Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
Рассвет занимался. Из кратера вулкана — того, что возвышался правее — поднималась большая белая туча и лениво переваливала через вершину. Два других великана стояли нежные, хрупкие. Медленно и торжественно уходил из долины туман, приоткрывая, как на переводной картинке, кусок за куском чудесный зеленый пейзаж. И вдруг брызнуло солнце.
Хосе снял башмаки и вошел в комнату, стараясь не разбудить своего старшего друга. Но каково же было его удивление, когда он увидел Карлоса Вельесера преспокойно беседующим с Педро.
У Хосе не спросили, где он был. Педро лукаво улыбнулся и ошеломил юного пеона первой же фразой:
— До чего же смешно, леди и джентльмены: Хосе Паса только что лазил там, где я лазил вчера.
Однако план Хосе понравился: он выглядел смелым и неожиданным. Педро прибавил только, что для сеньоры придется подобрать дублершу с похожим голосом.
— Хосе не понимает, — сказал маленький пеон. — Дублершу выводить или сеньору?
— Сеньору, — успокоил его Педро. — Дублерша останется в домике.
Не остался без дела и Катарино Сальгеро. К полудню все было готово.
В три часа дня в номер к Молине постучались и грубый голос спросил:
— Антиквар Молина? К вам из полиции.
Карлос проверил, заряжен ли пистолет, и открыл дверь.
Молодой человек в штатском вошел и быстро спросил:
— Мальчишку держите при себе?
— Да, — подумав, сказал Карлос. — На посылках. У меня большая клиентура.
Хосе сидел на кровати и измерял взглядом расстояние до окна.
— Знаем, — брякнул агент полиции. — Пройдемте со мною. Желательно, чтобы оба.
— Могу я узнать, по какому поводу? — начал Карлос.
— По пустяковому, — ухмыльнулся агент. — В полиции узнаете. Прошу поторопиться, сеньоры. Вас ждут.
Он сделал шаг назад и крикнул кому-то, кто находился внизу:
— Они здесь оба. Мальчишка служит при сеньоре. Заводи мотор.
24. ПРЕДАТЕЛЬ СТРЕЛЯЕТ В ПРЕДАТЕЛЯ
Погашены ночные фонари. Высветляется небо. Ночной пассат пробежался от северных улиц к южным и улегся где-то у ног горы, словно послушный пес возле хозяина. Стрекот цикад сопровождает гулкие шаги ранних прохожих. Из разных кварталов долетают к рыночной площади протяжные звуки: донни-бом, донни-бом. Это бьются друг о друга молочные бидоны, привязанные к спинам мулов.
Полицейский патруль совершает обход. Шумная группа студентов, которая возвращается, наверное, после кутежа, не вызывает подозрения. Громко рассказывает забавный анекдот веселый белокурый юноша; задорно смеется его черноволосая спутница, она пританцовывает и приглашает полицейского:
— Сеньор сержант, один тур вальса.
Сержант козыряет, обхватывает девушку за талию и вальсирует с нею на мостовой. Его товарищи аплодируют. Он вежливо целует руку партнерши, козыряет всей группе, и патруль уходит.
— Пронесло! — вырвалось у Рины Мартинес. — Могли остановить. Час еще запретный.
— Ребята из полиции сейчас мечтают только о сне, — успокаивает ее Андрес.
Консьержка университетского дома не решается впустить ночных посетителей, но Андреса она знает давно и привыкла ему доверять.
— Я надеюсь, вы не будете очень шуметь, — с милой улыбкой говорит консьержка. — Сеньор Барильяс дома; он вообще эти дни дома.
Первым стучит Донато. Адальберто просит сокурсников подождать, пока он оденется.
Наконец они входят в комнату — шесть человек: пять членов студенческого комитета, шестая — Рина.
Начинает Донато.
— Расскажи нам все, — предлагает он. — За что ты продался, за что хотел сгубить наши жизни, а заодно и свою?
Адальберто сосредоточен, спокоен. Одна рука его засунута в карман, другая перебирает спички. Он несколько бледен, но в голосе его не чувствуется волнения.
— Должен ли я понимать так, что меня обвиняют в измене? — спрашивает он.
— Да. Именно так, — заключает Донато.
— От кого исходят эти сведения?
— От тебя самого!
— Это шутка, Донато...
С брезгливостью Донато швыряет на стол конверт. Адрес на нем надписан рукой самого Адальберто, а конверт сакапанские ребята вытянули из щели калитки Барильяса.
Шесть пар глаз следят за каждым движением Адальберто. Нарочито медленно он вскрывает конверт и извлекает лепесток розы. Бледнеет, но держится независимо.
— Какая-то глупость!.. Будь я еще девушкой... Стал бы я посылать отцу, грубому кожевнику, эти цветочки. Да он меня высек бы.
— Остановись! — прерывает его Донато. — Эта глупость чуть не стоила жизни большому человеку, подпольщику. В те дни, когда он должен был остановиться у твоих родных, ты буквально завалил их этими лепестками. Письмо взято в твоем доме.
— Вспомнил! — засмеялся Адальберто. — Я перепутал конверты. Лепесток предназначался девушке... Назвать ее имя?
— Не трудись, — прерывает Донато. — Твой братец принял этот лепесток из моих рук. Не далее, как вчера. И вызвал армасовцев, чтобы схватить твоего посланца.
— Это провокация! — взвизгнул Адальберто. — Ты не имел права...
— Я имел право, — решительно сказал Донато, — потому что я отвечаю за жизнь наших товарищей. Это была не провокация, а обезвреживание ядовитых гадюк. Провокация же была учинена в кафе «Гватемала». Зачем она тебе понадобилась?
Адальберто повернулся к студентам.
— Почему я один должен отвечать за сумасбродство шестерых? Это несправедливо, товарищи.
— Так ты уже говорил, и мы пытались тебе поверить, — жестко говорит Донато и делает вид, что лезет в карман еще за одним письмом. — Твой братец был в восторге от твоей находчивости в кафе. Прочесть?
Молчание. Очень долгое молчание. И вдруг Адальберто отворачивается к окну и глухо, полушепотом говорит:
— Всему виной мое чувство... моя любовь к Рине. Я не мог видеть ее вместе с Андресом. Считайте меня подлецом, но я хотел избавиться от него.
Смех. Адальберто ошеломленно оборачивается. Даже Рина Мартинес и та весело смеется.
— Я открыл вам душу, — кричит Адальберто, — а вам смешно?
— Ты еще ничего нам не открыл, — прерывает его Донато. — Мы смеемся потому, что ждали твоего признания в любви, о которой ты писал брату: «Рина поможет мне втереться к ним в доверие».
У Адальберто выступают на лице капли пота. Руки его уже не играют небрежно со спичками — они ломают спички со страшной силой, с хрустом, одну за другой. И только губы непроницаемо сжаты.
— Я могу рассказать, что от тебя требовалось, — медленно говорит Донато. — Армасовцам нужно было заполучить в клетку крупного подпольщика. Поэтому двух первых визитеров Барильясы выпустили. Потом ты дал знать своим, что ожидается большой гость, и они охотились за ним с яростью первобытных.
Адальберто молчит.
— Ну, а здесь, в столице, тебе хотелось замести следы, — продолжал Донато. — Это всегда легко, когда свидетели твоей подлости оказываются за решеткой.
Адальберто не кричит, не спорит, не отвергает, — молчит.
— В кафе ты сработал чисто, — подводит итог Донато. — Будь твой братец потоньше, нам пришлось бы проверять Рину Мартинес. Я прошу меня извинить, Рина, я уже начинал подумывать, что полицейские связи твоей семьи дали себя знать. Во всяком случае этим ты обязана милейшему Адальберто.
В первый раз заговорил Андрес.
— Я не прошу меня извинить, Рина, — очень мягко сказал он. — Я ни на одну секунду не мог поверить тому, о чем сейчас сказал Донато.
— Спасибо, Андрес, — улыбнулась Рина. — Я знала это.
Адальберто Барильяс, — сказал Донато, — успел ли ты кого-нибудь еще выдать?
— Нет, — Адальберто говорил с ожесточением: — Я никого не выдал. Они мне поставили условием: «Завлеки на явочную квартиру в Сакапа Кондора — и ты будешь свободен». Я сделал что мог. Я хотел получить образование, а они гнали меня в офицерскую школу. У меня не было другой возможности вырваться из этого ада. А потом они требовали еще и еще...
Он обвел студентов исступленным взглядом.
— Что знаете вы о жизни, молокососы?
— Мы знаем о жизни вот что, Адальберто, — сказала Рина. — Мой отец родился и вырос в Мексике, а жизнь отдал за свободу Испании. Отец Донато простой пеон, а недавно собрал в узелок свои пожитки и отправился на подмогу кубинцам отвоевывать их родину у генерала Батиста.[73] Андрес способнее тебя, и у него больше прав заниматься чистой наукой, а он посвятил себя Гватемале.
— Что ты мне тычешь Андреса, мексиканская павлиниха? — со злостью крикнул Адальберто. — Убирайтесь вы все со своими нравоучениями!
— Вот сейчас разговор по-мужски, — сказал Донато. — Наше решение передаст Андрес.
— Опять Андрес? Да вы сговорились все!.. Я знать не желаю вашего Андреса. И вообще... Вы сами по себе, я сам по себе. Поняли, ребята?
— Поздно ты решил отделиться, — усмехнулся Андрее. — А клятву забыл?
