Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
— Мальчик мой, мы оказались в дураках. Дон Кастильо продолжает разбойничать, а пятно ложится на армию Нами прикрываются все его сделки с американцами. Недавно он подписал декрет о смертной казни за «коммунистический саботаж» и предложил мне, старому гватемальскому офицеру, послать взвод солдат в железнодорожные мастерские... усмирить забастовщиков.
— И вы согласились?
Штабист усмехнулся:
— Да. Но я сказал, что мне нужно много времени, пока мои солдаты поймут, в кого им надо стрелять. Он понял намек и ответил... Знаете, Дуке, его ответ тоже содержал угрозу: «Не забывайте, полковник Пинеда, у меня пока есть и свои солдаты. Им много времени не нужно». Словом, я не убежден, что завтра он не возьмется за нас. Мальчик мой, я хочу, чтобы вы побывали в Сакапа и Чикимула. Распущены ли его банды? Не готовится ли нам удар в спину?
— Хорошо, мой полковник, — согласился Дуке. — Я поеду туда. Будет ли у меня официальная командировка или потребуется заменить мундир штатским платьем?
— Вы проинспектируете наши гарнизоны, — полковник Пинеда замялся. — Разумеется, долг армии — ограждать население от бесчинства...
Фернандо улыбнулся, и рубец на его лице обозначился резче.
Так капитан Фернандо Дуке оказался в поезде, который следовал из Гватемалы в Сакапа. Маленькие вагончики, дробно отстукивая стремительный марш, промчались сквозь дыры в горах. В купе проник въедливый запах серы: где-то внизу изливались «агуас калиентес» — горячие сернистые воды, к которым приезжают лечиться жители столицы. Дорога шла острыми зигзагами: страшная крутизна пьянила, отвесные стены гор, казалось, грозили сплющить крошечный состав.
— Гватемала знает все, — раздался бархатный голос по соседству с капитаном. — Извержения вулканов, землетрясения, обвалы. Она не знает одного — покоя.
Фернандо слышал этот голос и прежде. Он мог принадлежать только его лицейскому приятелю Ривере. Правда, в этом изящном, невозмутимом человеке с острым лицом и холодным, изучающим взглядом трудно узнать веселого, шумного, остроумного лицеиста, каким был Ривера. Конечно, что-то осталось от его прежнего лицейского товарища: глаза со смешинкой, уменье быстро менять выражение лица, легкие, порывистые движения плеч, которые словно отдавали приказания подвижным, гибким рукам. Рядом с Риверой сидел юноша, по облику студент.
— Ты не желаешь узнавать старых друзей, дон Ривера? — наконец спросил капитан. — Или я обознался?
Ривера столь же невозмутимо перевел взгляд на капитана и, не выражая ни радости, ни неудовольствия, ответил:
— Сейчас не все признаются в былой дружбе дон Фернандо. В особенности люди с блестящим положением.
Фернандо улыбнулся:
— Значит, у тебя блестящее положение? Поделись им со мною, Ривера. Дон Кастильо не очень-то жалует мое семейство монаршими милостями.
— Да, я слышал о твоем горе, — участливо заметил Ривера. — Я не умею утешать, но вспомнились мне слова одного лесоруба: раненая саподилья исходит слезами, раненый человек мужает.
Фернандо кивнул.
Решив переменить тему разговора, он мягко заметил:
— Ты жил среди лесорубов?
— Да, пришлось, — коротко ответил Ривера.
Как рассказать этому человеку, который в былые времена считался его приятелем, сколько нужды и горя повидал за свои сорок лет Ривера, каким тяжелым, извилистым путем прошел он от лицея к лагерю подпольщиков? Разве испытал капитан чувство голода, которое бросало Риверу, сына простого ремонтника, в поисках случайных заработков на кофейные плантации, лесные делянки, портовые разгрузочные площадки? А однажды он даже нанялся в гиды и водил туристов по развалинам старинной столицы Антигуа. Как поведать, что армасовцы замучали его мать? Как объяснить, почему «блестящее положение» подпольщика, члена Трудовой партии, объявленной вне закона, преследуемой, гонимой, но сражающейся, устраивает Риверу?
Может быть, Фернандо понял все это и сам. Может быть, смертельная усталость, которую он на какое-то мгновенье почувствовал во взгляде Риверы, приоткрыла ему страничку жизни лицейского приятеля.
— Ты скрываешься? — тихо спросил Фернандо.
Между ним и Риверой быстро встал юноша с приветливым круглым лицом.
— Не перейти ли вам в другое купе, мой капитан? — вежливо спросил он. — Сейчас здесь начнется заседание астрономического общества по изучению движения судов в каналах Марса, и вам эта тема вряд ли будет интересна.
— Успокойтесь, Донато, — мягко заметил Ривера. — Капитан честный человек и не имеет дурных намерений.
— Скажи своему юному другу, — сказал Фернандо, — что своей вспышкой он уже ответил на мой вопрос. Я еду в Сакапа. Если могу быть тебе полезным...
— Очень, — быстро принял его предложение Ривера. — Проведи нас мимо вокзальной охраны.
Когда состав подошел к Сакапа, сотни индейских семей поднялись с платформ, где они сидели в ожидании поезда, и ринулись к вагонам. Что-то кричали проводники, гортанно перекликались женщины, пищали и смеялись дети. Армасовцы, дежурившие на вокзале, начали обходить вагоны. Фернандо Дуке отдал короткий приказ сопровождающим его солдатам, и те освободили узкий проход в толпе, по которому капитан вывел своих спутников с платформы.
У билетной кассы к ним подкатилась продавщица сладкого рисового молока, которое подобно лимонаду искрилось и пенилось в больших глиняных горшках, захватила щипцами несколько кубиков льда и бросила их в напиток.
— Молочный рефреско на льду — что может быть лучше, сеньоры, в знойный день?
К Ривере подошел сержант полиции; Фернандо властно крикнул:
— Этот сеньор со мною, сержант, не утруждайте себя проверкой!
Они простились у первых домов городка.
Ривера и Донато медленно, словно прогуливаясь, двигались по узким переулкам Сакапа. Солнечные лучи играли между ярко-красными стенами домов. Теплый послеполуденный свет залил Сакапа, наполнял лаской, покоем. И казалось, так должно быть при этом жарком свете: люди, отдыхающие на пороге, полулежащие на подвесных матах у дверей, играющие в кости прямо посреди улицы на низеньких пузатых бочонках. И казалось, не должно быть тревог и забот в этом тихом, запрятанном в горах местечке.
Но двое приезжих знали, что Сакапа не спит, не дремлет, не убаюкан солнцем и вином. И, думая о хитроватых и веселых жителях города, они про себя улыбались.
Пивовар Чокано встретил Риверу и Донато вопросом:
— Когда мы можем начать?
— Хоть завтра, — ответил Ривера. — Армасовцы ворвались в Гватемалу через Сакапа, пусть Сакапа же и заявит им о своих чувствах.
— Мы готовы к карнавалу и сегодня. — Пивовар широко улыбался. — А я уж думал, что сеньор Молина забыл про нас. Да, скажи мне. Почему вчера было рано, а завтра можно? Разве завтра армасовцы будут добрее?
— Завтра они будут злее, — вкрадчиво ответил Ривера. — Завтра они будут метаться, как игуаны в сетях. Я думаю, что эти сети расставляют сейчас им люди в кофейной зоне, в столице и еще кое-где.
Чокано провел приезжих в маленький садик и подвел к густому кустарнику, раздвинул куст и предупредил:
— Не скатитесь в яму: внизу — дверца.
Они оказались в цокольном помещении дома; прошли мимо чанов, пахнущих пивом, отворили другую дверь и увидели смугло-черного, белозубого мальчишку, который лежал на топчане и что-то рассказывал обступившим его женщинам.
Завидев вошедших, Нарахно смолк и выжидательно посмотрел на Чокано: Риверу и Донато он не знал. По знаку пивовара, женщины вышли.
— Эти люди от сеньора Молина, — пояснил Чокано.
— Ягуар залез ногой в капкан, — ответил сказкой верный себе Наранхо. — Залез и взмолился: «Охотник, я не хищник, я птица; злой чародей оплел меня шкурой ягуара. Выпусти меня, охотник». «Будь по-твоему,— засмеялся хитрый охотник, — взмахни одним крылом, и я развяжу второе».
Наранхо лукаво прищурился:
— Если они от сеньора Молина, пусть взмахнут хоть одним крылом.
Ривера погладил мальчика по круглой голове и что-то шепнул ему со смехом. Наранхо оживился.
— Я так и говорил! — вскричал он. — За мной приедут! Не то я и сам сбежал бы от сеньора Чокано: он мне носа высунуть не позволял.
Ривера его остановил:
— Ты уедешь с нами. Но раньше расскажи все, что знаешь и помнишь о Барильясах. Донато приехал за этим.
Наранхо со злостью сказал:
— Бешеные люди. Враги. Старик бил свинцовой плеткой, молодой напустил на команданте солдат.
— Мальчик, — строго сказал Донато. — Мне важно каждое слово. Что они говорили об Адальберто?
— Я не очень понял, — признался Наранхо. — Молодой Барильяс кричал в трубку: «От Адальберто люди приехали. Вышлите наряд».
Ривера и Донато долго молчали.
— Мало, — сказал Донато. — Очень мало он кричал в трубку. Адальберто мог не знать, что его старший братец связан с армасовцами. Если вы позволите, товарищ, я сам встречусь с братцем Барильясом.
