Элизабет Лейрд - Тайны "Бесстрашного"
— Наверное, там все решили, что мы дезертировали, — уныло заметил Джон. — А ты же знаешь, какое за это положено наказание — повесят на нок-рее.
— Не мели чушь. Капитан с мистером Эрскином знают правду. И у нас есть для них ценная информация.
Они нашли Бетси на дворе. Нянюшка энергично работала ручкой заржавевшего насоса. Увидев Джона с Катрин, она выпрямилась и заправила выбившиеся из-под чепца каштановые кудри.
— Идите-ка сюда да помогите мне воды накачать, — сердито приказала она. — А не то я сейчас растаю, точно масло, и растекусь по булыжнику.
Глава 30
Джон смотрелся в зеркало, поворачивая голову то так, то эдак, чтобы разглядеть между трещин свое отражение. До чего же он сам себе не нравился в этом дурацком наряде. Парик, который Бетси щедро посыпала белой пудрой, делал мальчика старше и неузнаваемей. Он был сам на себя не похож.
Он отошел в угол комнаты. Там на кровати был разложен зеленый ливрейный фрак, обильно расшитый медными пуговицами. Со вздохом напялив ненавистную одежду, Джон застегнулся и всунул обтянутые чулками ноги в сверкающие черные туфли с пряжками. И ливрею, и туфли прислала всё та же мадам Монсегар.
Джон двинулся к двери. Туфли противно скрипели. На пороге он помедлил и еще раз оглядел комнату. За последние несколько недель она до неузнаваемости переменилась. С тех пор как по округе поползли слухи, что мадемуазель де Жалиньяк вовсе не умерла, а вернулась в родовое имение и собирается войти в наследство, у ворот начали один за другим появляться местные крестьяне.
Стремясь произвести хорошее впечатление на ту, что скоро сделается хозяйкой земли, на которой они живут, и искренне жалея девочку, столь жестоко лишившуюся обоих родителей, они возвращали всевозможное добро, которое много лет назад с той же охотой тащили из дома.
Каждый день Жан-Батист ковылял от ворот с очередным подношением — свернутым старым гобеленом под мышкой, огромным портретом в парадной раме на плече или резной дверцей комода в руках.
Все эти разрозненные вещицы теперь размещались как попало в пустых комнатах. Ту, что занимал Джон, теперь украшали три стула с инкрустацией, фарфоровый канделябр и маленький комодик с золочеными ручками.
При мысли о том, что вот сейчас ему предстоит покинуть дом и снова выйти в большой мир за тяжелыми ржавыми воротами, Джону стало как-то даже странно. Не по себе. Он не был там с тех самых пор, как старая крестьянка выволокла его, бесчувственного, из фургона и кинула на траву.
Джон спустился в пустынный вестибюль, вышел через парадную дверь. Жан-Батист уже ждал, восседая на кучерском сиденье кособокой старой кареты, запряженной двумя крепкими, но непородистыми лошадьми, одолженными на ближайшей ферме. Парик старика сбился набок, сюртук был застегнут неровно. Завидев Джона, Жан-Батист неуклюже спрятал бутылку, к которой то и дело прикладывался, и демонстративно подобрал поводья.
Джон одним прыжком взлетел на козлы, вытащил из-за сиденья бутылку и отшвырнул в кусты по другую сторону дороги.
— Да ты пьян, мерзкий ты старикашка! — выкрикнул он. — Возьми себя в руки! Ты не можешь ее подвести — только не сегодня!
Жан-Батист уставился на него водянистыми подслеповатыми глазками.
— J’ai peur[29], — захныкал он. — Я уже так давно не правил каретой.
— Понимаю… ты волнуешься… Уже так давно… — без малейшего сострадания передразнил его Джон, поправляя старому кучеру парик и застегивая пуговицы правильно. — А теперь сядь ровно! Она идет.
Из парадной двери появилась Кит. Джон, спрыгнувший с козел, изо всех сил нахмурился, стараясь унять сердце, которое при виде девочки чуть не выпрыгнуло из груди. На Катрин было простое, но идеально сшитое платье — с высокой талией, из белого, плывущего муслина, поверх которого развивался второй слой из сияющего белого атласа. Пышные рукава и вырез платья были расшиты крохотными жемчужинками, а с плеч свисала шаль из тончайшего кремового шелка. Темные волосы были уложены на голове высокой короной роскошных кудрей. Так Катрин выглядела куда старше — и почти пугающе прекрасной.
— Ну как я выгляжу? — спросила она, поворачиваясь перед Джоном.
— Чудесно, — сорвавшимся голосом произнес он.
Кит развернулась слишком быстро, чуть не упала и выронила маленький, расшитый бусами ридикюль.
— Черт ррраздери! — проворчала она голосом Джейбеза Бартона.
Джон засмеялся, сразу почувствовал себя гораздо лучше и бросился поднимать ридикюль.
— Кит, перестань! Сегодня тебе положено быть настоящей леди.
Бетси распахнула дверь кареты и с сомневающимся видом пощупала подушки, с которых так и не сошли пятна.
— Залезайте-ка, мисс Катрин. Не то мадам Монсегар вас заждется. И ради всего святого — не откидывайтесь на спинку! Хотя ее чистили и мыли не знаю сколько раз, всё равно не поручусь, что эта старая рухлядь не запачкает вам платья.
Кит обвила руками шею нянюшки:
— Милая, милая Бетси, спасибо за всё! Ты же знаешь — я делаю это для тебя. Если мой замысел удастся, ты больше не будешь ни в чем нуждаться.
— Знаю, знаю. Ну, езжайте уже.
— Бетси, надеюсь ты сумеешь о себе позаботиться, пока нас не будет?
— Боже праведный, крошка моя, да вы же вернетесь завтра утром. Смотрите ведите себя благоразумно, не забывайте о хороших манерах, пейте не больше одного бокала шампанского, а подадут устрицы — не прикасайтесь. Я вот в прошлом году в Бордо их ела — мне, верно, попалась тухлая, так я чуть в могилу не отправилась.
Бетси запихнула воспитанницу в карету и закрыла дверь. Джон вскочил на запятки сзади, Жан-Батист щелкнул хлыстом, кони встряхнули гривами — и древний экипаж, немилосердно скрипя, покатил по аллее.
Закрывая ворота за каретой, Джон бросил еще один взгляд на поместье, где всё еще махала руками Бетси. И не мог отделаться от страннейшего чувства: будто и сам дом тоже прощается с ними.
У королевского дворца в центре Бордо ярко пылали факелы. Уже было довольно темно, и по плоским плитам мостовой плясали длинные неровные тени. Кареты медленной вереницей катили мимо массивных ворот, останавливаясь лишь на миг, чтобы высадить разряженных в пух и прах владельцев, и уступая место следующим.
Старую жалиньяковскую колымагу вместе с Жаном-Батистом оставили подле роскошной городской резиденции мадам де Монсегар. Экипаж самой мадам, хоть и небольшой, был новеньким и модным, а запряженные в него изящные гнедые пони выступали как на параде. Джон уже почти привык стоять на запятках. По крайней мере, в отличие от бедненькой Кит, он не был заперт внутри наедине с мадам де Монсегар, от чьей вкрадчиво-ледяной манеры обращения с девочкой у Джона аж мурашки ползли по спине.
Со своего места он мог смотреть поверх толпы, что собралась полюбоваться нарядными гостями. Подъезжая к величественному каменному зданию, мальчик постарался разглядеть его во всех подробностях: где открыты окна, нет ли боковых дверей — а вдруг придется срочно спасаться бегством.
Лакей мадам де Монсегар — рослый угрюмый парень по имени Робер — стоял рядом. С Джоном он практически и не разговаривал.
— Americain?[30] — спросил он, когда они только-только вскарабкались на запятки.
— Oui[31].
— Ти parles francais?[32]
— Non[33].
После этого они не обменялись и словом.
Наконец экипаж остановился перед парадным входом, и Джон с Робером соскочили с запяток. Робер распахнул дверцы со стороны, где сидела мадам Монсегар, и откинул подножку кареты. Джон сделал то же самое для Кит.
Когда он помогал ей выйти, она судорожно стиснула его руку.
— Волнуешься? — спросил он.
— Ужасно.
— Я тоже. Но всё будет хорошо. На море попадали в переделки и похлеще.
— Думаешь, я сама не знаю? Но как бы мне хотелось, чтобы ты мог пойти со мной внутрь!
— Мне тоже.
— Мадемуазель де Жалиньяк! — Мадам де Монсегар смотрела на них, возмущенно подняв брови.
— Pardon, madame[34].
Кит торопливо выпустила руку Джона.
Мадам де Монсегар бросила на Джона ядовитый неодобрительный взгляд.
— Viens, топ enfant[35]. Императрица Жозефина уже прибыла.
Джон смотрел, как Кит с мадам Монсегар заходят в широкую дверь и начинают подниматься по лестнице. Мальчику никогда еще не приходилось видеть столь ослепительно завораживающего зрелища, как два ряда стражников с копьями, в красочных мундирах и высоких киверах, стояли по обеим сторонам лестницы с обнаженными мечами в руках. Никогда не видел он и ничего подобного сверкающей тысячью огней огромной хрустальной люстре, ни потоку элегантно одетых, весело щебечущих красавиц, что тек по лестнице вверх, чтобы исчезнуть в раззолоченных салонах.
