Артем Маневич - Синий Колодец
Мчались всадники. Мало сказать: мчались — летели, как соколы, как орлы.
По круглым камням мостовой цокали кованые копыта.
Новохатские мальчики и девочки бежали за всадниками. И люди постарше старались не отставать от детей.
Труба звала всех…
Кавалерийский полк, все жители Новохатска собрались на площади.
Человек с черными, как у Вани Цыгана, бровями, в фуражке со звездой, в стального цвета гимнастерке с красными, как у Майбороды, перекладинами на груди поднялся на школьное крыльцо.
— Товарищи красноармейцы! Граждане Новохатска! — сказал он, и его брови, похожие на ласточкины крылья, взлетели и шире открыли горящие синим огнем глаза. — Враги не дают нам спокойно строить новую жизнь. Раз и навсегда должны мы покончить с белыми бандами буржуев и помещиков, всяких закордонных акул.
Шесть дней жил наш полк в Новохатске и шесть дней трудился, не покладая рук… Пусть дети спокойно учатся в школе. Пусть верно служат народу мосты и дороги, наведенные красным полком. Пусть будет тепло в домах солдатских вдов и сирот.
Придет день, и все люди советской земли будут жить в просторных домах с электрическим светом, и вода сама прибежит к людям по трубам.
Когда человек с крылатыми бровями делал передышку, становилось до того тихо, что нетрудно было услышать, как тяжелые лучи вечернего солнца касались красноармейских винтовок.
— Завоюем навсегда Свободу! Счастье! Равенство!
— Да здравствует товарищ Ленин!.. Ура!
Площадь повременила и всей грудью откликнулась:
— Ур-ра!
11Новохатск провожал своих воинов.
Дорога катилась между домами, между деревьями, перескакивала по новому мосту речку. Солнце опустилось еще ниже, наверно, для того, чтобы яснее видеть землю.
Кто-то плакал. Кто-то кашлял. Кого-то громко целовали.
Над полком поднялся знакомый всему Новохатску голос Майбороды:
Смело мы в бой пойдем…
Отец — его неотрывно видел Антоша — ехал на багряной лошади все вперед и вперед в вечернюю даль, и кто ведает, в какую разлуку.
Едва угадывается цокот копыт. Но еще виднеется живая неровная линия всадников, красное знамя. Нет, пожалуй, не знамя — само солнце ведет за собой красноармейский полк.
За власть Советов…
Антоша бежал за полком… за песней.
Полк торопился. Полку некогда. Полк выполнял приказ революции.
Войны мы не хотим,
Но в бой готовы.
Глава двенадцатая
Ураган сорвал где-то ржавую крышу, швырнул на Стрелицу. Рыжая мокрая старая крыша — железный змей Ленки Овчинниковой.
Посвежела земля.
«Волга» готова отправиться в Новоселенск.
Антон Васильевич прощается со своим фронтовым другом. По этому случаю Степан Романович надел свое почти новое солдатское обмундирование с двумя орденами Славы, орденом Красной Звезды и разными медалями.
И Женя протягивает напряженную ладошку дяде Степану. Тот обнимает Женю и, звякнув всеми знаками отличия, целует в обе щеки.
Женин папа и Женя прощаются с Варварой Гавриловной, с Дусей, с Колей.
А Лене Овчинниковой Женя говорит:
— Гуляй здесь, Ленка. В Синем Колодце есть где гулять.
— Мне теперь не до гулянья, — отвечает Лена Овчинникова, — я стала начинающим писателем. Вернешься в Синий Колодец, почитаю тебе свои произведения… А пока бывай…
Мальчик Коля шмыгнул носом и решительно подошел к Жене. В одной руке у него две красивые титовки, в другой — два очень белых налива. Коля снова шмыгает носом и с трудом извлекает из кармана штанов темно-зеленый полосатый огурец.
Глубоко благодарная, Женя смущенно говорит:
— Спасибо.
Но Коля уже убежал.
«Волга» спешит в Новоселенск.
В воздухе душистая свежесть. Такая бывает лишь после дождя и только на лугах и полях России, населенных цветами и травами, каких нет больше нигде в мире.
Перед самым носом «Волги» проскочил заяц. Он стремительно пронес свое серое пружинистое тело с прижатыми к спине длинными ушами.
Женя с испуганной радостью крикнула: «Заяц!» Анисим Данилович Сурвилло подмигнул Жениному папе: мол, вот кого можно у нас встретить на самой обычной проселочной дороге среди светлого утра.
Лес сменился лугом, красноватым с белизной полем цветущей гречихи. Видно, как пчелы старательно, по-деловому кружат над гречихой, устраиваются на цветах, а другие пчелы, уже потрудившись, тяжело летят с гречишного поля.
Синеколодезная «Волга» остановилась у высокого четырехэтажного кирпичного здания с вывеской «Новоселенский райком КПСС».
Антон Васильевич сказал:
— Ты посиди, Женя, в машине, а мы через минуту вернемся.
— Может, и не через минуту, — сказал дядя Сурвилло, — может, через две.
— Там видно будет.
— Так-то верней, — согласился дядя Сурвилло.
— Погулять можно? — спрашивает Женя, радуясь, что ей не придется идти в учреждение.
— Только от машины далеко не уходи.
— Зачем я буду далеко уходить от машины? Я возле машины, как возле родного дома.
Едва за Антоном Васильевичем и дядей Сурвилло захлопнулась входная дверь райкома, Женя вышла из «Волги».
Улица как улица. Один дом на ней четырехэтажный, остальные трех-, двух- и одноэтажные. Женя читает вывески: «Райисполком», «Райфинотдел», «Райбиблиотека», «Райздравотдел»… Все рай да рай, только паракмахерская и зубоврачебный кабинет — не рай, а все остальное рай.
А вот и сквер. Подстриженные густые кусты, зеленый пушистый газон, окруженный цветами. В центре сквера — фонтан. Брызжет, искрясь и отражая радугу цветов, вода.
Дома любуются сквером. Еще бы! Такому скверу с фонтаном и Москва позавидует. Летучая вода фонтана повторяется в широких окнах. Новоселенцы выходят из подъездов домов. По асфальту бегут машины, велосипеды, лошади, запряженные в телеги…
Женя вернулась к «Волге». Папы и дяди Сурвилло еще не было.
По тротуару мчится рыжий мальчик в матроске с якорями на воротнике, совсем как боцманский сын Вова. Похожий на Вову мальчик бьет палкой железный обруч. Обруч вздрагивает, подскакивает, катится. Моряк догоняет обруч, подгоняет палкой.
Женя крикнула вслед:
— Вова!
Мальчик ногой остановил обруч, остановился сам, повернулся к Жене.
— Ты чего, Женя, кричишь?
— Я тебя, Вова, узнала… Ты сын морского боцмана.
— Да… Ну и что? И я тебя, Женя, узнал, но ведь я не кричу. А что ты здесь делаешь?
— Приехала с папой и дядей Сурвилло… Вот моя «Волга».
Вова обошел «Волгу» кругом, ударил ногой колеса, а потом сказал:
— И никакая это не твоя «Волга», она заперта на замок.
— А вот и нет.
Женя открыла дверцу, села на переднее сиденье, даже погудела немного. Когда она вышла из «Волги», рыжего Вовы и след простыл. Он умчался за своим обручем.
Женя снова забралась в машину, разок погудела. Оказывается, гудеть нетрудно. Жене стало скучно, и от нечего делать она съела все Колины яблоки. А когда не стало яблок, съела огурец. Ей почему-то захотелось фруктов и овощей.
Глава тринадцатая
Женя проснулась и увидела в зеркале «Волги»: на заднем сиденье рядом с папой сидел седой человек с черными, будто наклеенными, бровями.
— Ты совсем седой, Иван… Или тебя неудобно звать Иваном?
— Все хорошо, Антон… Тридцать лет.
«Волга» затормозила у каменного дома, увитого виноградом. Резные листья ползут с железного козырька над крыльцом на красные стены, на оконные карнизы.
Дядя Сурвилло со всеми прощается, а Жене, кроме того, говорит:
— Ждем тебя в Синем Колодце. Завтра или послезавтра поспеют плоды на конфетном дереве. И высотную трубу наладим, играй сколько охота. Приезжай, Женя, Лена Овчинникова ждет тебя.
Дяде Сурвилло некогда: у него срочные дела в банке, в райпотребсоюзе, в Межколхозстрое.
Седой с черными бровями говорит:
— Делай свои дела, Анисим Данилович, решим твой вопрос в лучшем виде. Как полагаешь, Антон?
— Само собой.
— Только учтите, Иван Сергеевич, без архитектора нам невозможно. — И дядя Сурвилло трогает «Волгу».
* * *Первыми входят гости: Женя и ее папа.
Иван Сергеевич показывает свое жилье:
— Комната Антоши, Тамары…
— У Тамары косички?
— Две, черные, очень капризные. Скачут во все стороны… А твои косички где?..
— Меня подстригли перед отъездом в пионерский лагерь.
— И Антоша и Тамара в пионерском лагере.
— А их мама? — спрашивает Антон Васильевич.
— В больнице… Она — врач.
На столике рядом с широким без спинки диваном зазвонил телефон.
