Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
Донато сразу же собрался в обратный путь.
— Сделайте все, — напутствует Ривера, — чтобы Адальберто вынужден был уехать из столицы. Дайте ему понять, что один донос — и вы покончите с ним. Внушите ему это крепко. Донато, речь идет о жизни десятков людей.
— Я понимаю. Мы убьем его.
— Нет, Донато. Вот этого вы не сделаете. Подпольщики не убийцы. Адальберто еще молод. Попытайтесь заставить его понять всю мерзость своего предательства, сообщите о нем во все учебные заведения Гватемалы. И пусть уберется. Пока этого будет достаточно. Поезжайте.
Ночь. Багровая луна медленно пропечатывается между двумя горными пиками — словно могучая рука зажигает красный фонарь над городом. В ответ тысячи маленьких фонариков вспыхивают на узких улицах Сакапа. Пивовары, мукомолы, скотоводы, гончары высыпают из домов. Первая карнавальная ночь — кто может ее пропустить? Наранхо наблюдает из окна домика Чокано за оживленными, смеющимися, говорливыми, поющими толпами людей. Море масок и море шуток.
— Зачем они несут с собой ружья? — удивляется Наранхо.
Чокано тоже достает из-под половицы ружье и вполголоса объясняет:
— Наши юноши любят веселые битвы, парень. А сегодня битва будет особая. Новено хочет свести с ними счеты.
— С кем, дядюшка Чокано?
— С босяками из Гондураса, — ворчливо отвечает Чокано. — Я думал, ты быстрее сообразишь.
— Можно мне с вами?
— Нельзя. Приезжий товарищ не велел тебя выпускать. А на крышу полезай, если нога зажила. Оттуда все увидишь, как в театре.
И Наранхо увидел. Из старых казарм выпрыгивали солдаты и офицеры армасовской армии — выпрыгивали из окон, обезумевшие, растерянные, в одном нижнем белье, и бежали без оглядки по широкому бетонированному шоссе в сторону границы. Некоторые отстреливались, но продолжали бежать. А грозная неумолимая толпа преследовала их с ружьями и добивала песней. И песня действительно заглушала стрельбу. Все в ней было просто и ясно:
Сакапа чужеземцам не зацапать:
Не фрукт — никак не бросишь на весы.
Беги, освободитель, из Сакапа
И грязь свою подальше уноси!
Ах, как хотел бы Наранхо быть с теми, кто гнал в эту минуту армасовцев по освещенному луной шоссе! Нацепить на себя маску и гнать прочь эту свору, отнявшую у него деда! Гнать и петь песню. Наранхо любит песни. Много их знает кариб, но такой смелой и сильной он еще не слышал...
Не фрукт — никак не бросишь на весы...
А когда армасовцев выгнали из города, на площадях начались настоящие карнавальные битвы. Ведь та была ненастоящей. Юноши и девушки обливали друг друга водою из ведер, ряженые обсыпали жителей мукою из мешков: она заменяла сакапанцам конфетти и, падая на землю, походила на снег, которого была лишена жаркая Сакапа.
Из городской тюрьмы молодые крестьяне выводили приговоренных армасовцами к смерти.
Витрины магазинов с портретами президента Армаса заклеивались призывами к борьбе против тирании.
Склад оружия интервентов был растащен в полчаса, винтовки, пулеметы, гранаты поплыли в горы.
— Я хочу быть с ними! — воскликнул Наранхо.
— Ты и сейчас с ними, — мягко произнес Ривера.
Он бесшумно взобрался на крышу и стоял рядом с мальчиком, всматриваясь в город, освещенный луною, фонарями, выстрелами и высветленный огромными белыми, обсыпанными мукой квадратами площадей.
— Как вы думаете, сеньор, армасовцы вернутся обратно? — с беспокойством спросил Наранхо.
— Конечно, вернутся. — В голосе Риверо Наранхо даже почувствовалось легкое удивление. — Награбят кое-где верхнюю одежонку, а кое-где выпросят пушечки и вернутся. Но они будут вести себя на полтона тише. Вот что важно. Они не забудут, как в ночных рубашках сверкали пятками! — Он улыбнулся. — А теперь будем выбираться из Сакапа.
Их провожал тот же Дуке. Казалось, он помолодел на десяток лет. Глаза его щурились, пряча смех, губы раздвигались в улыбке; он прищелкивал пальцами и, если бы мог, притопнул ногой.
— Как славно они бежали, — начал он, увидев Риверу. — Мой шеф будет в восторге. Я понял, как Армас держит слово. Они готовились перебраться в столицу. Дон Кастильо боится уже и армии, и гвардии. Я с вами. Ты мне веришь, Ривера?
— За последнее время я привык не очень верить словам, Фернандо. — Лицо Риверы сузилось: наверное, он подумал о предателях, пробравшихся в сердце партии. — Но я верю делам. Ты держался с нами, и наша лицейская дружба не стерта временем.
— Где я могу найти тебя? — живо спросил капитан. Поезд тронулся, и он шел рядом с вагоном.
— Иди в этом же направлении, — весело крикнул Ривера, — и попадешь ко мне. Не волнуйся — мы встретимся.
Капитан откозырял.
Наранхо тихонько дотронулся до рукава Риверы и показал на молодого пастуха: взобравшись на крону мангового дерева, он ловко подсекал плоды, которые издали походили на елочные игрушки, и сбрасывал их вниз смеющимся девушкам, а они освещали его маленькими фонариками.
— Сеньор Карлос хотел, чтобы Хосе и я долго-долго отдыхали вот так, — засмеялся Наранхо.
— Ну, эти-то ребята только что крепко поработали, — живо откликнулся Ривера. — Они заслужили карнавальные игры. А тебе работа еще предстоит, Наранхо. Давай договариваться...
Работа началась, как только Наранхо сошел с поезда. Ривера зашел с ним в лавку готового платья, и через полчаса отсюда вышел другой мальчишка: поблекшая блуза и истрепанные штаны остались у владельца, а на их место сели желтая куртка и аккуратные парусиновые брюки; в руках у Наранхо, невесть откуда, появилась маленькая, сплетенная из волокна агавы корзинка, какую обычно привозят с севера. Он уверенно сел в автобус, заплатил за проезд и добрался до окраины столицы. Подошел к одиноко стоящему белому, слепленному из глины домику, открыл дверь и наткнулся на солдата.
— Тебе что? — прикрикнул солдат.
— А тебе что у нас дома понадобилось? — дерзко возразил Наранхо.
— Ты, выходит, старший сын сеньоры? — миролюбиво заметил сержант, — Подожди, я ее кликну.
Но высокая и толстая карибка уже распахнула дверь справа — Наранхо успел заметить и левую дверь, что вела из прихожей, — распахнула и весело закричала:
— Вот сейчас я надаю тебе оплеух, мой черноглазый! Ты почему это опоздал на неделю?
— Мама Мэри, — заохал Наранхо, — меня дед задержал. Я хотел приехать раньше. Вот тебе подарки, мама Мэри, а мне дай поесть. Удав заспорил с обезьяной, кто дольше без еды обойдется. Заглотнул удав обезьяну и заворчал: «Так ты и не узнаешь, что я месяц и два могу не есть». Дай побыстрее поесть, мама Мэри, а то сеньор солдат тоже не узнает, сколько я в силах голодать.
Солдат хмыкнул.
— Иди сюда, мой черноглазый, — заголосила карибка, втаскивая Наранхо в комнату, — вот тебе пирожки с луком, а вот тебе тыквенная каша.
Она захлопнула дверь и с любопытством осмотрела Наранхо.
— Мой годом помладше, — вполголоса сказала она и расхохоталась. — Его зовут Ческа, а для меня он черноглазый. Запоминай!
— Не забуду, сеньора Мэри, — тихо ответил Наранхо. — Спасибо вам.
— Господи, за что же мне спасибо? — удивилась карибка. — Ты рискуешь шеей, тебе и спасибо.
Она показала Наранхо на пустую койку и улыбнулась.
— У старого Наранхо смелый внук. Я только из-за него и согласилась тебя впустить. У тебя есть месяц, мой черноглазый; через месяц ищи себе отель побогаче и подальше. Да смотри, не впутайте меня в свои секреты. У меня двое таких, как ты, а мужа сгноили в ссылке.
В дверь постучали.
— Можно, можно! — крикнула Мэри. — Живо в постель, тебе я говорю, мой черноглазый! Живо, иначе закачу оплеуху.
На пороге стоял Чиклерос.
Не глядя на мальчика, он вежливо спросил:
— Сеньора, у меня кончились спички. Вы не ссудите меня коробкой?
— Нет у меня спичек, — насупилась Мэри. — Все вышли.
— Тогда извините, сеньора.
Он улыбнулся Наранхо:
— С приездом, Ческа. Заходи в гости, если заскучаешь. — И вышел, аккуратно прикрыв дверь.
— Не ходи к этим дьяволам! — грозно сказала Мэри. — Я их всех в море бы утопила.
— Старый рыбак выбросил в море гнилую рыбу, — ответил Наранхо, — а море выплеснуло ее обратно. «Я тоже хочу быть чистым», — зарокотало море.
— Ого, ты знаешь сказки, — смягчилась хозяйка. — Но больше всех их знал твой дед. Стой, ты куда?
— Я иду в гости к этим дьяволам, сеньора, — ответил Наранхо. — Вы же слышали? Я получил приглашение в гости.
22. БОЙ БЫКОВ
Весть о событиях в Сакапа докатилась до Кастильо Армаса той же ночью. В президентском дворце состоялось несколько совещаний. Чако предложил перебросить в помощь сакапанским «отрядам освобождения» эмигрантов, окопавшихся в Чикимула. Бер Линарес с кислой миной заметил, что эти умеют улепетывать с такой же скоростью.
