Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах: том I
Обзор книги Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах: том I
Нина Михайловна Артюхова
Избранные произведения в двух томах: том I
Если ехать высоко
Вступительная статья
В тридцатых годах Чкалов и Громов с экипажами впервые перелетели из Москвы через Северный полюс в Америку без посадки. Помню, как мы (а мне был 8 лет) восхищались героями-летчиками. Сколько же об этих перелетах было написано статей, рассказов, стихов! Но ничто не могло сравниться с четырьмя строчками, сочиненными детской писательницей Ниной Артюховой. Мы повторяли их нараспев, как считалку:
Сан-Франциско далеко,
Если ехать низко.
Если ехать высоко,
Сан-Франциско — близко!
Казалось бы, вот то, чего ждали тогда от детской поэзии, — прославление строя, создавшего героев. Теперь бы что-нибудь такое же классически чеканное и звонкое про товарища Сталина, про рубиновые звезды над Кремлем, недавно сменившие прежних двуглавых орлов… Но ничего равного стихотворению про Сан-Франциско не получилось. А эти четыре строки пережили уже несколько эпох. Бывало, зайдет речь о создании антологии лучших советских стихов для детей, и тут же кто-нибудь спросит: «А „Сан-Франциско“ Нины Артюховой там будет?»
Перелеты через Северный полюс давно стали обычными пассажирскими рейсами, а стишок все так же радует. В чем же дело? А дело в том, что в нем высокое торжествует над низким, добро над злом, мир над враждой, любовь к человечеству над классовой ненавистью и железным занавесом. Оказывается, полюбив его, мы обрадовались еще и победе искусства!
Нина Михайловна Артюхова родилась в 1901 году в семье известного книгоиздателя М. В. Сабашникова, московского купца. Она окончила Московский университет, стала химиком, увлекалась астрономией, вышла замуж за агронома М. Артюхова, с которым познакомилась еще до революции, а в двадцатых годах написала первые рассказы и стала писательницей. Всю жизнь она провела среди детей и внуков, своих и чужих. Не стань она детской писательницей, детство все равно бы осталось одной из главных ее тем.
Детская литература даже в условиях жесткого идеологического контроля долгое время была более свободной, чем «взрослая». Она дала не только приют «взрослым» Пришвину, Зощенко, Катаеву, А. Толстому, Каверину, но и сделала своими классиками, скажем, лирика, юмориста, переводчика английской народной и классической поэзии С. Маршака или литературного критика, культуролога, чьи прогнозы, данные в начале века, полностью оправдались, и исследователя детской психики Корнея Чуковского. Да и многое из классики всех веков ушло к детям.
Впрочем, Нина Артюхова при всех обстоятельствах писала бы такие книги, какие, говоря словами Пушкина, мать позволит дочери читать. Лев Толстой в черновиках к своим статьям об искусстве объявил три чувства, господствующие во «взрослой» литературе, неинтересными: 1) гордость с ее самолюбованием, 2) похоть, 3) горечь жизни. Писатель, которому скучно выражать эти чувства, в конце концов попадет к детям, оставаясь интересным и для взрослых.
Нина Артюхова выросла в семье, все благосостояние, самоуважение и духовная жизнь которой зависели от издания книг для народа. Они должны были просветить ум и дойти до сердца каждого, от профессора до плотника, от гимназиста до деревенского грамотея-пастуха. Издателям братьям Сабашниковым был важен живой отклик на издаваемые ими книги. Его ждала и вся их семья. Вот, наверное, почему Нине Артюховой всю ее долгую жизнь (она умерла в 1990 году) были так важны встречи с читателями, их письма. Писательница Е. Таратута, до войны работавшая в «Мурзилке», рассказывала, как Нина Михайловна приходила в редакцию за читательскими письмами, как радовалась, что дети ей откликнулись.
Все, что она написала, как бы рассчитано на немедленный живой отклик. Может, потому она иногда сочиняла загадки. Ведь любой, прочитав загадку, захочет выкрикнуть ответ и загадать эту загадку кому-нибудь еще. Загадка все привычное для нас делает таинственным, даже паутину в углу:
Рыбак в углу раскинул сеть,
Крылатых рыбок жадно встретит,
И будет сеть
В углу висеть,
Пока хозяйка не заметит.
Все на свете загадочно, хотя бы потому, что про все можно сочинить загадку. Но не только поэтому. Тайны все время возникают перед большими и маленькими героями Артюховой. В рассказе «Бабушка и внук» малыш Володя замечает на картошке будущие ростки. Они, оказывается, потянутся к солнцу, корешки — в землю. «Бабушка, а куда люди тянутся?» — «А люди тянутся друг к другу», — объясняет бабушка. «Человек, — сказано в повести о войне и послевоенных бедах „Белая коза Альба“, — устроен так, что он должен кого-нибудь любить». А не ответ ли это на одну из главнейших загадок бытия?
Мир для писательницы полон чудес. «Каждая весна — это чудо», — говорится в повести «Просто так» о детях, эвакуированных в обезлюдевшую от войны деревню. «Мне одной таинственнее», — говорит девочка, оставаясь на ночь одна с чужим ребенком. Мир остался для Артюховой чудесным и таинственным на всю ее жизнь. Загадки бытия не покидают ее героев. «Что мне всю жизнь хотелось, — делится с внучками дед в рассказе „Уловить мгновение“, — прямо какое-то неутолимое желание! — посмотреть, как распускается цветок и вырастает гриб». Ему почти удалось это сделать, но тайна осталась тайной. Легче, как в детстве, объяснить ее «вмешательством волшебных сил»: ночью прилетает фея и касается бутонов волшебной палочкой.
Среди героев Нины Артюховой много хороших людей. А так как сюжеты ее рассказов и повестей очень интересны («а что дальше будет?»), то читатель, ставя себя на место героя или героини, видит мир с его бедами, радостями и проблемами глазами очень хорошего человека, и это укрепляет в читателе его собственное светлое начало. Он же от природы устроен так, чтобы кого-нибудь любить!
Только в повестях о войне (они в свое время были горячо приняты читателями у нас и за рубежом) писательнице удалось в полную свою силу изобразить и горе, и беду, и тяжкий быт, и внутреннюю силу людей. А потом редакторы на всех уровнях снова начали следить, чтобы в книги не проникало то, что могло бы огорчить читателей, а главное — начальство. Еще в 1987 году, скажем, из сборника моей лирики попытались изгнать упоминания о храмах и все стихи, где встречались слова «честь» и «совесть». В так называемых школьных повестях дети в сотрудничестве со взрослыми должны были, как тогда говорили, бороться за успеваемость, то есть за оценки, за формальные показатели. В ту пору очень любили все выражать в процентах. Главное несчастье — не тот балл в табеле или в классном журнале, главный порок — списывание и подсказка. Артюхова и тут умела придумывать захватывающие ситуации. «Пионер, а списываешь», — произносит таинственный голос в рассказе «Совесть заговорила». Мальчик в ужасе. А это в трубу, которую прокладывают через его комнату, кричат его приятели. Впрочем, писательнице были скучны такие темы и правила и она не писала годами.
В повести «Мама» уже в годы «оттепели» Артюхова рассчиталась с теми, кто мучил и писателей, и читателей, и героев книг, изобразив завуча Ирину Петровну. Вот ей показывают младенца. «Ирина Петровна сказала со сладкой улыбкой: — Очаровательное существо!» Но, замечает автор, «было видно, что она маленьким детям не доверяет, как потенциальным нарушителям дисциплины и будущим снижателям процента успеваемости». Зато своего племянника она выручает из всех неприятностей, пока тот не становится преступником, чуть не убившим летчика, героя войны. Добрейшая и скромнейшая Нина Артюхова прямо-таки ненавидит тех, кто, говоря словами великой Книги, совращает малых сих. В замечательной поэме «Грибное лето» (она публикуется впервые) во время войны солдатская мать в переполненном поезде везет в учебный лагерь сыну и его товарищам мешок сухарей, который она так и не отдала поездным грабителям. Самое страшное, что этих мальчишек сделал преступниками солидный взрослый человек:
Наклонился и вниз глядит
На мешок, чемодан, на меня…
Театральное слово «бандит»
Воплощенным увидела я.
Был огромен, небрит и жесток.
Тем ребятам он мог быть отцом,
Быть любимым учителем мог.
Я даже представить себе не мог, как способна ненавидеть Артюхова тех, кто «имеет власть над еще не окрепшей душой», «а учит насильничать и красть». Такими же бандитами она считает и тех, кто готовит и начинает войны. И она же, роя в начале войны укрытие от бомбежек, мечтала:
О, если б я могла своей рукою
Такую вырыть щель, убежище такое,
Где б дети все, со всех концов земли,
Пока не прозвучит сигнал отбоя,
Пересидеть и переждать могли.
В той же поэме ее как бы ведет звезда, вернее планета Меркурий, противостояние которой, редкое в наших широтах, она мечтала увидеть с шестнадцати лет. Она вспоминает астрономические таблицы и уже в восемьдесят лет мечтает осуществить свою отроческую мечту, которую не забыла и в самый страшный год войны:
