Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
Он уже подбежал к двери и остановился. А приказ? Ведь ему приказано выключиться. Но, может быть, он не так понял? Может быть, ему надо выключиться после того, как он обо всем известит Хусто и спасет Каталину? Кто ему может помочь? Снова вызвать своих? Опасно, да и зачем... Карлос не такой человек, чтобы допустить неточность. Гарсиа получает связных. Где же вы, сеньоры? Вы нужны именно сейчас.
— Что нового, Гарсиа?
В визгливом голосе хозяина слышалась тревога. Конечно, жена ему не даст спуска, если к концу недели он не принесет ей обещанное кольцо.
— Напрасная тревога, шеф. Я нашел непочатый ящик с коньяками. Притом майор Фоджер напомнил о своем долге... Довольно крупная сумма.
— С Фоджера не тяните, Гарсиа, — шепотом проскрипел хозяин. — Это важная птица.
— Не беспокойтесь, шеф. Я умею ладить с гостями.
— Знаю, знаю, Гарсиа. Знаю и дорожу вами. Вы крепко забегались последние дни. Вот вам новый помощник. Он ждет с вечера, — я не хотел отрывать вас... Его рекомендует компания.
Из-за широкой спины хозяина появился маленький смуглый человек с быстрыми движениями и веселой, подкупающей улыбкой.
— Мне не нужно помощника, шеф, — хмуро сказал бармен.
Мелькнула мысль: как же рация? .. Маленький человек вдруг быстро выступил вперед и вежливо сказал:
— Испробуйте меня, сеньор. Я хорошо работаю, сеньор. Я служил до пятьдесят четвертого года в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка, на Шестой авеню... Знаете, в двадцать лет нелегко остаться без работы...
Вслушиваясь в быстрый и легкий говорок незнакомца, бармен по привычке выделил из сказанного цифры: пятьдесят четыре, шесть, двадцать... Дьявол разберет, простое это совпадение или...
Гарсиа перехватил внимательный и чуть насмешливый взгляд незнакомца. На что-то решился:
— Ладно. Мы испытаем его, шеф.
И вот они остаются вдвоем — Гарсиа и помощник.
— Времени, кажется, мало, сеньор,— вежливо, но с оттенком требовательности сказал новый кельнер.— Вы не введете меня в курс дела?
Гарсиа не знал, на что решиться. Кельнер понял его, подошел к фанерному щитку, на котором бармен помечал поступление ящиков из кладовой, и написал несколько цифр.
— Да, трудный выдался день, — сказал бармен, бегло взглянув на цифры. — Он стал началом вашей борьбы. .. за место. (Бармен оставлял себе лазейку для отступления.)
Он выставил на стойку три бокала, именно три, и бросил кельнеру салфетку:
— Покажите-ка, — на что вы способны?
— Но три миллиона рабочих людей Гватемалы, — шепотом сказал кельнер, — выгонят со своей земля наемников.
Он легким взмахом салфетки стер воображаемую пыль с бокалов и грациозным движением поставил их на ладонь. Бокалы стояли не шелохнувшись. Гарсиа одобрительно кивнул:
— А вы молодцом... Ну, давайте работать. Только что я получил приказ...
Каталина всю ночь не выходила из своей каморки. Дон Гарсиа не велел отлучаться. И она ничем не может помочь Мигэлю. Как она боялась выдать себя хоть одним движением — там, среди офицеров! Понял ли ее Мигэль? Он бесшабашный и такой же гордец, как она. И зачем только она спела эту песню при Фоджере! Ну, конечно, хотела порисоваться перед Мигэлем. Дон Гарсиа так и сказал. Он крепко отругал ее. Было за что. Фоджер проводил ее странным взглядом. И два раза ночью она слышала его шаги возле своей комнаты. Что ему нужно? Неужели ее подозревают?.. А в чем? Вот уже неделю она ничего не передает своим. Связной не приходит. В отель чужих не впускают. Как трудно — всегда одна. А на другом конце коридора под замком ее друг, и она не может всласть наговориться с ним, вспомнить их веселые игры в Пуэрто, подурачиться, помечтать...
Каталине показалось, что заботливая рука перенесла ее из тесной душной каморки к портовому причалу. У грузчиков обед. По шатким мосткам скользит и прыгает с узелком в руке девочка в матросской блузе. Это она — Росита. Она несет маисовые тортильи отцу и очень вкусную лепешку — Робу. Роб — друг. Он всегда ждет ее и ошарашивает буйной мелодией своей голубой Ямайки.[10] Росита несется по мосткам и звонко распевает:
Мои друзья портовики,
Вы на подъем всегда легки,
А в стачке — хлеще ветра.
Нас Ла Фрутера не согнет,
Не купит нас, не обведет:
Мы с вами — из Пуэрто!
Их много — жен и дочерей, пришедших сюда с узелками. Мужчинам хочется повеселить своих подруг и детей. Вот один начинает танец, плавно обходит портовиков, в круг входит второй плясун, и с ними Росита. Все трое выхватывают из-за поясов ножи и, не переставая отбивать четкий ритм танца, протягивают их женщинам рукояткой вперед. Это «движение больших кавалеров», так гватемальские индейцы-лакандоны приветствуют желанного гостя. Ритм танца убыстряется, ножи сверкают, танцоры поворачиваются лицом к морю и с резким гортанным возгласом делают выпад, обращая острые лезвия в сторону тех, кто движется сюда на ботах.
Ноги дробно стучат по причалу, боты приближаются, это гринго; ноги стучат, стучат... кто быстрее?
...В дверь стучали —и Каталина проснулась. Стук был осторожный, но настойчивый.
Каталина приоткрыла дверь. Незнакомое, очень смуглое лицо. Веселые, со смешинкой, глаза.
— Простите, сеньорита, — очень вежливо сказал человек. — Я новый кельнер в баре. Дон Гарсиа кланяется вам и передает... Пятьдесят четыре, шесть и двадцать, — шепнул он.
— Наконец-то, — вздохнула девочка. — А мне такое приснилось...
Лицо ее светилось счастьем, словно она встретилась с чем-то очень дорогим. Кельнеру хотелось подобрать для нее ласковое слово, но девочка нарушила пароль, и неписаный устав подпольной жизни заставил его напустить на себя строгость.
— Я что-нибудь не то сказала? — перепугалась Каталина и тут же спохватилась. — Извините... Три... Конечно, три.
— Три миллиона, — отозвался кельнер. — А сейчас, сеньорита, вы поможете мне отнести в бар посуду и по дороге будете внимательно слушать. В восемь пятьдесят пять — запомните это время, сеньорита, — в восемь пятьдесят пять вы начнете уборку в шестом номере. Там, кажется, стоит большой трельяж. Он легко сдвигается...
Старшая сеньора, проходя мимо Каталины, остановилась и посмотрела на нее.
— Задержись на секунду, девочка.
Пожилая женщина с усталыми глазами, она о чем-то подумала и сказала, как бы мимоходом:
— Я тебя ни о чем не спрашиваю. Это не в моих правилах. Но мне не нравится, что о тебе спрашивают люди Фоджера.
Старшая отошла. Каталине стало страшно. Нет, только не думать, ни о чем не думать. В восемь пятьдесят пять... Осталось десять минут. А вдруг постояльцы в номере?
Она легонько постучала, и дверь распахнулась, словно ее ждали. Какая удача! Агент Юнайтед фрут компани, живущий в номере, собирался уходить.
— Чудесно, что ты под рукой, сеньорита! — воскликнул он. — Отправь эти телеграммы. Срочно. Сдачу оставь себе.
Каталина не знала, что и делать. Не в правилах отеля отказывать постояльцам; любая их просьба считалась для прислуги законом. И вдруг пришла дерзкая мысль.
— Сеньор должен знать, — с вымученной улыбкой сказала девочка, — из отеля меня не выпустят.
— Ты права. Я и забыл. Попробую передать по телефону.
Он бросился к аппарату. «А сейчас восемь пятьдесят пять», — с тоской подумала девочка.
Но ведь в жизни бывают и удачи.
Напрасно агент вращал диск — вызова не было. По распоряжению Фоджера все телефоны отеля были отключены. Агент что-то проворчал и вышел из номера, бросив на стол ключ.
Каталина плотно прикрыла обе двери и медленно подошла к трельяжу. Осторожно взялась за угол — трельяж плавно сдвинулся. Девочка бросила быстрый взгляд на дверь и, чтобы не оказаться застигнутой врасплох, приставила к двери швабру. Потом снова приблизилась к трельяжу и приложила ухо к щели в перегородке. В соседнем номере было тихо. Но вот кто-то прерывисто задышал, как будто над ухом девочки. Она обернулась. Никого. Это в соседнем номере. Кельнер сказал, что там будет один Хусто, офицеры в девять приглашены на заседание к Фоджеру.
— Хусто, Хусто, — зашептала она в щель. Скрипнула пружина кровати, но в ответ ни звука.
Даже шумное дыхание прервалось.
— Хусто, отвечай же! — взмолилась девочка. — Это я, Росита! Ты один в номере?
Глухо донеслось:
— Один.
— Как мне знать, что это ты — Хусто? — сказала девочка, едва не плача: нельзя было назвать его настоящим именем!
— Пусть я захлебнусь на самой высокой волне, если это не я! — донеслось из-за перегородки.
Это была любимая клятва Мигэля — девочка ее хорошо помнила. Она чуть не вскрикнула от радости и жарко зашептала:
— Как мне жаль тебя!.. Наши просят продержаться еще сутки. Сможешь?
— Это много, Росита... Я не знаю. А кто просит?
