Дмитрий Сергеев - Загадка Большой тропы
Гриша перетаскивал через протоку тяжелую вьючную суму, когда его увидел начальник.
— Беги вон туда, помогай палатки ставить, — распорядился Павел Осипович.
Новое место было неудобным для лагеря. Здесь на каменистом крутом склоне уже растянули один тент, и вещи пока складывали под него. Палатки ставили Валентина Гавриловна и дедушка Васильев, им помогала Наташа. Устанавливать палатки под дождем — не простая задача: мокрый тяжелый брезент никак не удавалось расправить, а деревянные колья не забивались в каменистую почву.
Наташу почти не видно — она утонула в отцовском брезентовом плаще. Из-под островерхого капюшона Грише знакомой улыбкой блеснули ее глаза. Девочка добросовестно помогала матери разворачивать слипшийся брезент. Длинные полы дождевика волочились по земле, рукава свисали ниже колен и мешали движениям. Когда Наташе понадобилось поднять с земли веревку, пришлось вначале закинуть руки вверх над головой, чтобы освободить их из рукавов.
В сутолоке Гриша обронил кепку, в кустарнике не видно ее, а искать некогда. Мокрые пряди волос спадали на лоб, закрывая глаза. Он досадливо сбрасывал их на сторону рукавом рубахи. Обе руки у него были заняты: в одной держал кол, другой натягивал веревку. Вторую полу палатки оттягивала Наташа. Она запуталась в дождевике и упала, выпустив из рук веревку, — обмякший брезент безжизненно повис на перекладине. Девочка рассерженно сбросила с себя плащ и швырнула в сторону.
— Наташа, вымокнешь, — предупредила мать.
— Ничего, мама, я уже промокла, — успокоила ее дочь.
Вскоре стало ясно всем — тревога поднята не напрасно: вода прибывала на глазах. Последние рейсы с острова на берег делали по пояс в воде. Еще немного — и протока превратилась в стремительную бурную речку; остров наполовину залило водой. Река глухо ревела, слышались тяжелые тупые удары деревьев о камни: это огромные стволы лиственниц и осин обрушивались в реку с подмытых берегов.
Костер на новом месте под тугим навесом разжигала Валентина Гавриловна. Она встала на колени, склонившись к самой земле, чтобы прикрыть слабый огонек спички от ветра и залетающих под тент брызг. Вначале спокойным ровным пламенем зажглась береста, свертываясь от жара в трубочку, потом загорелись наструганные от сухого лиственничного пня смолистые щепы; послышалось редкое осторожное потрескивание и жалобный свист намокших сучьев, накрест уложенных над разгорающимся костром.
— Все на заготовку дров! — весело крикнула Валентина Гавриловна, поднимая от огня обсохшее раскрасневшееся лицо с чуточку подпаленными бровями и мазками сажи на подбородке.
Гришу уже не беспокоила намокшая одежда. Слабый огонь костра, натянутые палатки, металлическое повизгивание пилы и звенящие удары топора вблизи вновь разбитого лагеря — все говорит о победе людей над обманчивой стихией.
Николай и Петр — оба одинаково припав на одно колено, начали запиливать новый ствол сухостоя. Шагах в двадцати от них Павел Осипович топором перерубал на чурки только что сваленное дерево. Гриша и Наташа вперегонки таскали оттуда к костру легкие ломкие сучья. Виктор стоял между Петром и Николаем, спрятав одну руку под плащ, а другой без усилия толкал дерево, хотя помощь его была еще явно преждевременна. Проходя мимо, Гриша услышал разговор:
— Долго ли умеючи, — бодро говорил Николай, перекрывая голосом методичное повизгивание пилы. — Сейчас такой кострище сгрохаем — небу жарко станет.
— Конечно, на это у нас все мастера, — без особого энтузиазма поддержал Прагин.
Мимо торопливо пробежала Наташа с мокрым, словно от слез, лицом, но безудержно веселыми глазами.
— Ходит тут, подслушивает, — проговорил Виктор, покосившись на девочку.
«Ничего она не подслушивает», — возмутился Гриша и хотел возразить Виктору, но в это время подпиленное дерево простуженно заскрипело и медленно повалилось набок.
— Отойди! — громко крикнул Петр и сильно отдернул зазевавшегося Виктора — дерево как раз падало в сторону, где стоял коллектор.
Тяжело ухнул воздух, разрезанный рухнувшим наземь стволом, затрещали, обламываясь, сучья, отскочила в сторону и рассыпалась в труху сгнившая вершина, торопливо выпрямились подмятые ветви кустарника.
Мимо прошел дедушка Кузьма. Он, видимо, направился разыскивать лошадей. На ногах у него неуклюжие резиновые сапоги, вокруг пояса, поверх брезентового плаща, повязаны недоуздки, в руках пара уздечек.
На месте, где недавно трудилась Валентина Гавриловна, разжигая бересту, полыхал огромный костер. Вокруг него уже сушилась развешанная на веревках и кольях одежда. Гриша зашел в палатку и разыскал в рюкзаке сухие брюки и рубашку.
Дождь лил, то чуть затихая, то разражаясь с новой силой. Натянутая палатка отвечала ему шелестящим шорохом или гулким звоном.
Чай и густой суп из мясных консервов с лапшой сильно припахивали дымком и от этого были еще вкуснее. Холодный утренний душ и зарядка сказались — аппетит у всех превосходный. Завтракать расположились вблизи костра, под защитой тента; кто сел на поваленное дерево, кто примостился на корточки, постелив на землю толстую лиственничную кору. Байкал устроился рядом с Наташей, прилизал языком намокшую, вздыбленную на хребте шерсть, положил морду между передними лапами и внимательно провожал взглядом каждую зачерпнутую из миски ложку супа.
— Не следовало бы тебя кормить — ты один ничего не делал, — ласково говорила Наташа, бросая собаке размоченные в бульоне ломти хлеба.
— Кони идут, — сообщил Петр, первым заслышавший побрякивание ботала.
Наташа, ухватив в обе руки по полной горсти соли, направилась встречать лошадей.
— Наташа, поешь вначале, — пыталась остановить ее Валентина Гавриловна.
— Я уже поела, мама. Там для Байкала осталось.
— Надень плащ.
— Я быстро. Только понемногу угощу их.
— В следующий раз ни за что не поедешь с нами. Будешь сидеть с бабушкой, — пригрозила мать.
Павел Осипович рассмеялся.
— Ты бы хоть не потакал ей, — с упреком вздохнула Валентина Гавриловна.
Наташа и в самом деле скоро вернулась. Вместе с ней подошел дед Кузьма.
— Что за нечистая сила попутала? — ворчливо проговорил он, взял свою миску с супом и подсел к огню на обрубок дерева, раскинув в стороны намокшие полы плаща.
— Что случилось, Кузьма Прокопьевич? — спросил начальник.
— Ума не приложу, кто с вороного и мухортого путы снял.
— Что, потерялись?
— В том-то и загвоздка — целы: на загривке повешены и в узел зацеплены. Зачем распутали коней?
— А может, никто и не распутывал? Вчера позабыл и сам отпустил неспутанных.
Дед ничего не ответил, только задумался, почесал затылок да потеребил жиденькую седую бороду.
— Что, деда, память ищешь под шапкой? — смеясь, спросил Николай. Гриша и не обратил бы внимания на этот разговор, если бы не видел взволнованного лица Наташи.
— Дедушка, это правда? — спросила она. — Путы снятые?
— Зачем же мне врать-то, — с сердцем отозвался Кузьма Прокопьевич.
После завтрака все разошлись по своим палаткам. У костра остались Наташа и Гриша. Дождь продолжал моросить; вершины гор скрылись в серой мгле туч, мир стал тесным и неуютным.
Совсем немного времени прошло с начала их знакомства, но дружба Наташи уже стала по-особенному дорога для Гриши. Сейчас девочка была чем-то встревожена. Раньше он не видел ее такой серьезной. Наташа сидела на сухом обрубке дерева и задумчиво; смотрела в огонь. Байкал пытался положить хозяйке на колено лапу, но Наташа, не глядя на собаку, нетерпеливо отодвигала свою ногу. В глазах у Наташи не видно озорных искринок, а на лбу собрались упрямые и какие-то чужие морщинки.
— Кто мог снять путы и зачем?
— Никто. Наверно, дед позабыл вечером и отпустил лошадей так, — отозвался Гриша.
Наташа сердито посмотрела ему в лицо и досадливо махнула рукой.
— Позавчера я сама помогала дедушке путать коней. — Наташа произнесла эти слова четко, раздельно, понизив голос почти до шепота, и при этом глаза у нее сделались большими и влажными, как давеча, когда дедушка Васильев вернулся к костру.
Гриша тоже заразился ее тревогой.
— Понимаешь — сама надевала путы на вороного и на мухортого, — еще раз подтвердила девочка.
Это, действительно, странно, если только Наташа хорошо помнит. А может быть, лошадей все-таки отпустили неспутанных? Почему-то без всякой последовательности вспомнил ночной пожар и два темных силуэта, мелькающих вдоль забора.
— Кто хочет слушать «Золотого теленка»? — громко, на вёсь лагерь спросил Павел Осипович. — Выходи к костру!
— Вот здорово! — обрадовалась Наташа, и белозубая улыбка прогнала с ее лица задумчивость. — Папка хорошо читает. Он каждый год берет с собой что-нибудь смешное.
