Георгий Свиридов - Вовка - сын командира, или необыкновенные приключения в тылу врага
К ремню были прикреплены кобура с браунингом и немецкий тесак. Расставаться с ним Вовке не хотелось. Он сел, закрывая торчащий из стога ремень.
— Больше ничего не получите. — Вовка хмуро посмотрел на них. — Свои винтовки небось побросали, а теперь у детей отбираете.
Раненый отвел взгляд, а второй вспыхнул и больно потянул Вовку за руку.
— А ну, вставай! И поговори у меня еще!
Вовка стиснул зубы, чтобы не заплакать. Но он все же заплакал, не от боли, а от обиды, когда увидел, как человек со шрамом вытащил из стога ремень, а вместе с ним браунинг, тесак с ножнами и кожаный планшет с картой и компасом.
— Ты посмотри, Григорий, тут полная экипировка! — обрадовался он.
Василий, так звали того, со шрамом, торопливо раскрыл планшет и, увидев карту и компас, как–то сразу подобрел.
— Вот, Григорий, чего нам не хватало! Теперь мы спасены. Карта — это, дружище, жизнь!
Забыв о существовании ребят, молча сидевших у стога, они развернули карту и стали изучать ее.
— Как ваша деревня называется? — спросил ребят Григорий.
— Не знаем!
— Хватит дурачиться. Отвечайте, когда спрашивают!
— Мы не дурачимся, — буркнул Вовка, — просто не знаем — и все тут.
Василий посмотрел на Вовку, потом на Саньку прищуренным понимающим взглядом, усмехнулся.
— Ну как хотите, голубчики. Мы не собираемся идти в вашу деревню и сообщать родителям. Они и без нас разыщут вас и зададут порку. — Он закрыл планшет и повесил его себе на плечо. — А только насчет детского дома больше никому не врите. Одежда на вас не детдомовская, там такую не носили, это раз. И стригли там всех под нулевку, наголо, это два. А в-третьих, я сам работал, к вашему сведению, в этом самом детдоме имени Максима Горького и оттуда в позапрошлую осень пошел служить в армию, а вас там и не видел.
Вовка и Санька слушали понурив головы. Щеки и уши их пылали.
— А за оружие спасибо. Теперь мы наверняка пробьемся к своим, — неожиданно мягко закончил Василий.
— Молодцы, хлопцы! — добавил раненый. — Выручили нас!
— Что ж, пожалуйста, — грустно сказал Санька.
Вовка вытер кулаком слезы.
— Возьмите нас с собой! — В его заплаканных глазах заблестела надежда. — Мы тоже хотим добраться до Красной Армии!
— Возьмите, дяденьки! — умоляюще вторил Санька. — Мы стрелять умеем! Я из винтовки, а вот Вовка из самой настоящей пушки стрелял, когда мы на танке мчались. Мы даже освободили лагерь, где наши пленные были, — хвастливо закончил Санька.
Василий как–то странно вскинул брови и посмотрел на товарища.
— И эти уже слышали о танке! Уж не четыреста тринадцать, а?
— Он самый, дяденька! — ответили мальчишки.
Василий в сердцах сплюнул.
— Пропащие вы, пацаны! За один раз столько наврать.
— Да не врем мы! Честное пионерское!
Красноармейцы смотрели на ребят осуждающим взглядом. От такого взгляда Вовке и Саньке стало не по себе. Им самим даже показалось, что они врут и что никакого танка вовсе не было.
— И как брешут! — удивленно сказал раненый и поудобнее взялся за винтовку. — Пошли, Василий!
Они зашагали к лесу. Вовка и Санька молча смотрели им вслед: браунинг, подсумки с патронами, винтовки, планшет и даже восторженное воспоминание о своем боевом походе на танке — все унесли эти двое, так неожиданно появившиеся на их пути.
Вовка сидел, опустив голову, а Саньке вспомнились дом и мамка, такой, какой она бывала в самые хорошие минуты, — ласковой и доброй.
Вдруг со стороны ручья раздался свист. Вовка и Санька, как по команде, повернули головы. Густая трава на берегу ручья закачалась, потом из нее показалась сначала голая спина, а затем вихрастая голова мальчишки.
— Ушли? — спросил он деловито, кивая в сторону леса.
— Ну, ушли, — не очень дружелюбно ответил Вовка.
— Я все слышал, — сказал мальчишка, подходя ближе. — Вы теперь без оружия? Это взаправду вы вчера были в танке? Здорово вы его жахнули.
— А тебе что? — хмуро произнес Санька, оглядывая его.
Мальчишка был ростом чуть выше его.
— Я сам видел, как ты, — он ткнул пальцем Вовку, — вылез из танка, а потом танк ка–а–ак гукнет! А потом немцев понаехало! Крутились вокруг, нюхали и обратно укатили.
— Ну и что? — уже заинтересованно спросили ребята.
— А ничего, я после на разорванный танк залазил.
— Эх ты, герой! — насмешливо сказал Вовка и отвернулся.
Но мальчишка не обратил на его тон никакого внимания. Он подсел сбоку и быстро заговорил:
— Я тоже убежал из дома. Хочу на войну. Мой дружок Юрка Машков рассказывал о партизанах. У него дед лесник, и он все о них знает. Наши мужики тоже партизанят. Командир у них во какой смелый! Они немецкие машины на дорогах взрывают, фашистов убивают. Юркин дед сам видел на убитом немце записку: «Смерть фашистам!» Они страсть какие все храбрые, эти партизаны. И штаб у них где–то тут в лесу. Только я не знаю где. За теми двумя дядьками я шел, думал, партизаны, а они, оказывается, вон какие. Видел я, как они у вас все отобрали.
Вовка и Санька с интересом слушали мальчишку. «Не тот ли это отряд?» — подумал Вовка, вспоминая о разговоре мужиков в темном сарае, о словах Илларионыча.
— Я тебя сразу узнал по рыжей голове, — продолжал мальчишка. — Мне как раз такие товарищи нужны.
Санька хмыкнул:
— Еще неизвестно, кто кому нужен.
— Да вы не думайте, — доверительно продолжал мальчишка. — У меня знаете что? У меня два немецких автомата есть!
Вовка и Санька оживились.
— А ты не врешь? — спросил Вовка на всякий случай.
— Они у меня тут, в лесу, закопаны. И патроны есть.
Вдруг из лесу, со стороны села, неожиданно раздался тонкий женский голос:
— Ми–ха–ась! Ми–ха–ась!
Мальчишка вздрогнул и лег в траву.
— Ложись! Ложись скорее! — тревожно заговорил он.
Ничего не понимая, ребята удивленно уставились на мальчишку. Потом Вовка строго спросил:
— Это ты, Михась?
— Тсс! — зашептал мальчишка. — Конечно, я, а то кто же?
— Мать, что ли, зовет?
— Кабы мать! А то сестра. Вредная! Домой зовет.
— Так ты же сказал, что убежал из дому?
— Ну да, убежал.
— Без рубашки? — спросил Санька.
— Во дурень! — огрызнулся Михась. — У меня куртка, а в ней два хлеба припрятаны. Верка думала, что я купаться пошел. Пусть теперь ищет!
— Миха–а–ась! — донесся уже ближе женский голос. — Ми–ха–а-ась!
— Прячьтесь, — шептал Михась. — Она сюда идет!
— Нечего нам прятаться, — сказал Вовка и встал. — Мы навсегда уходим. На войну. Слушай мою команду. За мной!
Вовка, следом Санька и Михась, пригибаясь, побежали к ручью, перепрыгнули через него и скрылись в зарослях леса.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой Михась ведет ребят на пасеку
Михась оказался хозяйственным парнем. Кроме двух буханок хлеба, в его тайнике лежали кусок сала, спичечный коробок с солью, две конфеты и десять кусочков пиленого сахару. С щедростью хлебосольного хозяина он выложил свои запасы на куртку, разостланную на траве.
— Во сколько! Ешьте!
Вовка, как старший, вынул складной ножик, отрезал каждому по ломтю хлеба, по полоске сала и дал по куску сахару.
— Обжираться не будем. Еду надо экономить.
— Есть, товарищ командир, экономить, — ответил Санька серьезным тоном.
Михась поморгал длинными выгоревшими ресницами, придвинулся к Саньке.
— Он что, взавправду командир?
— Самый настоящий, и зовут его товарищ Восыком, — шепнул Санька.
— Восыком? Это имя такое?
— Не, полностью будет «Вовка, сын командира». У него отец большой командир, и Вовка у него научился командирским законам.
— Понятно, — Михась закивал. — А с виду совсем обыкновенный, даже рыжий.
— Заткнись! — обрезал его Санька, показывая кулак. — Он для тебя командир, а не рыжий. Запомнил?
— Запомнил, — упавшим голосом ответил Михась. Драться с такими ребятами он не думал. Их двое, и, значит, всегда верх они возьмут. Во–вторых, заберут оружие и прогонят. А уходить от них Михась не хотел, в компании веселее.
Поев, ребята улеглись на траву. Настроение у всех улучшилось. Санька, лежа на спине, сквозь ветви сосны, словно через прорезь прицела, следил за движущимися облаками.
Вовка носовым платком протирал немецкий автомат и кусочком сала смазывал металлические части. Ребята слушали рассказ Михася.
— Три дня назад немцы приказали всем пацанам явиться в комендатуру. Все испугались и попрятались. Тогда немцы ночью облаву устроили. Я спал, как нарочно, в хате, не захотел в подпол лезть. Там духотища. Вдруг немцы! Ворвались в хату. Верка со страху руки подняла, мамка заплакала. Я за трубу хотел спрятаться, но меня немец заметил. Схватил за ногу, стащил на пол и поволок на улицу. Я заорал, стал брыкаться, мать просить начала, говорит, что больной я. Но он не слушал. Верка, бледная, кинула мне телогрейку.
