Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
— Как мне жаль тебя!.. Наши просят продержаться еще сутки. Сможешь?
— Это много, Росита... Я не знаю. А кто просит?
— Наверно, дядя Карлос.
Пауза.
— О чем говорить? Надо — значит, продержусь. Не маленький.
Девочка ясно услышала всхлип и сама чуть не разревелась.
— Слушай, — сказал мальчик. — Они собираются не то сегодня ночью, не то завтра окружить отряд. Кто-то им сообщает... В отряде — предатель. Кличка — Лесной Радист. Солдаты уже прочесывают берега Рио Дульсе. Кому сообщить, если что узнаю?
— Наши с тобой свяжутся, Мигэль, — уклончиво ответила девочка.
— Забудь это имя. Я Хусто.
— Ладно, Хусто, все передам. А теперь слушай. Настоящий Хусто последнее время жил не в имении отца, а на лесных выработках на берегу Усумасинты. Дон Орральде приучал его вести хозяйство. Хусто, как и отец, груб и криклив. Слушай, ты о маогони знаешь что-нибудь?
— Ничего.
— Это красное дерево. На нем Орральде и сколотил богатство. Не забудь, что полковник Леон часто жил за счет подачек Орральде... Молчи, сюда идут! Нет, ошиблась.
Кельнер в какой уже раз поднимался наверх. Каталины все не было. Наконец он увидел ее запирающей шестой номер. Девочка кивнула головой. Он облегченно вздохнул.
— Цыплячье филе заказывал второй номер, — громко сказал кельнер и передал ей поднос с закуской.
Девочка быстро пересказала то, что услышала.
— Расскажешь им сама, — улыбнулся кельнер. — Мы доставим тебя в отряд раньше, чем свяжемся с ними по рации.
...В рабочий двор отеля въехали грузовые машины с бочками. Трое грузчиков-негров, по знаку часовых, спрыгнули на землю.
— Бочки пропустим, людей нет, — бросил солдат. Высокий плечистый негр добродушно сказал:
— Сеньор не захочет сам сгружать бочки. А может, захочет — винцо крепкое...
Солдаты захохотали.
— Приказ есть приказ, — сказал один. Появился хозяин отеля.
— Сеньоры, я сам прослежу, чтобы все было в порядке. Вот разрешение старшего по караулу. Эй, двигайтесь, черномазые!
Работа закипела.
Каталина прижалась к бетонированной стене подвала, стараясь, чтобы свет на нее не падал.
— Росита, — услышала она шепот в маленькую отдушину над головой.
— Дева Мария... Это Роб!
— Узнала? Хорошо. Ты такая же тоненькая?
— Я еще тоньше, чем была, Роб.
— Тогда пролезешь. Подними руки и не пугайся. Ты попадешь прямо в бочку. Может, будет больно — не кричи.
Большие сильные руки грузчика оторвали ее от земли, протащили сквозь бетонную стену, втянули в бочку. Росита поджала ноги, и Роб захлопнул крышку. В ту же секунду Росита услышала, как над ее головой сказал солдат:
— Живей откатывай бочки. Здесь запрещено задерживаться.
У ворот часовые для порядка постучали по бочкам. Когда добрались до бочки с девочкой, Роб вдруг громко запел:
Плохо солдату живется.
Если вино не прольется!
Но все меняется.—
И бочки ломаются.
— Проезжай! — крикнул со смехом солдат. — Распелся.
Через час Каталина была далеко за Пуэрто. А еще часом позже хозяин отеля жалобно говорил бармену:
— Это ужасно, Гарсиа! Она исчезла! Фоджер сживет меня со свету! Ведь ее рекомендовали мне... Что делать, что делать?
Бармен поддакивал:
— Да, вам придется трудно, шеф... На вашем месте я бы сказал Фоджеру, что у девчонки заболел кто-то из родных и вы отпустили ее в провинцию.
Он хорошо знал Фоджера и решил отвести подозрение от себя и кельнера.
— Бог мой, Гарсиа, это же чушь. В подъездах часовые...
— А разве вы не могли вывести ее своим ходом?
— Значит, я нарушил приказ? Нет, Гарсиа, нет...
Не знаю, что лучше, шеф. Сослаться на забывчивость или быть заподозренным в нелойяльности[11] к режиму Армаса.
— Меня? Заподозрить? Да мой отец американец, сэр!
— Не горячитесь, шеф. Разве они вешают только гватемальцев?
Когда Фоджер узнал, что Норкман отпустил Каталину, он пришел в ярость. С хозяином отеля даже не говорил. Вызвал капитана и приказал:
— Идите по свежим следам, капитан. Девчонку искать уже бессмысленно. Но у нее были сообщники. Мне нужны они.
Он вызвал полковника:
— Дон Леон, предлагаю исследовать мальчишку серьезнее.
Полковник замахал руками.
— Я знаю его с детства. И охота вам заниматься мальчишкой!
— В операции «Кондор» мальчишек не существует, полковник. Есть только сторонники операции и ее враги.
3. ПОЧЕМУ ЕГО НЕЛЬЗЯ ВЫРУЧАТЬ
Рио Дульсе... Как много народной ласки заключено в этом сладкозвучном названии реки, плавно вливающейся сквозь ворота из скал и лесов в бухту Атлантического порта Ливингстон! Река Нежности и Спокойствия, Сладости и Пресных Вод, Кротости и Прелести...
Нет, не авантюристы Кортеса,[12] боящиеся каждой тени на скалистых берегах, придумали реке это имя. Не солдаты испанского короля, воздвигнувшие в среднем течении Рио Дульсе военный порт, восторгались ее тихими водами. И не фруктовщиков из Чикаго и Бостона, спешащих вывозить по Рио Дульсе плоды с ближних плантаций, поражали плавные изгибы ее берегов, четкие силуэты лесных массивов, казалось, уходящие в глубь прозрачных вод...
Гватемальцы издавна любили свою Рио Дульсе. Кажется, на ее берегах сыщешь все, чем богата щедрая природа. Заросли тропического леса с вековыми гигантами и молодые поросли плодоносящих деревьев. Самые дорогие породы красного дерева, загороженные от лесорубов непроходимой стеной джунглей, и изрезанные полосами деревья-чикле, вдоль стволов которых сочится смолистая масса. Посадки бананов и какао. Мурлыкающие ягуары на пути к добыче. Бабочки с крыльями — маленькими парусами, пугающие своими размерами даже тропических хищников. Бесконечные косяки рыб, благодаря которым дно Рио Дульсе превращается в ярко-серебристое панно...
А тот, кто любит неожиданные открытия, сядет в лодку и смело направит ее вверх по течению. Лодка будет скользить в густом тумане, оседающем на вас тяжелыми каплями. Отвесные лесистые берега почудятся бесконечной шеренгой великанов с мохнатыми шапками. Потом шапки начнут высветляться и уступят место известковым скалам, окружающим вас с трех сторон. Кажется, еще удар веслом —и лодка врежется в береговую стену, но в эту секунду вы замечаете узкую щель в стене и вклиниваетесь в бурлящий поток. Опять тупик — и новая щель, и новый тупик... Так по извилинам речного лабиринта путешественник пробивается сквозь скалы, которые природа словно нарочно воздвигла на пути иноземцев в сердце страны.
Неожиданно скалы расступаются — и все, о чем может мечтать самый требовательный поэтический вкус, предстает перед взором смельчака. Он увидит тихую гладь Рио Дульсе, широкий разлив вод, отражающий и сизые очертания лесов и багряный силуэт гор, освещенных первыми лучами солнца. Он увидит, как Рио Дульсе распадается на извилистые рукава, легко, словно в танце, обегает бесчисленные лесистые островки, задерживается в глубоких заводях, о чем-то шепчется с серпообразными отмелями, весело перекликается с птицами в камышовых зарослях и дальше снова сближает берега, чтобы сообщить им свою тайну.
Кто знает, может быть, Рио Дульсе заметила на одном из островков то, что ускользнуло от внимания путешественника и мимо чего не пройдем мы, читатель. Собственно, островок, о котором идет речь, был островом не во всякую погоду. Некогда он смыкался с высоким неприступным берегом, но сильное течение Рио Дульсе пробило брешь в перешейке, расширило ее, изъело камень и почти отделило скалистый полуовал от суши. И только в безветренные дни узкий известковый мостик, выступая слегка над речной гладью, напоминал о мощи воды.
Рукав Рио Дульсе здесь петляет, и даже вблизи нельзя было бы увидеть, как два человека скользнули вдоль отвесной береговой стены и, плавно опустившись в лодчонку, несколькими толчками шеста добрались до островка. Легкий свист — и веревочная лесенка поднята на береговую стену, а другая, с островка, сброшена к ногам гребцов. Они укрывают лодку в камнях, лезут вверх, но исчезают раньше, чем добираются до гребня. Какая-то дыра поглотила обоих. Не видно ни людей, ни лестницы, ни лодки. И, если кто-нибудь проплывет мимо, он ни за что не догадается, что слева и справа за камнями притаились вооруженные люди, а чуть пониже, в небольшом углублении два гватемальца ведут разговор, который многое решит в жизни страны.
— Давно мы не виделись, товарищ Ривера, — сказал высокий человек с профилем четким, строгим, будто выбитым на медали, и в серых глазах его блеснул огонек удовольствия.
Видно было, как искренне радуется он другу.
Человек, которого он назвал Риверой, был моложе. Ни один седой волос не блестел в его густой шевелюре, разделенной пробором. Это был подвижный и, как можно догадаться, наблюдательный человек, жадно приглядывающийся ко всему, что происходит вокруг. Голос его был мягким и даже, когда доходил до шепота, не терял своей приятной бархатистости. Иногда во время беседы Ривера неожиданно замолкал, к чему-то прислушивался, и тогда его по-детски оживленное лицо вдруг суживалось и он напоминал нахохленную птицу. Могло создаться впечатление, что человек этот опасается посторонних.
