Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах: том I
Катя тоже попробовала сорвать ромашку ногой, но у нее ничего не вышло: ноги были коротки.
Ей пришлось спуститься на землю и сделать запас.
— Ты на кого гадаешь? — спросила Нюрка.
— Не знаю.
— Гадай на нашего Федьку.
Катя помолчала, обдумывая.
Федька, Нюркин брат, был такой же лохматый и долговязый, как сестра.
— Нет, — сказала Катя, — я лучше на этого Сережку.
Она мотнула головой на соседний дом.
Нюрка захохотала.
Легкие лепестки разлетались по ветру. Ромашка попалась неудачная. Еще не оборвав до конца, Катя уже видела совершенно ясно, что получится «плюнет». Она с досадой потянула последние три лепестка, бросила желтую серединку и спрыгнула вниз.
От калитки к дому шел Сережа с глиняной крынкой в руках.
— Катюша! — позвала Елена Александровна. — Иди молоко пить.
Козье молоко оказалось очень вкусным. Сережа стоял на ступеньках террасы и приколачивал камнем гвоздь, торчавший на перилах.
— Ты знаешь земляничные места? — спросила Катя.
— Знаю.
— Пойдем завтра в лес. Хорошо?
— Пойдем. Я тебе покажу. Она уже почти совсем спелая.
Сережа ушел.
Нюрка вошла на террасу и подсела к Кате.
— Ты с этим Сережкой не водись, — сказала она.
— Почему?
— С ним на нашем конце никто не водится, и все его дразнят.
— Как дразнят?
Нюра ухмыльнулась.
— «Дояркой» дразнят. Он козу доит. Его мать уезжает на службу в город. Они прежде в городе жили. Так он козу… Смешно! Фартуком подвяжется, как баба, и идет… Его все мальчишки презирают за это… и девчонки тоже. Даже наша Маруська, как увидит его, кричит: «Доярка!»
Бабушка выглянула из окна:
— Катюша, спать пора.
Катя вошла в комнату.
А где же белые лилии?
Они закрылись и плавали в тарелке, зеленые, толстенькие, некрасивые.
«Как огурцы!» — с досадой подумала Катя.
IIIБелая коза Альба, подгоняемая хворостиной, неторопливо и с достоинством вошла в открытую дверь сарая.
— Сейчас пойдет… — прошептала Нюрка. — Он прежде здесь на лужайке доил, мы над ним издевались, так он теперь в сарай загоняет.
Сережа вышел на крыльцо с ведром в одной руке и с полотенцем в другой.
Катя спряталась за деревом и едва удержалась, чтобы не фыркнуть громко.
Да, это было смешно.
На Сереже был надет большой женский фартук и завязан тесемками сзади. Фартук был длинен и заворачивался складкой у пояса. Голова была повязана белой косынкой. Сережа прикрыл за собой дверь сарая.
Через минуту послышались звонкие, ровные металлические звуки, как будто пилили большой пилой.
Взинь!.. Взинь!.. Взинь!..
Это продолжалось довольно долго. Кате надоело сидеть в засаде, она выпрямилась и подбежала к забору.
Сережа пронес ведро с молоком.
— Доярка! Доярка! — с хохотом закричала Нюра. — Завяжи тесемку потуже! Фартук потеряешь!
Сережа встретился глазами с Катей.
Она смеялась.
IVКатя не пошла с Сережей за ягодами. Она пошла с Нюрой и Федей.
Взяли стаканы и кружки, решили не возвращаться, пока не наберут доверху.
Всю дорогу брат и сестра спорили, куда лучше идти — за линию или на Ивановскую порубку.
Не пошли ни туда, ни сюда, а в какое-то третье место. Было жарко, земляники попадалось мало, она была совсем бледно-розовая.
Когда они выходили из лесу, их обогнал Сережа с полной корзиной красных ягод.
Нюрка и Федя прикрыли ладонями свои кружки. Катя не успела, к тому же у нее был стакан: как ни закрывай, видно, что ягод на донышке.
Сережа улыбнулся торжествующе:
— Варенье будешь варить?
Катя посмотрела ему вслед, изобретая, как бы ответить поядовитее.
Наконец придумала и крикнула:
— Козодой!
— Козодой! Козодой! — подхватили Федя и Нюрка. — Вот так придумала! Молодец, Катя!
VС этого дня отношения Сережи и Кати стали сухо-деловыми.
Сережа подходил с крынкой. Если Елены Александровны не было видно, он останавливался около террасы и громко говорил:
— Молоко.
— Сейчас, — отвечала Катя.
Она подавала кувшин, он молча переливал молоко и поворачивался спиной, не взглянув на Катю.
Иногда молоко приносила Сережина сестренка Любочка, тоненькая, синеглазая, остриженная под машинку, как мальчик.
Любочке не было еще шести лет. Она не умела определять время по часам.
Но когда обе стрелки ходиков соединялись и стояли прямо и кверху, Любочка знала: двенадцать часов.
Она выбегала на крыльцо и звала брата голосом, пронзительным, как свисток:
— Се-ре-жка!.. Две-над-цать ча-сов! Аль-бу доить! — брала хворостину и загоняла козу в сарай.
Любочка дружила с Марусей, Нюриной сестрой, — они жили напротив.
Когда старших не было дома, Федя переводил стрелку ходиков, подзывал Любочку и показывал на часы:
— Смотри, Любочка, уже двенадцать часов. Зови Сергея. А то у вашей Альбы молоко перегорит. Маруська, кричи громче!
Девочки, взявшись за руки, останавливались у калитки.
— Сер-гей! Ко-зо-дой! — гудела широкая лохматая Маруся.
— Две-над-цать ча-сов!.. Аль-бу до-ить! — тоненько выводила Любочка, закидывая стриженую головенку.
Сережа прибегал из оврага или с реки, не закончив купанья, и заглядывал в окно на свои ходики.
— Что же ты кричишь? Еще одиннадцати нет!
— Наши отстали, — возражала Любочка. — На Фединых уже двенадцать. У Альбы молоко перегорит.
Сережа перепрыгивал через загородку и, сжав кулаки, бросался в погоню за Федей.
В тех редких случаях, когда Федя не успевал спрятаться, ему приходилось плохо.
Маленькие девчонки стояли около калитки, не прятались никуда и посмеивались, чувствуя свою полную безнаказанность. Любочка была вдвое моложе Сергея, а Маруся почти втрое, и бить их было, разумеется, невозможно.
Нюра и Катя выглядывали из окна Катиной комнаты, и Нюра говорила:
— А мы с тобой, Катюша, как в театре!
VIВ воскресенье приехал из Москвы бабушкин младший сын Владимир. У него кончался отпуск, и он хотел навестить бабушку. Катя первая услышала его твердые легкие шаги и увидела его огромную тень на ступеньках террасы.
По сравнению с дядей Володей все другие люди казались очень маленькими, узкоплечими и бледными. У него были веселые глаза и шумный голос.
Светлые, жесткие, коротко подстриженные волосы завивались с левой стороны надо лбом, образуя какое-то непокорное завихрение. Это придавало ему очень моложавый и даже немного ребячливый вид.
Чтобы обнять его, Кате пришлось прыгнуть на стул.
Она прижалась лицом к зеленой гимнастерке и чуть не поцарапала себе щеку.
— Ну-ка, ну-ка, дай поглядеть. Это за Финляндию? Да?
Орден Трудового Красного Знамени Катя видела давно: дядя Володя получил его, когда еще не был военным и работал инженером на заводе. Круглая серебряная медаль «За отвагу» была новенькая и незнакомая. К сожалению, дядя Володя сейчас же снял гимнастерку и ни за что не соглашался перевесить ордена на рубашку. Так и на речку пошел. Все самое интересное оставил дома.
Когда дядя Володя прыгал в реку, Кате казалось, что река выступает из берегов.
— Дядя Володя, — кричала она, — ты похож на кита!
После купанья Владимир предложил сыграть в городки, потому что бабушкины пироги были еще не совсем готовы.
Ему в партию дали Любочку, а против него играли Катя, Федя и Нюрка.
Когда бил Владимир, было даже немного страшно смотреть. Девочки приседали и жмурились.
Любочкины битки вяло шлепались на землю, не долетев до города. У нее даже не хватало сил развалить фигуру.
Зато Катя и Нюра старались вовсю.
— Вы уж лучше мимо бейте, девчонки, — злился Федя. — Опять «кашу» сделаете.
На «колбасе» застряли. Федя заходил то справа, то слева, брал и любимые битки, и нелюбимые — колбаса лежала как заколдованная.
Владимир выбил уже и «пушку», и «бабушку в окошке», и «дедушку на крыше» — ребята еле успевали собирать городки.
— Да-с, — сказал он наконец, — плохо ваше дело! Вам необходимо подкрепление.
Он огляделся и на ветке тополя, около забора, увидел Сережу.
— А ты, синеглазый, играть умеешь?
Сережа вспыхнул.
— Умею.
— Иди сюда, бей по колбасе.
Сережа спрыгнул на траву, выбрал себе две битки потяжелее, сдвинул брови и старательно прицелился. Но он слишком волновался. Первая битка только царапнула колбасу, не сдвинув ее с места. Федя презрительно фыркнул. Сережа прикусил губу.
Свист. Удар. Катя даже не успела провизжать как следует. Колбаса целиком выехала из города. Сережа сложил руки на груди и гордо сказал:
