. «Как солнце дарит нам свой свет и тепло, – думал он, – так и мы должны делиться с ближними».
«Какое счастье, что есть солнце! – вторила мыслям цветка восторженная пчёлка. – Всё живёт благодаря ему. Когда нет солнца, я даже не вылетаю из улья».
Они теперь постоянно разговаривали. Пчёлка рассказывала, что собирает дань не для себя, что воспользуется из собранного лишь самым малым. И у Анфира появлялась решимость жить так же самоотверженно, как пчёлка. Он понял, что радость жизни не в том, чтобы любовались тобой, и не в том, чтобы ты кем-то восхищался, а в том, чтобы жить ради других.
После разговоров с пчёлкой Анфир чувствовал в сердцевинке какое-то тепло. Отдавая, он получал. Причём то, что не смог бы приобрести сам, ценой собственных усилий. Все, кто оказывался рядом с ним, стали замечать исходящее от него свечение. Будто сам цветок стал маленьким солнышком и светился тихим, мягким светом, излучая ещё и тепло. Всё больше стало приходить к нему добрых (и не очень) девочек, прилетать красивых бабочек, виться вокруг золотых пчёлок.
И даже хорёк приходил уже не к полыни, а к Анфиру. Он пытался ему что-то говорить (вон как Анфир слушает пчёлку!), но цветок всего лишь терпел присутствие хорька.
«Как же так? – однажды подумал Анфир. – С кем мне приятно быть, с тем я разговариваю, внимательно слушаю, стараюсь чем-то помочь. А кто у меня симпатии не вызывает, того только терплю. Правильно ли это?..»
Приполз к Анфиру и паук. Он выбрался из мрачного леса, куда редко попадало солнце. Там царили сырость, серость, росли бледные поганки и копошились мокрицы. Пауку не очень нравилось жить среди этого мрака, он тянулся к свету. Эта тяга, правда, не мешала ему растягивать сети и ловить в них беспечных мушек, а потом с аппетитом ими закусывать.
Общение с пчёлкой изменило Анфира, и он так открылся миру, что хотел со всеми быть в добрых, доверительных отношениях. Открылся и пауку, видя стремление того подружиться. Ведь сам он тяжело переживал, когда ему кто-нибудь нравился, а сблизиться с ним не получалось.
Паук сразу же полюбил Анфира. Полюбил так сильно, что не мог жить без него. И паук захотел, чтобы такой изящный, светящийся цветок принадлежал только ему. Чтобы он один мог смотреть на него, любоваться его совершенством, согреваться его теплом. А чтобы никто больше не мог иметь доступа к красоте Анфира, паук хотел опутать цветок своей паутиной. Нет, не подумайте, что он такой плотоядный и сластолюбивый. Он благородный ценитель красоты! Он ни одним коготком не дотронется до Анфира. Ни одна царапина не появится на нежных лепестках. Он будет оберегать цветок от стихий, от ветров и ураганов… Ну, пчёлку, конечно, прикончит одним укусом, когда та прилетит нектаром побаловаться.
