Элизабет Лейрд - Тайны "Бесстрашного"
Толпа взорвалась бурей криков, задребезжали мушкеты — это выстроившиеся на квартердеке ряды военных моряков взяли на караул. А потом зарокотали барабаны, флейты затянули знакомый всем мотив, и шестьсот глоток дружно грянули «Боже, храни Короля».
Когда музыка затихла, все на корабле испытали странный подъем духа, радостную экзальтацию. Ощутил ее и Джон.
— Если лягушатники снесут мне ядром башку, завещаю тебе мою Нэнси, — сказал приятелю какой-то матрос совсем рядом с Джоном.
— Не, тогда уж мне будет не до баб и прочего вздора, — со смехом отозвался тот. — Буду пропивать денежки, что мы получим, когда возьмем этот лакомый кусочек.
Минуты текли одна за другой. Медленно, неуклонно «Бесстрашный» нагонял противника. Лучи невинного утреннего солнца заливали французский корабль, блестели на дулах множества пушек, которыми ощетинился массивный черный корпус. Вот Джон увидел, как паруса французов упали, и матросы засновали по вантам, сворачивая их.
— Знают, что от старины Сэма-Громобоя им не удрать, — промолвил какой-то голос в толпе. — Только поглядите. Они готовятся дать бой.
По свистку боцмана матросы «Бесстрашного» ринулись убирать нижние паруса и больше Джон уже ничего не видел, поскольку следующая же команда отправила всех вниз, занимать места при орудиях.
— Если мы уже не увидимся до тех пор, как всё начнется, удачи, — сказал Джон Киту. Горло у него сжалось. Мальчик хотел сказать еще что-нибудь, но не находил слов. Только теперь он вдруг осознал, как привязался к Киту, как дорожит его дружбой. Но где взять слова, чтобы всё это выразить?
— Тебе тоже удачи, — откликнулся Кит, откидывая волосы с лица. — И тебе, Нат. Знаешь, ты сильно ошибаешься. Мне очень даже небезразлично, останешься ты жив или умрешь. Так что, уж пожалуйста, не умирай.
Худенькое лицо Ната озарилось улыбкой.
— О, меня этим жанам-лягушатникам нипочем не убить, — заявил он с не слишком убедительной лихостью в голосе и скрылся внизу.
Джона охватило странное чувство нереальности — но в то же время он куда острее и отчетливее обычного осознавал всё, что происходило вокруг. Словно в первый раз он увидел, как играют на низком потолке батарейной палубы блики отраженного морем света. Почуял едкий запах пота шести сотен разгоряченных мужчин, уже занявших места возле орудий.
Мистер Стэннард проверял перед боем состояние гандшпута, шомполов и ядер. Расчет уже занял привычные места, как будто предстояло просто-напросто очередное учение. Привычность всего происходящего как-то успокаивала.
— Всё, что от вас требуется, ребята, это выполнять, что мы делали на учениях, слушать команды и не трусить под огнем, — сказал мистер Стэннард, обводя взглядом кольцо суровых лиц. — Если меня убьют, мое место займет номер второй.
На борту «Бесстрашного» воцарилось удивительное спокойствие. Не слышалось почти никаких разговоров, лишь тихо поскрипывали шпангоуты корабля, плывущего навстречу своему предназначению.
Кто-то раздавал самодельные тампоны, чтобы заткнуть уши от предстоящего оглушительного грохота пушек. Джон увидел, что губы нескольких человек безмолвно шевелятся, и догадался, что они молятся. Молодой матрос рядом с мальчиком нервно потирал руки круговыми движениями, как будто мыл их.
— Пороховая обезьяна! — внезапно прозвучал голос мистера Стэннарда. — Вниз за первым зарядом!
Джон молнией сорвался с места. От всех пушек уже вниз к пороховому погребу бежали такие же, как он, «обезьяны» — юнги и младшие военные моряки. Рука, высунувшаяся из дыры в шерстяном занавесе, вручила Джону смертоносный картузик, и мальчик с большим, чем обычно, тщанием припрятал его под полу куртки, а потом со всех ног кинулся обратно к пушке и осторожно опустил в ящик с солью.
Корабль качался с боку на бок, и Джон понимал, что это значит судно легло в дрейф.
«Должно быть, мы уже почти догнали француза, — с замиранием сердца подумал мальчик, — сейчас всё начнется».
Мистер Стэннард склонился над жерлом пушки, чтобы выглянуть в пушечный порт.
— Близко, мистер Стэннард? — нервно облизывая губы, спросил один из младших бомбардиров.
— Да. Я даже название прочел. «Courageux». Если не путаю, это означает «Отважный».
Кто-то наверху затянул песню, и мало-помалу ее подхватили все орудийные расчеты:
Французишки, нечего хвастать
И нечего нос задирать…
Однако скоро она оборвалась — командиры орудий по всей батарейной палубе начали отдавать приказания:
— Орудие по-боевому! Откатить! Поднять ствол! Зарядить! Забить ядро! Подсыпать запал! Целься! Готовьсь!
Подчиненные разом ринулись выполнять, а потом замерли в напряженной готовности. Джон весь обратился вслух.
Бум! Бабах!
Зловещая тишина внезапно пошатнулась и разлетелась вдребезги. В следующий миг раздался громкий скрежет, как будто по борту корабля скребут железным гвоздем. На батарейной палубе прозвучал душераздирающий вопль — это первое французское ядро, влетев в пушечный порт, унесло первые две жертвы.
— Спокойно, ребята, — промолвил мистер Стэннард. Его молодое лицо было сурово. — Готовьсь…
— Огонь! Огонь! Огонь!
Команда, передаваемая одним хриплым голосом другому, пронеслась по всему кораблю. «Бесстрашный» содрогнулся от кормы до носа — пушки его извергли оранжевое пламя. Из пушечных портов повалили клубы дыма от выстрелов, но Джон не ждал, пока прояснится. Он уже мчался обратно за следующим зарядом.
И с того момента времени думать и бояться у него не было. Раз за разом грохотали пушки «Бесстрашного», и раз за разом «Courageux» отвечал не менее смертоносными залпами. Матросы у орудий поснимали куртки и рубахи и работали по пояс голыми. Босые ноги их скользили в крови, которая очень скоро окрасила алым посыпанные песком доски палубы. Они трудились как черти, встречая каждый залп восторженными криками и не обращая внимания на чудовищный урон, что наносили их рядам французские ядра, пробивавшие бреши в обшивке корабля, отрывавшие руки, ноги, головы. От каждой бреши разлетались во все стороны острые, точно копья, щепки — не менее опасные, чем сами ядра.
— Отлично, мальчик мой! Ты храбрец! Отлично! — кричал мистер Стэннард каждый раз, как Джон приносил ему очередную порцию пороха.
Но Джон совсем не чувствовал себя храбрецом. Он вообще ничего не чувствовал, кроме необходимости сохранять темп, бегать взад-вперед за порохом и не позволять своей пушке простаивать без дела. Он видел, но словно не замечал, творившиеся вокруг ужасы — раненых и умирающих, оторванные руки и ноги, текущую по шпигатам кровь. Он не слышал крики ликования, стоны и вопли. Он осознавал лишь регулярные раскаты выстрелов и ответные вражеские залпы. Внезапно он поймал себя на том, что во весь голос что-то говорит, и понял, что снова и снова повторяет слова молитвы.
«Отче наш, сущий на небесах… Отче наш, сущий на небесах…»
Остановился он всего один раз — столкнувшись с Томом, который мчался с порохом к своей пушке, находившейся в дальнем конце корабля.
— Ната подстрелили, — не в силах отдышаться, пропыхтел Том. — Теперь я и на его пушку порох ношу.
— Как, Нат? Но он не погиб?
— Не знаю, но вот Кит — так точно.
Воздух вокруг головы Джона вдруг закружился и потемнел.
— Кит? Погиб? Неправда! Не может быть!
— Эй ты, пошевеливайся! Тебя что, ядром пришибло? — очередная «пороховая обезьяна» отпихнула Джона в сторону.
Торопясь обратно на батарейную палубу, Джон чуть не споткнулся — и страх, что порох упадет и взорвется, вытеснил из его головы все остальные мысли. Но, добежав до пушки, он обнаружил, что порох здесь больше не потребуется. Французское ядро угодило прямо в дуло орудия, искорежив его, а рикошетом убило одного моряка и оторвало левую руку второму. Уцелевшие теперь несли раненого в кубрик, к судовому врачу.
Мистер Стэннард стоял чуть в стороне, вытирая лоб окровавленной рукой.
— Жуткое дело, да? Сколько храбрых ребят погибло! Но предаваться горю — просто глупо, верно ведь, Джон? Глупо и глупо.
Джон видел, что руки командира орудия дрожат.
Кит! Он снова вспомнил ужасную новость. Нет, не может быть, неправда!
Джон судорожно вытер нос рукой.
— Прислушайся! — сказал вдруг мистер Стэннард, хватая его за плечо. — Слышишь?
— Что, сэр? — всхлипнул Джон.
Мистер Стэннард ответил не сразу. По лицу его медленно разлилась улыбка.
— Тишину, парень. Тишину. Пальба прекратилась. Всё кончено!
Джон прислушался. Командир орудия был прав. Едва ли это можно было назвать тишиной, поскольку справа и слева раздавались стоны раненых, но чудовищный грохот канонады и треск мушкетов прекратился. Сверху доносились нестройные крики ликования. На английском.
