Михаил Алпатов - Вадимка
- В этом вся и штука, - вздохнул Василь. - Что ж тут думать? Подаваться-то и впрямь больше некуда... А в отряд-то меня возьмут? Я ведь только что из отступа!
- Таких, как ты, в отряде уже много. Думаешь, тебе одному податься больше некуда? Идет, брат, перестроение казачьих рядов. Прямо, что называется, жарь рысью, арш, арш! Вот и все доказательство, гражданин Алешин, - развел руками председатель.
- Слухаю, слухаю вас, казаки, который год слухаю, а вы все одно и то же, - сказала Мария Андреевна. - Ждем: вот-вот кончится, вот-вот кончится это смертоубийство... А ему ни конца, ни краю. Господи! И когда же этому конец!
Такие слова Вадимка слышал не впервые, они звучали не раз, когда он шел от Новороссийска до дому. Говорили чаще всего женщины. Это был единый женский вздох по всей земле, по которой пришлось пройти Вадимке. Сколько он себя помнит, и его мать все ждет мира. Сегодня Вадимка внимательно вслушивался в разговор двух бывалых казаков. Ему было очень жалко дядю Василя. Все, о чем тут говорилось - совсем не то, чего ждал теперь от жизни дядя Василь. Вадимка хорошо знал, как истосковался этот человек по работе, а ему приходится опять брать винтовку. Значит, и ему, Вадимке, придется расставаться с мечтой о людской доброте. Какая уж тут доброта, когда люди стреляют друг в друга!
- Что поделаешь, Андревна, - отвечал председатель. - Хочешь одного, а глядишь, жизнь рассудила по-другому... Вам, бабам, надоело, а нам? Обрыдло хуже горькой редьки... Ну так вот, Василь, за этим я к тебе и приходил. Дуй в станицу, а то можно опоздать... И добрый тебе час!
- А как же ты? Один на хуторе. Гости ведь и к тебе могут нагрянуть.
- А что я? Я - власть на местах. Мой окоп не где-нибудь, а тут. Трудновато мне, конечно, будет, но что делать? Видно, придется тряхнуть стариной... Ты думаешь, мне четыре Георгия повесили за то, что я умел лезть на рожон? Не-ет! На войне нужно стратегию и тактику иметь. А они гласят: выиграть бой - не самое главное, куда важнее выиграть войну... Ежели налетит весь ихний отряд, бой мне принимать нельзя, уйду в укрытие. Но я, брат, не сдамся, победа на хуторе все равно будет моя... Словом, был нейтрал, да черт украл. И помаленьку буду собирать и у нас отряд против банды, - сказал он, вставая.
Василий Алешин ночью уехал в станицу, а перед уходом объявил "приказ по гарнизону" - его двор и двор Марьи Андреевны косовицу должны проводить в супряге. Один двор, рассуждал он, - это сила "кот наплакал", два двора сила "кобель начихал", а значит, уже побольше будет. Тягло было только у Алешиных - пара быков да конь, не густо и с рабочей силой: у Марьи Андреевны - она сама да Вадимка, а у Анны Ивановны - жены Василия - она сама да дочь Настя, Вадимкина ровесница. В приказе были пункты, касавшиеся специально Вадимки.
- Остаешься ты один казак на два двора, остальные все бабы. Тебе, как старшему по команде, придется за все отвечать... Я проверил - все в исправности, косилки тоже на ходу, только и у вашей и у нашей нет запасных косогонов - есть только сломанные. Сходи в кузню к Лаврену Михайловичу, он их починит... Понял? А ну, повтори! - улыбнулся дядя Василий, видя, с каким старанием Вадимка слушал его "приказ по гарнизону". Подчиненный был несказанно горд - он остается за старшего, он за все отвечает.
Едва дядя Василий уехал, Вадимка начал готовиться к покосу. На такого "старшего по команде" можно положиться: когда дядя Василь вернется, он увидит, что сделано куда больше, чем было приказано. А начинать хлопоты придется, конечно, с косогонов. И Вадимка отправился к Алешиным. Во дворе встретил беленькую, голубоглазую Настю. Она всегда была большая насмешница, но теперь разве она посмеет? Теперь он старший над Настей!
- Ну-ка, покажи, где у вас старые косогоны... В кузню пойду, распорядился Вадимка.
- А чего это ты такой важный нынче? - удивленно посмотрела на него Настя. - С чего бы?
Вадимка смутился.
- Сказано тебе... значит, неси косогоны.
- Там, за закромом, - кивнула Настя на амбар.
Старшему пришлось самому идти в амбар, оттуда он вышел, держа в руках сломанные железки; нахохлившись, не глядя на Настю, пошел со двора. Но самое обидное оказалось впереди: когда он выходил из калитки, услышал, как девчонка засмеялась ему вслед.
...В кузнице было полно густого, на редкость едкого дыма от курного угля; в дыму тенями маячили Лаврен Михайлович и его сын, постарше Вадимки, дувший в мех. Горн гудел, освещая склонившегося над ним Лаврена.
- Здорово ночевали... - начал было Вадимка, но закашлялся и стал чихать.
- Ничего, брат, даже в пороховом дыму люди живы остаются, а это пахучий дымок мирного времени. Чихай себе! Здорово, здорово, герой... Ты пока что выйди-ка из кузни, у нас самая горячая минута... А ну, поддай жару! - бросил он своему помощнику. - Вот-вот.
Лаврен выхватил из огня две железки с раскаленными добела концами, наложил на наковальне один конец на другой.
- А ну слегка стукни молоточком... Да не бойся искры, нехай она тебя боится.
Сын всего несколько раз прикоснулся молотком к мягкому, как тесто, железу, и Вадимка с удивлением увидел, как концы приваривались друг к другу, получился цельный, настоящий косогон. Кузнец выхватил из рук помощника молоток и ударил по железу. Искры огненным дождем брызнули во все стороны. Вадимка со страху выскочил из кузницы.
Стоя у плетня перед открытой дверью, он залюбовался, как умелые руки - закопченные и жилистые - делали свое дело. Парнишка с восхищением поглядывал на вдохновенное лицо кузнеца, слегка озаренное светом раскаленного, теперь уже остывавшего железа. И это лицо, и мерный задорный стук молотка, и веселый звон наковальни, и терпкий запах курного угля все говорило о приходе мирного времени, все тут радовало малолетка, видавшего жестокую войну. Поднимавшееся из-за сада солнце решительно подтверждало, что теперь на Суходоле все будет хорошо - и люди перестанут гибнуть, и зерна в колосьях будет, конечно, больше, чем думают люди, хлеба хватит на целый год, а значит, и голода не будет...
- Ну, давай... что там у тебя? - спросил Лаврен Михайлович, все еще постукивая молотком. - Ты ж теперь остался на два двора и за косаря и за пахаря.
...Когда Вадимка возвращался домой с готовыми косогонами, он заметил, что в хуторе происходит что-то неладное. Люди, и на улице и во дворах, всматривались в поле - оно начиналось недалеко от хутора - показывали в ту сторону, были явно встревожены. Вадимка остановился и тоже стал смотреть. По дороге во весь опор скакали всадники. Сколько их - в пыли не разберешь. Вот они уже у Ветряков, вот они влетели на улицу, ведущую на майдан. Суходольцы хлынули туда же. Вадимка, забросив косогоны через плетень Алешиных, во всю прыть помчался вместе со всеми. На хуторской майдан к сельсовету стали сбегаться люди.
- Бандиты, - крикнул кто-то.
У ворот сельсовета стояло десятка два оседланных, потных, запыленных, сильно загнанных коней, их стерегли коноводы. Бандиты с остервенением винтовочными прикладами вышибали окна в курене сельсовета; во дворе жгли сельсоветовскую "канцелярию". Слышался звон разбиваемого стекла, треск оконных переплетов, густая ругань разносилась по майдану.
- Хватай, бей, жги! - кричал рябой бандит, выбрасывая из выбитого окна папки.
Клочки серой "сахарной" бумаги разлетались по ветру. В рябом Вадимка сразу узнал своего знакомца. Роман Попов!
- Гуляй, Всевеселое войско Донское!
- Наводи полный порядок!
- Делай, ребята, на совесть, ничего не оставляй для другого разу!
Из ворот сельсовета вышел Яков Чугреев, вскинув ремень винтовки на плечо.
- Гости во двор, а хозяин со двора! Смылся, подлец! Кто видал Алешку Кудина? - спросил он у хуторян.
- Да ты его лучше, лучше поишши! - ответил ему насмешливый голос.
- Мы его найде-ем! Он у нас долго не пробегает! Я спрашиваю - где председатель? Ну?
Толпа молчала.
- Как в рот воды набрали, сволочи!
Яков сел на коня и поскакал к своему двору.
- Черта с два они будут Спиридоныча искать. Они же знают, что у него винтовка. Пока они его возьмут, так из ихнего брата ляжет не один... А их и так не очень густо, - тихонько говорил все тот же насмешливый голос.
- Председатель нам ишшо пригодится! - послышалось где-то рядом.
Подождав, пока догорал небольшой костер из папок и бумаг, бандиты ногами стали разбрасывать пепел.
Потом они всей гурьбой вышли на улицу. Распоряжался высокий человек, выделявшийся своей выправкой и повелительным голосом. Вадимка обомлел. Он узнал полковника Мальцева. Тот снова был, как и раньше, в военной форме защитного цвета, только теперь без погон, в начищенных сапогах, в его лице тоже ничего не изменилось, у него вновь отросли пушистые и длинные усы. Полковник вел себя так, будто и не было новороссийского разгрома белых. Вадимке вспомнилось, как, уже идя в толпе пленных, переряженный в дырявую шинель, этот злыдень вовсе не считал себя побежденным. А теперь он снова воевал с советской властью. Только зачем ему такие усы? По ним можно сразу его узнать, а теперь это ему совсем ни к чему.
