Бранка Юрца - Родишься только раз
Там его вылечили, но на фронт больше не послали. Его послали в Марибор. Надзирателем. В Мариборе тоже была большая, огромная тюрьма.
Отец поехал за хлебом. Мы поехали за отцом, а заодно и за хлебом.
Когда я подросла, родители решили отдать меня в монастырскую школу. Они выбрали эту школу потому, что на словенском языке в то время в Мариборе обучали только монахини.
Когда мама привела меня в монастырь, то оказалось, что первый класс уже переполнен.
Я с удивлением разглядывала монахинь, их бледные, прозрачные лица, белые крахмальные косынки, покрывавшие чуть не весь лоб, ниспадавшие на спину черные накидки.
— Сестра Клементина, — сказала одна монахиня, — давайте запишем эту девочку! Эта уж будет последней. У нее такая смышленая мордашка!
Монахини переглянулись, и сестра Клементина взялась за перо.
— Как тебя зовут?
— Когда родилась?
— Двадцать седьмого апреля, — ответила за меня мама.
— Метрическое свидетельство у вас есть?
— Нет, — ответила мама.
— Напишите, чтоб вам прислали. Метрика — это документ. Память может подвести, а документ есть документ, документу нельзя не верить.
Мы написали Тышлерам, за границу, в Италию. Через некоторое время пришло метрическое свидетельство, документ над документами. Крапивский священник послал нам его за подписью и печатью.
В метрическом свидетельстве, которое сопровождает человека до самой могилы, черным по белому было написано, что я родилась двадцать четвертого мая.
Ничего не попишешь! Документ есть документ, память же может подвести. Так вот и случилось, что у меня до сих пор два дня рождения.
Во всех документах, без которых не проживешь, написано, что я родилась в мае, дома же все знают — со слов мамы, которая дала мне жизнь, а также со слов отца, который в тот день напился! — что я родилась в апреле, за три дня до маминого дня рождения.
Мы не отмечали ничьи дни рождения. Вышла заминка с моим днем рождения, вышла заминка с моим именем Бранка, которое отец нашел в каком-то календаре. Ежегодно 17 октября мама давала мне целую тарелку сладкого винограда и весело говорила:
— Вот тебе на именины. На именины и на день рождения. Все равно не знаем, какой настоящий. Так оно лучше!
Мамины синие глаза сияли. Виноградины, полные сладкого сока, улыбались мне, и я досыта наедалась чудесного спелого винограда.
Я всегда выздоравливала
Моей маме на всю жизнь запомнился первый визит к врачу.
В Крапиве не было врача. Он был в Комене. Туда-то и поехала она со своим отцом, когда ему сосной придавило ногу.
Со станции шли пешком. Одной рукой дед опирался на палку, другой держался за Ханету.
Вошли в кабинет. Дед снял кепку, как того требует приличие, и застыл на пороге.
Врач даже не взглянул на вошедшего.
— Добрый день, — сказал дед.
Дочка молчит, как и подобает девчонке. Ждет, когда врач поздоровается с ними. А он будто воды в рот набрал. Сидит себе за столом и головы не поднимает.
— Ну-с, зачем пожаловали? — наконец спросил врач, все еще глядя в свои бумаги.
Дед словно язык проглотил. Он все стоял и мял в руках кепку.
— Добрый день, — повторил он наконец.
Дочка по-прежнему молчит и смотрит попеременно то на отца, то на врача. На душе-у нее тяжело. Если б врач приветил отца, у него бы, наверное, развязался язык.
Врач поднял глаза и раздраженно спросил:
— Так зачем же пожаловали?
Дед кашлянул. Веки у него дрогнули, кепка чуть не выпала из рук. Он закивал головой, как бы в знак приветствия, и еще раз сказал дрожащим голосом:
— Добрый день!
Дочка смотрит на врача в белом халате и с тяжелым сердцем думает: „Никак, он встал сегодня с левой ноги!“
Врач поднялся. Глаза его грозно сверкнули, усы под носом встопорщились.
— Добрый день! Добрый день! Добрый день! — затрещал он как трещотка. — Сыт по горло вашим „добрым днем!“. Скажите лучше, зачем пришли?
Дочка смотрит на отца, на его искалеченную ногу. Неужели врач не понимает, зачем он потащился в эдакую даль?
Так вот наша семья и узнала, как обстоит дело с врачами, и старалась обходиться без них. Мама, присутствовавшая при унижении своего отца, питала к ним особую неприязнь.
Но ей пришлось пойти к врачу, когда заболела я.
Разумеется, она бы не понесла меня к врачу, не живи мы в то время в Копере.
Копер! В ту пору это был маленький несуразный приморский городок с тесными улочками и переулками, густо застроенными узкими двухэтажными домами с крутыми лестницами.
Жизнь людей проходила у всех на виду.
Все в доме знали, кто когда встает и ложится, у кого что готовится на обед и на ужин, кто из соседей затеял стирку. Через улицу была протянута веревка, на которой сушилось белье, и решительно все могли видеть, хорошо ли оно простирано.
Семейные ссоры тотчас же делались общим достоянием.
А уж про детский плач и говорить нечего. Он прорывался сквозь стены, полы и перекрытия, проникал за все перегородки.
Однажды я заболела. В сильном жару металась на постели, плакала и кричала до хрипоты.
Устав от крика, я засыпала, но, едва проснувшись, с красными, пылающими щеками, вновь принималась плакать. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если б в один прекрасный день к нам не сбежались женщины со всей округи. С ожесточением дергали они колокольчик на двери и настоятельно требовали, чтобы мама показала меня врачу.
— Без врача помрет! — в один голос заявили соседки.
Мама взяла меня на руки и, ласково улыбнувшись, стала тетешкать. Я успокоилась и тоже заулыбалась, а по щекам еще текли крупные слезы.
— Видите, — сказала мама. — Плач и смех — один грех.
— Нет, нет, ребенок очень болен! Несите его к врачу!
— Что вы так беспокоитесь за мою дочь?
Женщины ушли, но мои родители не на шутку встревожились и решили показать меня врачу, сколько бы это ни стоило.
— Пойдем к врачу! — сказала мама.
— А зачем? — спросила я.
— Затем. Ты нездорова. А врач тебя вылечит.
Мама надела на меня новое красное платьице в красный горох. Я рада была обновке и не упрямилась.
Всю дорогу мама несла меня на руках. Очень довольная, я прижималась к ней все крепче и крепче.
Наконец пришли к врачу. Мужчина в белом халате открыл дверь приемной со словами:
— Заходите, пожалуйста!
Мама вошла.
Я прильнула к ней всем телом.
— Добрый день! — приветствовал нас доктор. — Стало быть, болен ребенок. Так что же с ним?
Мама, уже выучившая наизусть все, что надо было сказать врачу, заговорила:
— Жар у нее. Отчего, не знаю. Словно в паутине запуталась, никак не вырвется. Мы очень беспокоимся.
— Хорошо сделали, что пришли, — заметил доктор и показал на стол. — Поставьте ее сюда и разденьте! Сейчас я ее осмотрю…
Мама поставила меня на стол, и я тут же начала кривляться и дрыгать ногами. Она легонько шлепнула меня и выпрямила, но я никак не желала стоять на чужом столе и то и дело подгибала свои еще нетвердые ноги.
— Стой, не вертись! — уговаривала меня мама.
— Не хочу! Не хочу! — кричала я.
— Доктору надо осмотреть тебя! Сейчас я тебя раздену. Будь умницей, веди себя как следует!
Белый халат врача внушал мне непреодолимый страх. Я ни за что не хотела раздеваться! Я хотела только к маме на руки!
Мама сердито приподняла меня, посадила на стол и начала расстегивать красное платьице.
Испугавшись за платье и туфельки, я подняла дикий рев. Я кричала, всхлипывала и изо всех сил колотила маму.
— Поскорее, пожалуйста, — с заметным нетерпением сказал доктор. — У меня нет времени, я не могу ждать, когда ребенок утихомирится!
Мама в сильнейшем замешательстве взмолилась:
— Успокойся, очень тебя прошу!
— Нет! Нет! Нет!
Потеряв терпение, мама стала срывать с меня одежду. Я брыкалась, дрыгала ногами, молотила ее кулачками и тянула за белую кружевную кофту.
Но исход боя был уже предрешен. Еще мгновение — и мое новое платье до пят лежало на белом столе. А пока я пыталась примириться с поражением, мама сняла с меня рубашку и трусы.
Теперь я орала во все горло, бросая косые, враждебные взгляды то на врача, то на маму, которая не защитила меня от чужого человека. По моим щекам ручьем текли слезы гнева и ярости.
Мама со стыда готова была провалиться сквозь землю.
— Ох, — сказала она, заливаясь краской, — ребенок такой нервный.
Доктор вскинул на нее удивленные глаза, изогнул правую бровь и спросил:
— Нервный?
Желая спасти его от колотушек, мама взяла мои руки и крепко прижала их к бокам.
— Вы это утверждаете? — слова его резали, как ножом. — Вы, милая, не знаете, что такое нервы. Ребенок просто невоспитан! В этом все дело!
Мама побледнела и потупилась.
